Большинство специалистов хочет попасть в Берлин, еще лучше — в Париж. Лондон им нравится уже менее. Остальные страны Европы не играют особой роли вследствие сравнительно небольшого числа сотрудников в содержимых там торговых делегациях. Дальний и Ближний Восток: Китай, Япония, Афганистан, Персия, Турция для большинства специалистов не имеют особенно притягательной силы. Каждый охотно отправится туда на несколько месяцев, но проживать там долгое время особых охотников нет.
Это стремление уехать за границу объясняется не только идейными мотивами, желанием свободно подышать, но также и чисто материальными соображениями. На заграничной должности специалисты получают двойной, часто тройной размер жалованья по сравнению с тем, которое им полагается в Москве или в провинции. Оклады государственных служащих в советской России весьма малы. Они составляли в 1923-24 году от 10 до 20 червонцев (= от 10 до 20 фунтов стерлингов) в месяц, оклад низших служащих был еще ниже. Из этих окладов производятся вычеты в пользу профессиональных союзов и т. д., а для членов коммунистической партии еще месячные вычеты в пользу партии. Притом жизнь за границей, в особенности, что касается квартиры и одежды, гораздо дешевле, и уж во всяком случае не дороже, чем в Москве. Вполне понятно поэтому, что должность за границей считается особенным счастьем. Даже хотя бы кратковременная служебная командировка за границу считается весьма приятным событием, так как суточные, полагающиеся сверх оклада при командировках, представляют собой весьма существенное материальное улучшение.
Советский режим изобрел своеобразный метод для того, чтобы обеспечить себя против невозвращения в советскую Россию командированного за границу специалиста. Это так называемая система заложничества, выражающаяся в том, что жена и дети задерживаются в советской Россия, когда муж откомандировывается за границу для занятая постоянной должности. Эта система, правда, в последнее время довольно часто нарушалась. Если у ГПУ не имеется существенных сомнений в том, что данный специалист возвратится в Россию, в особенности же, если он владеет исключительно русским языком и не проявляет особых симпатий к западно-европейскому укладу жизни, то ГПУ, в конце концов, разрешает семье последовать за мужем за границу, если муж об этом просит и на этом категорически настаивает. В большинстве же случаев система заложничества проводится строго, не считаясь со связанным с нею разрушением семейной жизни.
С другой стороны, находящейся за границей специалист нигде не может устроиться по домашнему. Он всегда начеку, он всегда должен быть готовым к тому, что его внезапно отзовут обратно в Россию. Это случается часто в такой форме, что его вызывают телеграфно на несколько дней в Москву, на совещание или на важный доклад, а оттуда он уже, в большинстве случаев, не возвращается обратно за границу, хотя бы он, по своим знаниям и личным качествам, и был особенно пригоден к заграничной службе.
Из многих известных мне случаев я приведу здесь лишь один особенно разительный пример нелепо небрежного отношения к ценным специалистам, а именно случай с профессором N., одним из крупнейших русских юристов.
Проф. N. является знатоком тех хозяйственно-организационных проблем, где соприкасаются системы планового и индивидуального хозяйства, как концессии, смешанные общества и др., и притом их постановки, как в практике советского, так и иностранного права. Он к тому же владеет в совершенстве тремя важнейшими иностранными языками.
Проф. N. сначала в Москве, а затем за границею лояльно сотрудничал в этой области в качестве консультанта при советских учреждениях и — как явствует из множества полученных им благодарственных писем — его советами весьма дорожили.
В конце 1925 г. проф. N., проживавший тогда в Лондоне и состоявший консультантом Аркоса, Северолеса, Доброфлота и других советских хозяйственных организаций, согласился, по просьбе Торговой Делегации, поехать в Москву для выяснения некоторых сложных правовых вопросов. Закончив свою работу, он намеревался вернуться в Лондон. В самый день, назначенный для отъезда профессора N. из Москвы, к нему явился нарочный из ГПУ с ордером немедленно вернуть находившийся уже в руках профессора заграничный паспорт. Оказалось, что председатель комиссии по заграничным командировкам при Рабоче-Крестьянской Инспекции (ныне член коллегии ГПУ) тов. Ройзенман нашел, что профессор N слишком «засиделся» за границею и потому ему следует дать «работу» в Москве. Указание профессора N., что он не служащий, а добровольный научный консультант по определенному кругу вопросов, было оставлено без внимания. Только благодаря тому, что проф. N. в это время состоял одним из арбитров по крупному спору советская учреждения с английскою фирмою, участвовал в ряде начатых переговоров и в ведении судебных дел, а потому его насильственное задержание в Москве не могло не вызвать толков и скандала заграницею, Раковскому и Красину удалось добиться, после трехнедельных переговоров с Ройзенманом, разрешения на обратный выезд профессора N. за границу.
По возвращении в Лондон, проф. N, закончив текущая дела, отказался от дальнейшей консультативной работы. Заменить его равным по авторитетности экспертом-консультантом в указанной области советским заграничным учреждениям до сих пор не удалось.
Речь идет в этом случае о совершенно исключительном эксперте, человеке пожилом и являющемся авторитетом в своей области.
Дело в том, что советский режим не руководится чисто деловыми соображениями: он прежде всего требует абсолютное подчинение специалистов всякому хотя бы самому произвольному распоряжению, даже в том случае, если оно с деловой точки зрения является бесцельным или неисполнимым, даже тогда, если оно противоречит более компетентному мнению специалистов.
При подобном отношении к вопросу о специалистах советский режим, конечно, не может ожидать того, чтобы когда либо привлечь к себе, а в особенности удержать специалистов, независимых в своих заключениях. Достаточно простой попытки независимого специалиста побороться против нерационального с деловой точки зрения, противоречащего его заключенно или основанного на ложных предположениях мероприятия его начальства, и положение специалиста становится невозможными В лучшем случае его отзывают обратно в Москву и замораживают в какой-нибудь канцелярии, в худшем же случае стараются поднять против него процесс.
На специалисте, в таком случае, лежит тяжесть доказательства того, что мотивы, которыми он руководился при составлении своего заключения или при определении своего отношения к данному вопросу, являются соображениями чисто деловыми, а не личного характера. Если дело касается иностранной фирмы (в качестве покупателя, продавца, поставщика, комиссионера или контрагента иного рода), то специалист, — хотя бы он и был абсолютно убежден в хорошей репутации и в добросовестности данной фирмы, — все же будет зорко остерегаться, чтобы не дать данной фирме определенной рекомендации или не защищать ее против менее доброкачественных конкурентов. Ведь он этим немедленно подверг бы себя самому тяжкому подозрению, что его рекомендация продиктована не деловыми соображениями, а соображениями личного характера (взятка, комиссии, родство, дружба). Следовательно, если специалист не хочет подвергнуть себя никакому подозрение и вместе с тем хочет остаться на своей должности, то он должен предоставить все дела их свободному течению. Он следовательно должен участвовать в качестве специалиста и в проведении таких проектов, и в заключении таких договоров, которые он считает неправильными или невыгодными.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
