непохожих взгляда. Каждый из них в отдельности достаточен огнеметно и одномоментно обратить меня в горсточку пепла, аккуратно присобранную веничком на инкрустированном паркете в центре гостиной, приятно расправились в приветствующие старого приятеля улыбки. Любопытно, сколько шестнадцатилетних юнцов они принимали здесь до меня, и чем те встречи отличаются от этой.
Шесть лет разницы оказали на меня непомерное давление. Этой разницы было недостаточно, чтобы исключить меня из их поколения, но она была избыточна, чтобы сделать трио моими сверстницами. В какие-то мгновения девушки казались чванливыми учителями-воспитателями, изучающими прорехи в моих манерах, привычках и внешнем виде, в следующий момент светскими львицами, ублажающими себя удовольствием растерзать меня – просто так, чтобы убедиться в неотразимости своих чар. При всем этом каждым движением они старались показать себя моими давними и искренними друзьями.
МАРИ: Ты не спрашивал разрешения раньше.
АННА: К чему начинать сейчас?
Марианета слегка наклонила голову в ожидании ответа, а всезнающий добродушный взгляд выдал какого именно – «Не у кого было спрашивать».
Отличная возможность озадачить неожиданным…
– Спасибо!
Три вопросительных взгляда.
– У меня ощущение, будто я дома. Это ваш план – верно?
НЕТА: Ты помнишь у Бальзака:
АННА: умением чувствовать себя всюду как дома обладают
– короли, девки и воры, – поспел я опередить Мари.
Четверо засмеялись в два голоса: один в попытке прикрыть неуверенность – другой одобрительно, чтобы ее нейтрализовать.
– Прошу прощения, не представился, – с опозданием (правда, ведь небольшим) исправляю упущение.
В ответ назвались они. Приятный сюрприз – они сидят в угаданном мной порядке. Это добавило несколько дополнительных крох уверенности, собравшихся к тому моменту в достаточно представительную коллекцию.
Неожиданно осознал, что по-прежнему стою, а Марианета все еще не предложила сесть.
АННА: Как долго ты намереваешься стоять?
НЕТА: Или ты успел растерять ощущение домашности?
Я осмотрелся. Два неудобных свободных места на софе рядом с Нетой по обе от нее стороны, в одной линии с остальными. Это не только лишало меня возможности наблюдать их одновременно, но еще исключало из завязывающегося сложного иероглифа наших тел и взглядов косолапым намерением выпрямить его в уродливую прямую.
Я вышел из гостиной, постучал в соседнюю дверь. Ответа не последовало. Заглядываю внутрь. Кабинет. Вокруг изогнутого письменного стола, за которым удобно могут разместиться три человека, стоят два кресла на колесиках, под ними декоративный линолеум, предохраняющий инкрустированный паркет от повреждений. Переношу линолеум и затем кресло в залу аудиенции, удобно и с удовольствием усаживаюсь, удовлетворенный возможностью охватить оппонентов одним взглядом.
Тем временем, перетаскивая мебель, я невзначай окончательно растерял остатки беспокойства и дефицит уверенности. Марианета заметила это едва ли не раньше меня и ободрила незаметным кивком.
Опять эта блистательная симметрия, на этот раз зеркальная и осевая. Простенькие два отрезка, вертикальный и чутко касающийся его и над ней горизонтальный – «Т». Я у основания. Марианна поддерживает с обеих сторон черточку над Нетой, то ли предохраняя ее от невидимой угрозы сверху, то ли (результат моих последующих наблюдений) удерживая ее от опрометчивой попытки полета, мгновенно раскроющего тайну их естества.
Лишенный близнеца и права принадлежать природной симметрии (мой двойник в зеркале не в счет), я все же с замиранием сердца вообразил себя частью неизъяснимой магии и, желая проверить догадку, чуть сместился. Гармония начала уродливо кривиться и увядать. Удовлетворенный, поспешно восстанавливаю симметрию. Еще большее удовольствие – от того, что эксперимент прошел незамеченным.
Марианна повернута в четверть оборота, так что мы оба – Нета и я – находимся под ее непрерывным пристальным присмотром. Что ее волнует? Что может или должно произойти?
Тем временем в центре внешне незатейливой «Т» и внутренне сложного витиеватого иероглифа одна Нета расположилась удобно и беззаботно, оставаясь безразличной к ожиданиям и предчувствиям.
Нета не смотрит на меня, но не с пренебрежением или безразличием, а напротив – воспоминаниями, будто давно знает… если не меня, то что-то важное и (ох уж эта моя легендарная скромность) привлекательное про меня. Но не готова совместить знания с моей внешностью. Необходимы еще несколько мгновений, которые в конце концов истекают, и она оборачивается ко мне, удовлетворенная достигнутым симбиозом и не пытаясь этого скрыть.
Я готов к выжиданию. «Никто не интересуется тем, что ты говоришь. То, что ты недосказываешь, утаиваешь, вызывает интерес». Именно так. Не помню только, кто источник этой мудрости – мама или Илай. Впрочем, с небольшим, но важным уточнением – собеседники должны видеть, что у паузника есть секреты для укрытия. Иначе пауза превращается в пустое тягостное глупое молчание. Нет, для передышки время не подоспело. Тем более, что во мне зреет догадка: мои противницы обладают более обоснованными причинами для паузы.
Чутье все же настаивает – короткая передышка укрепит мои позиции. На выручку поспевает вспомогательная идея – осмотр гостиной.
Потолок приподнят над стенами и оттуда из глубины через траншейку их несоприкосновения в комнату мягко вливается аквамарин. Канавка высока, а источник спрятан за стенами, потому свет напрямую не достигает глаз наблюдателя, даже если смотреть из дальнего угла, но весь оседает на потолке и оттого тот свободно парит в воздухе, и в некоторые моменты кажется – не воздух, а лучистые потоки поддерживают его на весу. Свет, более интенсивный на углах, ложится неравномерно, рассеивается по мере приближения к центру комнаты, образуя оптический эффект купола, раскрывшегося безлунному и незвездному небу.
На стенах три картины Дали. «Метаморфозы Нарцисса», «Кровоточащие розы» и «Великий Мастурбатор». Не литографические бумажные копии, а великолепно исполненные масляные на холсте. В тяжелых черных лакированных рамах. Вероятно, невероятно дорогие. Я знаю толк в Дали. Три альбома, подаренные мамой, составили самое драгоценное мое материальное состояние, каким я к тому времени обладал и не только тогда. Дали черпал свои картины из снов. Картины Дали рождали мои сны. Круг замкнулся и…
– А ты случаем, не пытаешься ли заговорить с картинами? – вернула меня в реальность Мари.
– Кажется, действительно заговорил, – виновато сознался я.
О Дали я могу говорить часами, но начинать с этого не хотелось.
– Я никогда не видел картин Дали, – сказал я.
АННА: Но ты слышал про такого художника – Сальвадор Дали?
– Слышал. И знаю все его картины и про каждую.
НЕТА: Не понимаю. Как можно знать каждую картину Дали и никогда их не видеть? Что-то в этом есть сюрреалистическое.
– Я видел репродукции в альбомах. И только сейчас понял разницу между картиной на стене в натуральную величину и репродукцией… и еще нищету моего воображения.
МАРИ: Откуда ты знаешь, что картины в натуральную величину?
– Может быть не про все, но про
