Если бы кто-то сказал королеве, что она по собственной воле рискнет заново окунуться в пережитое, она загрызла бы шутника насмерть.
У тернового венца —Ни начала,Ни конца.
Она шла, бежала, плыла, протискивалась сквозь зыбкие структуры, пожирающие друг друга, чтобы рухнуть и вновь возникнуть из ничего, засасывая жертву в круговорот дикого формотворчества. Из бездны космоса выросла многомильная громада корабля – королева пошла насквозь, через переборки и отсеки, мимоходом замечая рваные пробоины в обшивке, мерцание экранов, мумифицированные трупы с лицами горгулий. Впереди беззвучно полыхнула серия ослепительных вспышек; тени в скафандрах, с многоствольными орудиями убийства наперевес; разряд плазмы прошил ее насквозь, ошпарив кипятком боли. Дальше! Дальше!.. Рядом возник некто в угольно-черной броне, с мечом в деснице: «Дозвольте проводить вас, леди, вам здесь не место…» Ответить она не успела. Упавший сверху демон, весь зубы, когти и кожа крыльев, принялся с визгом рвать черного воина в клочья, давясь пластинами брони, – а королева уже шла дальше, не оглядываясь.
Стена крепости уходит в грозу. Замшелые камни, ряды парапетов; с башни гремит сигнал трубы. Стена оказывается неожиданно твердой, королева больно ударяется щекой, грудью и правым коленом. Сверху льется смола – вязкая, огненная! – выжигая глаза. Королева слепо бредет прочь, в обход негостеприимного замка, глазницы медленно наполняются видениями, похожими на слепоту, а вместо жара наползает смертный холод: она тащится по ледяной пустыне, усеянной торосами, похожими на руины… Так и есть! От бывшего дома, обглоданного дочиста, щелкает выстрел, второй, третий, и стая мохнатых богомолов, рыча и подвывая, выскакивает на лед. За ближайшим тянется кровавый след.
Шаг.
Другой.
Скользкая опора уходит из-под ног. Кругом – вода. Везде: сверху, снизу, по сторонам. Женщина барахтается в толще жидкого стекла, видя, как из глубины близится хищная тень. В хаотиках нет смерти, но угодить в пасть мегалодона, окажись он достаточно плотским, сомнительное удовольствие. Тень обволакивает добычу (королева видит пульсирующие внутренности акулы-гиганта); кажется, на спине чудовища, за треугольным плавником, примостился человек…
Под ногами – болото. Ноги по колено уходят в хлюпающую жижу, звенит мошкара, кто-то ворочается в сумраке чащи, ворчит, кашляет… Что-то знакомое! Надо вспомнить, обязательно вспомнить. С трудом выдирая ноги из цепких объятий трясины, она добралась до кочки, заросшей диковинными глазастыми соцветиями на коленчатых стеблях. Ну, подлец! Ну, оруженосец чертов! Спасибо за подарочек! – только нельзя же так в лоб сдирать: Влад Снегирь, «Гуляй полем», глазунья крестоцветная.
Узел влияния.
Однозначно.
Королева деловито оглядывается в поисках цепочки. Тропинка, ведущая в чащу, к скрытому ворчуну-проглоту? – никаких прямых ассоциаций, но, раз тянет, надо идти. В хаотиках следует доверять чутью. И это хорошо, что она больше не видит прямых заимствований. Значит – общий дух, настрой, косвенные повороты сюжета. Так проще выйти…
Туман пахнет горящей лавандой. Ветки больно хлещут по лицу. На обочине пустыня сменяется футуристическими громадами из искрящегося сине-зеленого металла. Вдалеке – пики гор, забинтованные снегами. Палят из автоматов, свистят стрелы, слышится звон мечей, шум моторов и песня «Если кто-то кое-где…». Над головой, утробно хрюкая, барражирует дракон с нежно-лиловым брюхом. Вперед. Дальше. Уже не обращая внимания на смену декораций: яд-пыльца живородящих тюльпанов, сфинксы, изрыгающие загадки, философы-скорпионы, пара беговых горбунов несет по болоту троих подростков, конный разъезд мчится прочь от камня на распутье…
Королева напоминает гончую, взявшую след.
Очередной поворот тропы. Сквозь джунгли, наслаиваясь и колебля пространство, является город. Каменные здания, крытые полосатой черепицей, соседствуют с лачугами на сваях. Крыши у всех сооружений странные. Трехскатные…
Есть!
Набат ворвался в уши трубой Рагнарека.
…На столике надрывался будильник.
Пора на вокзал.
Королева со всхлипом вздохнула, стряхивая оцепенение. У нее оставалось еще полчаса, чтобы окончательно прийти в себя.
X. Хокку «Любуясь детьми, постигаю истину»
Один малыш, ровесника заставшийЗа чтеньем «Колобка», спросил, напыжась:«Попсу грызешь?»
XI. Чижик-Пыжик, где ты был? – в двух частях из чистой вредности
Почему мир физический, природный, где приходится пулять-шмонать-колотить, для многих более интересен, чем мир внутренний, где, по большому счету, можно создавать собственную реальность?! Не потому ли, случаем, что у них самих внутри остался лишь кусочек, ошметочек когда-то бессмертной души, которой на физические действия, может, еще хватит, а вот на что-то большее – увольте…
Из личной переписки В. Снегиря
Часть первая(плагиат, постмодерн, психоделия и еще что-то на букву «П»)– Вот так скотина! Добрые люди кровопролитиев от него ждали, а он Чижика съел!
– Risum teneatis, amici![1] Чижика съел!
– Дурак! Его прислали к одному знаменателю нас приводить, а он Чижика съел!
– Бурбон стоеросовый! Чижика съел!
– Не верю, штоп сей офицер храбр был; ибо это тот самый Таптыгин, который маво Любимова Чижика съел!
Мотая головой и смиренно ожидая, пока вся эта салтыково-щедриха, – прости засранца, Михал Евграфыч! – распоясавшаяся исключительно в моем скромном рассудке, стихнет, размышляю о сне разума, рождающем красавиц и чудовищ. Перевозбужден, огорошен, отморожен, а также, в ожидании припав к стопам фортуны, вожделею малого, ибо покой нам только…
Так.
Похоже, традиционно белый хорей скончался в муках. Уступив место выродку по имени Возвышенный Штиль. Что говорит о помутнении сознания. А поскольку лишь в бреду можно заняться лирическими (пейзажными, философскими, краеведческими и пр.) отступлениями, презираемыми читательской массой, взалкавшей динамики сюжета, и осуждаемыми критической популяцией, то – занимаюсь.
В смысле, отступаю.
Однажды все случается впервые. Вот и я впервые понял, что бывает, когда неумелый автор ведет-ведет текст от первого лица, а потом вдруг возьмет, поматросит и бросит до второго пришествия, упиваясь повествованием иного, скажем прямо, дурного толка. Стилизация, персонификация, красоты-высоты, то да се… Первое же лицо (узнаете? а без галстука?!) тоскует, рвется в дело, но, жертва произвола и кривой архитектоники, опутано наркозом и происками стиля, вынуждено прозябать в безвестности, в пыли сундука, ожидая, пока шалопай-кукольник сподобится вынуть пыльную марионетку, заявив urbi et orbi, сиречь городу и миру:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
