– Сядь! Не понял ты ни рожна! – Саня единым махом, как в комедии или игре в кавалерию, вместе со стулом отпрыгнул от стола, потом выдернул верхний ящик до самой собственной груди. Вынул из его глубин какой-то просторный лист и пустил через стол спланировать к Гнату. – Вот, посмотри. За полчаса до твоего звонка ориентировка пришла…
С распечатки на Гната глядел благообразный старец с короткой, несколько куцей, поседевшей клочьями бородкой. Морда дышала интеллектом.
– Очередной ученый красно-коричневый, – сказал Саня, отбирая у Гната распечатку. Водка водкой, расслабился Саня, конечно, изрядно – но текст ориентировки Гнату прочесть не дал. Спрятал лист в стол, задвинул ящик и опять верхом на стуле с деревянным стуком вернулся на свое место. – Откуда они берутся до сих пор? – пробормотал он неприязненно и даже с некоторым сарказмом. – И зачем? Алферову завидуют, что ли?
И невесело рассмеялся.
Гнат знать не знал, что за зверь такой – Алферов, но, судя по тону Сани и по его смеху, кем бы этот Алферов ни был, завидовать ему никак не стоило.
– Понимаешь, Гнат… – попытался объясниться Саня. – Вот этих я действительно не люблю. Вся морока от них. Сперва коммунизм им не нравился, ущемляет он их, мол… долой тоталитарный режим, давай свободу. Развалили все к едрене фене – и сами же первые обоссались с перепугу. Ладно. Годы летят, годы, как птицы летят… Нет, им опять неймется. А ведь только-только все налаживаться стало – живи и радуйся, знай крутись – и будет тебе все, что душеньке угодно. Так нет! – Он негодующе разрубил ладонью дым. – Опять не все слава богу! Теперь наоборот, подавай им коммунизм – бездуховность, мол, настала. Вконец ведь все развалят!
В логике Сане отказать никак было нельзя – Гнат знай кивал в такт его словам. В голове туманилось и млело.
– А бомбу кто атомную придумал? – в запале продолжал Саня. – А генное оружие? Недавно, правда, говорят, торсионы какие-то нашли, они, мол, не то, что раньше – наши, мол, христианские… А только попомни, Гнат, мое слово – на поверку окажется такое же дерьмо!
Гнат опять мотнул головой в полном согласии.
– Вот почему мне их не жалко, – уже несколько спокойнее сказал Саня. – Вот ни на столько. – Он показал Гнату кончик мизинца. – Так что я тебе не какой-нибудь там КГБ. Понял?
– Понял, – ответил Гнат и в последний раз кивнул.
– А у тебя опыта такой работы нету, – сказал Саня. – Ведь нету?
Гнат не сразу вспомнил, о чем идет речь. А вспомнив, восхитился: вот Саня! Ну Саня! Какой мужик и какой друг! Так держать нить разговора!
– Нету, – печально подтвердил он.
– Трудно будет про тебя что-то замолвить… – пробормотал Саня. – При случае попробую, но… – Взял свой стакан, заглянул в него. – Ну что? Будем еще брать?
– А что он натворил-то? – спросил Гнат невпопад.
– Кто?
– Этот…
– А… – С запозданием поняв, кого Гнат имеет в виду, Саня пожал плечами. – Хрен его знает. Ракетчик вроде… А в Штаты так и не уехал. Значит, неспроста, значит, замышляет что-то… Дома его, я так себе мыслю, обнаружить не смогли, иначе чего искать-то этак. Предписано при обнаружении взять под наблюдение и ничего не предпринимать, только сообщить наверх… Следить, короче, собрались. Я вот ориентировку вниз передал – поглядим, чего получится…
– А потом с ним что будет? – спросил Гнат.
– А я почем знаю? – ответил Саня.
Добавлять они не стали. По многим причинам. И сидеть более часа у друга в офисе, мешать и отрывать от дел – да вдобавок и с риском подвести под монастырь какой-нибудь нехороший – было не по-людски. Мало ли. Какой-нибудь ихний Вэйдер ввалится с обходом, или что там у них… у наблюдателей развития славянской письменности, едрёныть…
И, честно говоря, не хотелось уже.
На душе было так погано, что возникла нешутейная опасность надраться всерьез, до соплей и буйного опохмела назавтра, со скитаниями по кабакам, случайными знакомствами и вполне возможным мордобоем, с ковровым деньгометанием не упомнить где и прочими прелестями, которых Гнат не то что не мог, но очень уж не хотел себе позволить. И потом – последние гроши на это тратить? Да лучше… лучше…
И тут Гнату пришла идея на эти гроши снять качественную проститутку.
Смешно сказать, но, дотянув до сорока с гаком лет, Гнат ни разу в жизни не пользовался таким простым и проверенным поколениями способом взбодриться и поднять себе жизненный тонус. То ли брезговал, то ли тоталитарная идеология какая-то застряла в костях с пионерских времен, так не давая Гнату стать истинно свободным человеком, – Гнат не хотел разбираться. Во всяком случае, точно – не от скупости. Его связи с женщинами, буде возникали они во время его вооруженного кружения по просторам постсоветского пространства, оказывались всегда сравнительно протяженными (насколько срок контракта позволял) и довольно-таки искренними. И он уж и живых деньжат подбрасывал, и покупки покупал, не чинясь… Как обычный муж. Но это же совсем другое дело. Подкидывать постоянной подруге дензнаков на хозяйство – одно, однако ж совсем иное – пропихивать денежку в щель монетоприемника, точно имея дело с неживой механикой, к примеру, при входе в метро: кинул жетон – и открылось. Со звяканьем.
А уж на Элю-то он вообще не жалел. Высыпал ей все, что получал, ровно жене, себе оставляя лишь на личную мелочевку: на то, что при Советской власти они, желторотики еще, собирательно называли «партвзносы-папиросы»…
И вот сегодня Гнату вдруг шарахнуло в хмельную голову: пора. Женщины у него уж давным-давно не было, он смертельно по Эле скучал – а все ж таки женщина нужна мужчине, хоть какая.
Да и вообще. Пусть знает, дура корыстная. Мои деньги, хоть и последние – на что хочу, на то и трачу, а только тебе, дура, их больше не видать.
Пива еще взять, что ли? Пока сниму… Нет, лучше горошки антиполицая, чтобы перегаром не так несло. Их на каждом углу навалом.
Спокон веку, как понаслышке ведомо было Гнату, лучшим местом съема путан были вокзалы. На Невском тоже неслабо – но значительно позже, к ночи; а тут белый день. Отчетливо понимая каким-то кончиком мозга, а может, даже и мозжечка, что совершает глупость, Гнат потоптался, нетрезво ориентируясь, и двинулся к Клинтоновскому вокзалу – оказалось рукой подать. В конце концов, уговаривал он себя, я просто прогуливаюсь. Хмель выветриваю. От этой мысли в нем даже шевельнулась, точно птенец в яйце, неуклюжая маленькая гордость: вот, мол, как я устойчив к хмелю: не он владеет мной, а я им владею, захотел – вдел, развлекся и отмяк чуток, а потом захотел – и выветрил… Прогуляюсь до вокзала, все равно спешить некуда. А уж там как приспичит. Хотя, положа руку на сердце, он наперед знал, что – приспичит. Еще как.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
