— Где? — разумеется, спросил милиционер.
— Это еще не совсем точно, — стараясь не волноваться, сказал Соломон Исакович. — Я как раз завтра должен туда поехать, но я знаю, что там есть вакансия.
— Вакансия… Ну, глядите. А то, если сами найти не можете, мы вам поможем. Это, может, у вас там иждивенцами живут, а у нас такого порядка нету.
Водки у Соломона Исаковича на сей раз не было, но была непочатая бутылка грузинского вина. Он вынул бутылку и сказал:
— Может, выпьете со мной рюмочку?
Милиционер пренебрежительно глянул на бутылку:
— Извиняюсь, при исполнении не пью. Тем более вина.
Соломон Исакович убрал бутылку, еще сильнее ругая себя. Предложив милиционеру вино, он снова нарушил свои правила, одним из которых было никогда не проявлять инициативу в общении с официальными лицами. То, что он не сумел справиться с побуждением задобрить милиционера, было слабостью, и поделом ему было пренебрежение милиционера.
Милиционер оглядел картонные коробки с бельем и книгами, аккуратно сложенные в углу.
— Уже и собрались, я смотрю? Все готово, значит?
Ответа на это явно не требовалось, и Соломон Исакович лишь неопределенно качнул головой. По крайней мере, милиционер отвлекся от разговора о работе.
— То-то вы и комнату не обставляли. Не случайно, значит, за вами присмотр был. Что ж, теперь-то небось приобрели мебель? Я вон до сих пор, очередь за гарнитуром не подошла, а ваш брат это быстро.
— Нет, мебели не приобрел.
— Да ну? Чего же вы ждете? С деньгами-то как же, или солить их будете? Правила вам известные, на золото-брильянты рассчитывать нечего.
Соломон Исакович невольно усмехнулся:
— У меня денег очень мало.
— Мало? Да. Ну, это как хотите. И значит, так вот, с этим, и поедете? — милиционер небрежно махнул рукой вокруг кухни.
— Так и поеду — если поеду.
— Пое-едете! — протянул милиционер. — Кто вас тут держать будет? У нас насильно никого не держат. Поедете! Кто себя правильно ведет, все едут.
— Да, я надеюсь.
— Вот надеетесь, а сами что? Мы вас отпускаем, но с вашей стороны этого нет, чтоб подумать, как нашей чести за границей не уронить.
— Что вы имеете в виду?
— Голяком к ним ехать собираетесь. На жалость ихнюю давить, что ли?
— У меня же есть все необходимое.
— Да? — милиционер встал и вышел в прихожую. — Где же?
Он открыл дверь в комнату.
Стоя рядом с ним, Соломон Исакович впервые увидел привычный ему хаос глазами постороннего человека. Милиционер посмотрел, затем медленно повернулся к Соломону Исаковичу.
— Это что же это значит? — неторопливо проговорил он.
— У меня здесь дети соседские играют, — неловко ответил Соломон Исакович.
— Дети играют. Да. Кто же им позволил так играть?
— Я позволил.
— А вам кто позволил?
— Мне?
— Кто вам позволил социалистическую собственность так поганить? Вам для этого новую квартиру отдельную дали, чтоб пакостить? Вместо спасибо сказать — это же хлев, а не квартира. Думаете, не ваше, так можно хоть что? Все равно, мол, уеду, не жалко? А после вас людям жить!
— Нет, я так не думаю, — негромко ответил Соломон Исакович. — Я перед отъездом все приведу в порядок.
— Уж это точно. Это не сомневайтесь. Это вас и спрашивать не станут. Сдадите квартиру как новенькую. Ну а пока-то? Так и будем продолжать безобразие?
— А вы советуете отремонтировать прямо сейчас?
Милиционер непроизвольно фыркнул и закрыл дверь.
— Ох ты Господи. Разве наше дело советовать? Ваше дело соблюдать, а наше — наблюдать за соблюдением. А не хотите соблюдать — заставим, вплоть до выселения. Чьи дети-то?
— Да тут… в нашем доме.
— Я спрашиваю, какая квартира номер?
Делать было нечего. По крайней мере, соседи были на работе, и можно было успеть предупредить их до следующего прихода милиционера. Соломон Исакович назвал номер квартиры. Милиционер открыл свой блокнот, чтобы записать, и покрутил головой.
— Одна жалоба на вас от них уже поступила, и тоже за порчу квартиры, а вы опять туда же?
На это замечание, хотя и вполне справедливое в смысле фактов, трудно было сразу придумать осмысленный ответ. Но Соломон Исакович подозревал, что, как и во всем визите милиционера, целью здесь было не получить осмысленный ответ, а напомнить ему правила игры, по-прежнему приложимые к нему, на случай, если он их преждевременно забыл. Соломон Исакович был вполне согласен, что он в таком напоминании нуждался.
— Я немедленно начну ремонт, — пообещал он.
— Обещать-то вы все горазды.
Сочтя, видимо, что он сделал свое дело, милиционер снизил тон и собрался уходить. Но у двери не удержался и спросил:
— А что ж телевизор, так и нету?
— Да вот…
— Зря. Хоть показали бы им там, какой у нас высокий уровень технической продукции.
— Да они и так знают.
— Что они знают? Одно дело знать, другое дело своими глазами увидеть. Ну, не телевизор, хоть что… хоть электробритву повезите. У вас есть электробритва?
— Нет, я безопасной бреюсь.
— На Ленинском проспекте в «Подарках» отличные бритвы недавно давали, «Заря» в кожимитовом футляре.
— Может, я и куплю бритву.
Хоть и безобиден мог показаться пожилой милиционер с его поучениями и пристрастием к отечественной технической продукции, а Соломон Исакович знал, как мало нужно для того, чтобы все его вопросы и вскользь брошенные замечания обернулись совсем не безобидными последствиями. Он немедленно принялся укреплять все слабые места своей обороны.
Как только пришли дети, он отвел их домой и сказал им, что они больше не смогут приходить к нему в квартиру, так как он будет ее ремонтировать. Родителям пришлось рассказать про милиционера, чтобы они были готовы, если он придет к ним с проверкой. Соседи, как он и ожидал, испугались, обвинили Соломона Исаковича в том, что он брал детей к себе без их ведома и разрешения, и немедленно отказали ему от места. Они по-прежнему делали вид, что не знают о его приготовлениях к отъезду, иначе людям могло бы показаться странным, что они доверили такому человеку детей.
На следующее утро Соломон Исакович поехал в стройконтору. В отделе кадров ему сказали, что место курьера действительно есть, но им не понравилось высшее образование Соломона Исаковича, а также то, что он уволен был по сокращению штатов в столь близком к пенсионному возрасте. Тем не менее ему предложили оставить заявление и приехать через неделю.
Затем Соломон Исакович принялся за уборку комнаты. В свой старый мешок из-под картошки он сложил все мало-мальски портативные предметы. Мешок он оставил в передней, чтобы потом отдать детям, а все остальное, включая матрас и осколки зеркала, вынес на помойку. Затем он, насколько мог, отдраил разрисованные стены шпахтелем. Ему пришло в голову, что за те неполные два года, что он живет в своей новой квартире, он уже в третий раз занимается капитальной отделкой своей комнаты, а вскоре, возможно, придется делать это в четвертый раз.
Когда Соломон Исакович начал разводить побелку, пришли дети. Соломон Исакович отдал им мешок и велел уходить. Они ушли, но через несколько минут вернулись с пустым мешком. Он взял мешок, не впуская их в квартиру, но дети стояли с таким скучным видом, что у него не хватило духу закрыть дверь.
— Мы есть хотим, — сказала девочка уныло.
— Разве вам мама ничего не оставила?
— Мы все твои вещи на помойку выбросили, и мелки, и все, — сказал мальчик.
— Зачем же? Там ведь много хорошего было, могло бы пригодиться.
— Нам не пригодится, — так же уныло ответила девочка. — Папа с мамой не велели барахло в дом носить.
— Я тоже есть хочу, — сказал мальчик.
Соломон Исакович впустил детей в квартиру. Они молча, не пытаясь даже заглянуть в комнату, прошли в кухню, аккуратно сложили свои пальто и портфели в ногах раскладушки, терпеливо до ждались, пока Соломон Исакович разогрел постные щи.
— Твой суп вкуснее нашего, — сказал мальчик.
— Не сравнить, — сказала девочка.
— Мы к тебе все равно каждый день приходить будем, — заверил мальчик.
— Нет, это нельзя, — сказал Соломон Исакович. — Вам ведь и мама с папой сказали, что нельзя.
— А мы все равно будем, — сказал мальчик. — Пока в лагерь не уедем. А потом вернемся из лагеря и опять будем приходить.
— Нет, нельзя, — сказал Соломон Исакович с некоторым усилием. — И играть вам негде, комнату я начал ремонтировать.
— А мы здесь будем, в кухне, с тобой, — сказал мальчик.
— Мы тебе поможем ремонтировать, — сказала девочка.
— И я ведь, наверно, скоро уеду.
— Э, а сам говорил, может, еще и не уеду, укоризненно сказала девочка.
— Когда? — спросил мальчик.
— Я еще не знаю.
— Меня с собой не возьмешь? — без особой надежды спросил мальчик.
