хобби. Аквариумные рыбки или кот. Собака или канарейка. Охота и рыбалка или коллекционирование. Марок там. Или картин. Кому что дано и отчего кто получает удовольствие. Многие из-за избытка шальных денег впадают в меценатство. Хотя обидно, когда они кончаются и все то, что потрачено, могло бы спасти дело, а денег уже нет. Но тут уж ничего не поделаешь. Других уносит в загул: слаб человек, а когда на него внезапно сваливается большой мешок с деньгами, чтоб удержаться, нужно иметь внутри стержень, который многим взять неоткуда. Не у всех предпринимателей предки староверы. И не все знают, что такое протестантская или конфуцианская этика. Образование многим помогает сориентироваться и не захлебнуться собственным капиталом, но у кого оно есть, а у кого и нет. Вот богатые тоже и плачут – у кого совесть осталась.
При этом бизнес, как и политика, не дает никаких гарантий счастливой старости. Хотя иметь что-то лучше, чем не иметь ничего. Маленькие деньги – маленькие возможности. Большие деньги – большой риск. Иногда смертельный. Повезет – не повезет, кто знает? За спиной всегда толпа желающих раздраконить созданное и прихватить кусок для собственных нужд. Или просто попросить поделиться – с ордером на обыск, автоматом или паяльником, в зависимости от объема капитала, намеченного к отторжению. В случае наличия состояния, заслуживающего беспокойства, или ценной коллекции (соколов или картин – все равно) эти люди опираются на поддержку кого-то из властей предержащих или силовиков. А иногда они и сами силовики. Откуда крышевание преступников теми, кто призван с ними бороться, или покровительство этой деятельности начальниками подразделений, занимающихся борьбой за чистоту собственных рядов. Общаки в сотни миллионов у отдельно взятых полковников, за которыми в тумане просматриваются отдельно взятые генералы. И прочая Агата Кристи…
Достать бизнесмена легче всех. Особенно того, у которого что-то есть. У фермера есть, к примеру, земля, скот, постройки и посадки. А винчестера нет. И кольта нет. Отчего он самый незащищенный и фермерство в стране ни к черту – безо всяких команчей. У хозяина завода есть завод. Его в карман не положишь и с собой не увезешь. У того, кто построил аэропорт… В общем, всякий предприниматель, который что-то создал, уязвим перед всеми инстанциями, хотя они не создали ничего. Но они следят, чтобы он, не дай Б-г, не заработал что-то для себя. Хотя никаких других мотиваций для работы отродясь ни у кого в мире не было. Ну, в СССР с точки зрения идеологических и надзорных органов было – так именно поэтому и развалился СССР – и даже не так давно. Хотя идея отобрать и поделить частично осталась в массах. Не поделить – это отмерло. Но отобрать – себе или под заказ – это осталось. Собственность – до смены мэра. Тот самый случай. Новый мэр, новые свидетельства о собственности. Платил старому – новому тоже заплатишь. Потому что наши ушкуйники круче любых пиратов.
Проще всего писателям. Не поэтам, те люди нервные, трепетные, часто пьющие, а именно писателям. Пожизненная работа. Гарантия занятости при минимальных накладных расходах. Слава может прийти в любой момент. Или не прийти никогда, но ждать ее можно вечно. Можно быть графоманом: оценят будущие поколения. Или писать в стол. Скольких гениев, не рисковавших при жизни, знает литература? При этом кто, как не писатель, проживает жизнь за своих героев? Чувствовал себя Булгаков Воландом и Мольером, Мастером и Маргаритой, профессором Преображенским и Шариковым, Лариосиком и котом Бегемотом? Алексей Толстой – Петром и Буратино? Дефо – Робинзоном и Молль Флендерс? Смешной вопрос, читатель! Кто пишет – тот перевоплощается во всех, кого описывает, хотя бы на миг, пока на кончике его пера их жизнь и приключения, и только от него зависит, что они сделают и как повернется сюжет. Писатель, по сути, демиург, создатель вселенных. Он Б-г. Или он тот, от кого зависит описание Б-га, что, пожалуй, еще круче…
С чего вдруг автору вздумалось пофилософствовать на вышеописанную тему, заморочив ею читателя? Черт его, автора, знает. Весенний майский вечер в подмосковной Берендеевке был. Пели ночные птицы. Подходило время кормить котов: лесного бродягу, и охотника полосатого Мурчика, и пушистого серо-белого бездельника, и обжору Мисси, которого тот по доброте душевной приютил зимой. Чего вечерами не бывает… Хотя с тех пор прошло пять лет, и Мурчик перестал биться за благосклонность соседских кошек и уходить на несколько суток в лес. И не то чтобы возраст – врачи запретили. А Мисси и вовсе пропал: ушел как-то и не вернулся. Искали его, искали… А вот в мирах, вспомнившихся автору, все осталось, как было. У политиков и военных, государственных деятелей и спортсменов, бизнесменов и артистов. Не говоря уже о писателях. Им вообще проще всех. Сиди – пиши. Напишешь что, не подумав, тоже шею свернут – но не сразу. Пока напечатают. Пока начальство обидится. А может и не обидеться. Булгакова со Сталиным пронесло… Хотя многих других – нет.
Н
Немного о революциях…
Российское начальство, как и любое другое за пределами западного мира – от Китая до Зимбабве, естественным образом озабочено тем, чтобы его не свергли. И в этом мало отличается от монархов и генеральных секретарей предшествующих эпох. Поскольку ладно, если просто свергнут. А ведь могут и убить. Убедить его в том, что революция, хоть «цветная», как именуются перевороты, в которых подозревается «рука Госдепа», хоть любая другая без повода, который всегда и везде дает само руководство, не происходит, нет никакой возможности. Причем неважно, на каком именно уровне. Губернатор-сатрап что-то сотворил, кого-то крышуя или, напротив, что-то отжимая. Или попалась на связях с мафией провинциальная полиция. Вор-министр развалил очередную отрасль, наплодив в стране безработных. Дурак и фанфарон премьер (бывший) не вовремя где-то что-то выпалил. Да мало ли что? Немного в этом мире людей, способных признавать свои ошибки. Ненамного больше тех, кто осознает ошибки других. А тех, кто способен вовремя их исправлять, выпуская пар мало-помалу, пока котел не взорвался, совсем мало. Жизнь так устроена. Умных конкурентов наверх, как правило, никто из чиновников и царедворцев не пропускает – притаптывают по дороге на всякий случай.
Между тем тут есть над чем подумать. С точки зрения истории «цветные революции» мало чем отличаются от своих предшественников – революций, которые мы изучали в средней школе. Все властители всегда поддерживают волнения в соседней столице, не представляя, чем это окончится для их собственной страны. Думали ли англичане, немало сделавшие для победы революции во Франции в конце XVIII века, о торговой блокаде, которую им обеспечил
