– Дядя Джайлз, мы победили?
– Да, Джессика, победили, – прошептал он. – Преимуществом в четыре голоса.
– Один из них был моим, – сказала она после долгого зевка. – Потому что я просила Альберта голосовать за тебя.
– Значит, было два голоса, – сказал Себастьян.
Но прежде чем он смог объяснить Джессике, почему так, она уже крепко спала.
Следующим утром Джайлз вышел к завтраку так поздно, что это был уже почти ленч.
– Доброе утро, доброе утро, доброе утро, – поздоровался Джайлз, обходя вокруг стола.
Он взял с буфета тарелку, поднял поочередно крышки каждого из трех серебряных подносов с подогревом и выбрал себе большую порцию омлета с беконом и тушеной фасолью, словно вновь стал на мгновение школьником. За столом он устроился между Себастьяном и Джессикой.
– А мама говорит, что завтрак следует начинать со стакана свежего апельсинового сока, потом корнфлекс с молоком, а уже потом подходить к горячему.
– И она права, – ответил Джайлз. – Только это не остановит меня в желании сесть рядом с моей самой любимой подружкой.
– Я не твоя любимая подружка, – парировала Джессика, что заставило его прикусить язык более эффективно, чем это когда-либо удавалось любому министру-тори. – Мама говорила мне, что твоя любимая подружка – Гвинет. Политиканы! – добавила она, очень похоже спародировав Эмму, которая в ответ расхохоталась.
Джайлз попытался перевести разговор в безопасное русло, повернувшись к Себастьяну и спросив:
– В этом году будешь играть в основном составе?
– Если только нам не предстоит выиграть хоть какие-то матчи. Нет, мне придется провести почти все свое время в подготовке к восьми экзаменам, чтобы иметь хоть какой-то шанс перейти в следующий класс.
– Твоя тетя Грэйс будет очень рада.
– Не говоря уже о его маме, – сказал Эмма, не отрывая глаз от газеты.
– А если в следующем году удастся перейти, какой выберешь предмет? – поинтересовался Джайлз, все еще пытаясь прятаться за разговором.
– Современные языки. И математику – вторым предметом.
– Что ж, если ты вправду выиграешь стипендию в Кембридже, ты обойдешь нас обоих – твоего папу и меня.
– Твоего папу и меня, – поправила Эмма.
– Но не мою маму или тетю Грэйс, – напомнил им Себастьян.
– Верно, – признался Джайлз, который решил помалкивать, сосредоточившись на своей утренней почте, которую Марсден пересылал ему из Баррингтон-Холла.
Он вскрыл длинный белый конверт и достал единственный листок, которого ждал последние шесть месяцев. Он прочел документ, перечитал еще раз и радостно вскочил со стула. Все перестали есть и уставились на него, потом Гарри спросил:
– Королева попросила тебя лично сформировать правительство?
– Нет, здесь новости куда лучше, – ответил Джайлз. – Вирджиния наконец подписала документы о разводе. Я теперь свободен!
– И похоже, сделала это в самый последний момент, – сказала Эмма, поднимая взгляд от «Дейли экспресс».
– Ты о чем? – удивился Джайлз.
– Утренний выпуск, колонка Уильяма Хикки, фотография Вирджинии: по ее виду она на седьмом месяце беременности.
– А там написано, кто отец?
– Нет, но мужчина на фотографии, обнимающий ее, – герцог Ареццо. – Эмма передала газету брату. – И явно хочет, чтобы все знали: он счастливейший из мужчин.
– Второй счастливейший, – буркнул Джайлз.
– Означает ли это, что мне больше никогда не придется разговаривать с леди Вирджинией?
– Означает.
– Ура! – пискнула Джессика.
Джайлз вскрыл еще один конверт и вытянул из него чек. Рассмотрев его, он поднял свою чашку с кофе за дедушку сэра Уолтера Баррингтона вкупе с Россом Бьюкененом.
Когда он показал чек Эмме, она кивнула и торжественно изрекла:
– Я получила такой же.
Через минуту дверь открылась, впустив в комнату Денби:
– Простите, что беспокою вас, сэр Джайлз, но вам звонит доктор Хьюз.
– А я только собрался звонить ей, – сказал Джайлз, забирая свою почту и направляясь к двери.
– Можешь устроиться в моем кабинете, – предложил Гарри. – Там тебя не побеспокоят.
– Спасибо, – поблагодарил Джайлз, почти бегом покидая комнату.
– Ну а нам, Себ, пора отправляться, – сказал Гарри, – если хочешь успеть на вечернюю самоподготовку.
Себастьян позволил маме легкий поцелуй, а потом поднялся к себе собирать чемодан. Когда через несколько минут он вновь спустился, Денби уже держал для него входную дверь открытой.
– До свидания, мистер Себастьян, – попрощался он. – Будем с нетерпением ждать вас на летние каникулы.
– Спасибо, Денби.
Себастьян выбежал на подъездную дорожку, где у пассажирской дверцы машины уже стояла Джессика. Он тепло обнял ее и забрался на сиденье рядом с отцом.
– Желаю тебе удачно сдать все восемь экзаменов, – напутствовала Джессика. – Чтобы я могла рассказать своим друзьям, какой умный у меня старший брат.
27
Директор школы охотно признал бы: мальчик, бравший два выходных, чтобы помочь своему дяде на всеобщих выборах, вернулся в Бичкрофт Эбби совсем другим человеком.
Старший воспитатель мистер Ричардс образно охарактеризовал это как «озарение святого Павла на пути в Бристоль». Когда Клифтон вернулся и приступил к зубрежке перед экзаменационной сессией, он уже не довольствовался простым движением по инерции и не полагался на природный дар к языкам и математике, которые прежде всякий раз приводили его к финишной прямой. Впервые в жизни он взялся за работу так же усердно, как его менее одаренные школьные товарищи – Бруно Мартинес и Вик Кауфман.
Когда результаты экзаменов вывесили на школьной доске объявлений, ни для кого не стало сюрпризом, что все трое ребят начнут новый учебный год в шестом классе. Хотя несколько человек, за исключением тетушки Грэйс, были удивлены, когда Себастьяна пригласили в отдельную группу претендентов на получение стипендии в Кембридж.
Старший воспитатель дал согласие, чтобы Клифтон, Кауфман и Мартинес в свой выпускной год жили в одной комнате. Себастьян работал так же усердно, как и два его друга, однако мистер Ричардс посетовал директору школы: как бы мальчик в какой-то момент не ослабил рвение, что уже бывало с ним прежде. Его опасения, возможно, и не оправдались бы, не случись в этот последний год Себастьяна в Бичкрофт Эбби четырех инцидентов, которые повлияли на его будущее.
Первый произошел в самом начале новой четверти, когда Бруно пригласил Себастьяна и Вика поужинать с ним и его отцом в «Бичкрофт армс» – отпраздновать победу над экзаменаторами. Себастьян с восторгом согласился и ждал с нетерпением встречи с радостями шампанского, когда празднование в самый последний момент отменилось. Бруно объяснил, что якобы какие-то неотложные папины дела вынудили его нарушить планы.
– Скорее всего, он просто передумал, – сказал Вик, когда Бруно ушел на репетицию: он пел в хоре.
– Ты на что намекаешь? – Себастьян поднял взгляд от учебников.
– Мистер Мартинес вдруг узнал, что я еврей, Бруно отказался праздновать со мной, и он все отменил.
– Я допускаю, он все отменил, потому что ты зануда, Кауфман, но неужели кого-то колышет, что ты еврей?
– Колышет, и очень многих. Таких людей гораздо больше, чем ты думаешь. Ты что, не помнишь, как отмечали пятнадцатилетие Бруно? Он тогда объяснил, что ему разрешили пригласить только одного гостя и что моя очередь в следующий раз. Мы, евреи, таких вещей не забываем.
– И все-таки не могу поверить, что мистер Мартинес может отменить ужин по единственной причине, что ты еврей.
– Конечно, ты не можешь, Себ, но только потому, что твои родители – цивилизованные люди. Они не судят других по тому, на какой кровати их родили, и не передали своему сыну этого предрассудка: вон, тебе даже в голову это не приходит. Но к сожалению, большинство не на твоей стороне, даже в нашей школе.
Себастьян хотел возразить, но его друг еще не выговорился:
