«Мы победили, – подумал Главком. – Но та дорогая цена, которую заплатили за эту победу, требует еще и еще раз обращаться к начальному периоду войны, передать наследникам вечный ратный завет: держите порох сухим! Но вечный ли? Неужели человечество никогда не сумеет создать на планете мир без оружия?»
А писатель спрашивал его о первых днях войны, которую маршал встретил на Черной речке, под Ленинградом.
– Первые дни войны запомнились мне, как и всем ветеранам, на всю жизнь. За неделю до 22 июня в Ленинградском округе началось окружное командно-штабное учение. Утром 21 июня учение внезапно прервалось, и все разъехались к местам постоянной дислокации. В субботу я вернулся в гарнизон. Старшие командиры жили в городе, в штабе находился один. Ночью – тревожный звонок из округа: «На границе неспокойно. Возможны конфликты». А танки все стоят в парках. Принимай, думаю про себя, решение, старший лейтенант!
И приказываю на свой страх и риск готовить танки.
Чувство предосторожности?.. – тихо спросил писатель.
Оно никогда не должно оставлять ни маршала, ни солдата.
Навсегда запомнил он эти первые недели и месяцы войны. Великие Луки, Дно, Новгород, Чудово, Лодва, волховские рубежи. Потом Калининский фронт…
– Мои коллеги – литераторы, – сказал тогда Скуратов, – которые писали и пишут о современной армии, нередко жалуются на трудности освещения темы. Писать о войне нелегко – знаю по собственному опыту. Но в боевых действиях характеры чаще всего проявляются сразу же, в первом бою. Писать об армии мирного времени труднее. На мой взгляд, потому, что писателю, живущему вне армейской действительности, недостает информации о ней. Скажем, хорошо известно, что основой художественного произведения является конфликт. Но может ли присутствовать, например, в романе о современной армии острый конфликт?! Все-таки армия – это строгий регламент уставных положений, сознательная, но железная дисциплина, высокий уровень товарищества, воинского братства…
«Советский солдат – не раб устава, – прочитал сейчас свой ответ маршал. – Его воспитание должно идти таким образом, чтобы приказ командира солдат воспринимал как необходимость: «Так надо!» Разве эта, одна из самых главных, но и самых трудных задач воинского воспитания – не интереснейшая тема для современной литературы?! К тому же и конфликтов в армии достаточно. И серьезных. Есть у нас и перестраховщики, и карьеристы, и нарушители требований тех же уставов…»
Они помолчали.
Порой бывает так, что сама армия неохотно знакомит общество с тем, что внутри ее происходит, – снова заговорил писатель. – Особенно с негативными явлениями, они ведь тоже есть?
Подлинный демократизм общества заключен в широкой гласности по поводу того, что в этом обществе происходит. Армия же – только часть общества. Его особая, со специальной целью защиты государства созданная, но все-таки только часть… И поэтому, на мой взгляд, законы общества – это и законы, которые должна исповедовать армия. Хотя, конечно, без уставов и требования их строгого исполнения у нас, в армии, не обойтись.
Еще один, так сказать, литературно-теоретический вопрос, – продолжил Скуратов. – Некоторых авторов, пишущих о войне, редакторы упрекают за показ непомерной, дескать, жестокости при описании боевых эпизодов, натурализм в изображении самого тяжелого испытания в жизни нашего народа. Мне лично представляется это неправильным. Я бы даже сказал – кощунственным. Ведь ни один писатель не может написать о войне страшнее, чем она есть на самом деле.
– Воистину так! Приходится только пожимать плечами, когда читаешь о «красивой», эдакой театральной смерти героя, не можешь дочитать иную книжку о войне – ее страницы прямо-таки склеились от патоки умилительного, сюсюкающего тона, каким автор решил рассказать о жестоких событиях, которые пережили фронтовики. А кто-то не пережил…
Понимаю, мне могут возразить: у искусства свои законы. Это так. Но без правды нет настоящего искусства.
Если мы будем показывать нашему солдату войну как приключение, как увлекательную игру, он будет морально не готов вступить в настоящее сражение. Нет! Пусть видит пот и кровь, пусть знает, что война – не только мгновенный подвиг. Это еще и каждодневный архитяжелый труд, это потеря товарищей, с которыми ты делил место в землянке, кусок хлеба, щепоть махорки. Это разоренное врагом жилище твоих родителей, разрушенные города, трупы женщин и детей. Словом, страшное, жестокое явление. Ни одному здравомыслящему человеку но хочется, чтобы такое пришлось увидеть и пережить вновь. «Война не игрушка, – говорил Ленин, – война – неслыханная вещь, война стоит миллионов жертв…»
Хорошо зная о том, что безумцы не перевелись в мире, наши ракетчики всегда находятся в постоянной высокой боевой готовности. Солдат, воспитанный на правильном восприятии прошлой войны, скорее и осознаннее примет требования уставов и командиров. Он поймет, что в войне выживает и побеждает наиболее идейно закаленный, профессионально подготовленный, организованный человек. Это именно и есть то, чего мы добиваемся…
Остались последние страницы беседы, в которых писатель связывал духовность современной армии с художественной литературой, а маршал рассказывал о лучших людях Ракетных войск стратегического назначения.
«Теперь надо просмотреть завершающие фразы», – подумал маршал.
«Когда я думаю о предмете нашей беседы, – говорил Главнокомандующий, – то всегда вспоминаю слова Виссариона Григорьевича Белинского: «… Литература есть сознание народа». У нас с вами разные средства, но цель одна – возвысить общество до идеала, которого истинно заслуживает человечество. Вы, писатели, решаете нравственные и эстетические проблемы. Мы, воины, обеспечиваем нашему пароду мирное, в звездных алмазах небо.
Принципы добра и зла ныне приобретают планетарное значение. Наша позиция общеизвестна – всеобщий мир и разоружение. Но должен заявить для тех, кто думает, что мы забыли уроки сорок первого года: врасплох пас никому застать не удастся. Девизом ракетчиков стали пророческие, столько раз оправдавшие себя слова Александра Невского: «Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет!»
Маршал удовлетворенно хмыкнул, потом улыбнулся: слова князя Александра вставил от себя писатель. Аккуратно сложил листки, отодвинул в сторону, поднялся изза стола, устало потянулся, подумал, что беседа получилась; вернется в Шимолино и сразу позвонит писателю.
Вдруг он услышал резкий звук автомобильного двигателя – к крыльцу домика подскочил «уазик»,
«За мной? – подумал Главнокомандующий. – Вроде бы еще рановато…»
И тут в комнату ворвался командир соединения.
Получен приказ! – выпалил он, переведя дыхание, и потом уже, через паузу, добавил: – Товарищ маршал…
Надеюсь, учебный? – спросил Главком и ощутил вдруг, как заныло и противно потянуло в левой части груди.
– Боевой! – выдохнул генерал.
46
Комната, в которой устроили полковника Тейлора на ночлег, точнее, на короткий отдых, выходила во двор, куда почти не доносились шумы просыпающейся столицы. Впрочем, Джорджтаун – прибежище наиболее старинных, аристократических, если так можно сказать о потомках бывших колонистов, американских семейств – всегда отличался относительной тишиной и патриархальностью быта. Эта часть Вашингтона, между Потомаком и его рукавом, окруженная вереницей парков, среди которых был и знаменитый Думбартон-Оукс, где в 1944 году министры иностранных дел Америки, Англии, России и Китая договорились о создании Организации Объединенных Наций, существовала еще до того, как Джордж Вашингтон определил здесь место для повой столицы республики. Тенистые улицы, застроенные старинными домами, и тихая набережная канала с медленно текущей водой. Университет, военно-морская обсерватория и на скрещении улиц Массачусетс и Висконсин кафедральный собор – его кичливые вашингтонцы сравнивают порой с Вестминстерским аббатством.
Джорджтаун считался оплотом американских либералов, выступавших за трезвую и разумную внешнюю политику и необходимость реформ внутри страны для смягчения острых социальных противоречий, которые с тревожащей очевидностью раздирали Америку. Именно здесь жили те, кто поддержал Президента в его предвыборной борьбе с кандидатом от правых консервативных кругов, в политике которых разочаровалась немалая часть американцев. Многие джорджтаунцы входили и в нынешнюю администрацию.
Лерой Сэксер привел полковника Тейлора в небольшую комнату, занятую широкой кроватью с резными спинками и небольшим старинным столом-бюро у изголовья. Оглядев обстановку, тот невольно улыбнулся: так эта комната напоминала ему его собственную спальню из счастливых детских времен, когда он безмятежно существовал в уютном и таком защищенном от несуразностей бытия двухэтажном доме родителей, не подозревая, что за пределами их небольшого городка существует сам по себе огромный и беспощадный остальной мир.
