Арест для любого человека был лишь первым актом его трагедии. За ним начиналось так называемое следствие, в ходе которого добывались необходимые показания.
Использование пыток при допросах арестованных не являлось инициативой НКВД. В известном письме Сталина от 10 января 1939 года говорилось, что «применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП». Ежов со своими заместителями Жуковским, Бельским, Фриновским и многочисленным аппаратом были всего лишь простыми распространителями этой директивы и ее исполнителями.
Можно сказать, что насилие в следствии применялось по определенному правилу: начальники НКВД истязали советских и партийных руководителей, нижние чины пытали «простых граждан».
Г.А. ЛупекинВо время поездки на Дальний Восток осенью 1937 года Фриновский изучал ход следствия по делу иркутской «право-троцкистской организации». Следствие протекало вяло, поэтому замнаркома решил дать несколько «уроков». Он жестоко избил бывшего второго секретаря обкома С.П. Коршунова и получил требуемые показания на Зирниса — бывшего начальника УНКВД — и его подчиненных. Таким же способом заставил дать показания председателя облисполкома Я.З. Пахомова, Л.Л. Паперного, секретаря крайисполкома И.А. Бялого{400}. Бялого, как впрочем и многих других граждан, избивал на допросах и начальник Иркутского УНКВД Г.А. Лупекин.
Конечно, для сибирских условий пример с Фриновским был все же исключением. Но он подтверждает существование некого иерархического «порядка» добывания признаний. Обычно в местных управлениях НКВД признания из арестованных руководителей выбивали начальники отделов и отделений. Арестованный называл «соучастников», иногда до нескольких десятков человек, а затем за новых арестантов брались остальные работники НКВД.
Большинство авторов, описывающих способы истязания арестованных, называют в основном пытку «конвейером». В отделениях НКВД это был самый распространенный вид выколачивания показаний. «Конвейер», как непрерывный допрос с избиениями, обычно продолжался до тех пор, пока арестованный не сдавался. В зависимости от упорства человека и его физических возможностей, пытка могла протекать от 2-х до 30-ти суток, а иногда и больше.
Сохранились свидетельства о том, как использовался «конвейер» в Новосибирском УНКВД, когда начальниками были Горбач и Мальцев.
К.К. ПастаноговСекретаря Октябрьского райкома партии Новосибирска Н.Ф. Силантьева арестовали в октябре 1937-го и, не помещая в камеру, сразу доставили в кабинет к следователям Большакову и Пастаногову. Ему устроили непрерывный допрос, который продолжался более месяца.
«Его пытали, не выпускали из кабинета, есть давали один раз в день через 3–5 дней и не давали спать, заставляя все время сидеть на устроенной для пыток табуретке, и когда, сидя на табуретке он, измученный, дремал, Большаков избивал его кулаками под бок. 60 часов Большаков и Пастаногов продержали его на ногах, пока он не упал, так как ноги опухли…
На 30-й день пыток… у него открылся процесс туберкулеза и началось кровохарканье…
Силантьев не согласился писать лжи, начал просить, чтобы ему дали возможность полежать на полу в комнате, если они не хотят отпустить его в камеру. Ему ответили, если писать не будешь, здесь сдохнешь, и опять заставляли сидеть на табуретке… Кровохарканье усиливалось, и на 33-й день началось сильное кровотечение. Когда кровь начала заливать пол,
Силантьева увели в камеру, в которой сидел (…) известный троцкист провокатор Франконтель…
Под руки Силантьева ввели в камеру, так как он уже не мог ходить. Ноги его от выстойки опухли, кровь лилась из легких. Франконтель снял ему сапоги, разрезав голенища и начал уговаривать Силантьева дать показания… в июне 1938 года он умер»{401}.
Редко кому удавалось продержаться так долго, как Силантьеву. Обычно арестованных ломали в течение нескольких суток. Директора Сиблестреста Масленникова заставила сдаться через 8 суток. В результате страшных побоев он попал в тюремную больницу и вскоре скончался…
Районный прокурор Мариинска Гранин продержался на «конвейере» 7 суток, а затем «признался». Заведующего РайЗО Убинского района Шелегова сломили через 5 суток{402}.
В ходу были самые изощренные способы использования «конвейера» для получения подписи арестованных. Сначала жертву убеждали подписать «признание» потому, что «так нужно Советской власти, а тебя освободят». Если это не помогало, начинался другой «разговор».
В одном из районных отделов Иркутского УНКВД «как правило, арестованные стояли с поднятыми вверх руками, а в общем отстойнике — в очерченном круге, и малейший выход из круга вызывал пинок милиционера по ногам…Были случаи, когда арестованные в этих отстойниках простаивали на ногах по 46 суток, у них опухали ноги, отдельные от бессонницы и стоянок сходили с ума… Были случаи, когда арестованные китайцы стояли в отстойниках до тех пор, что тут же падали и тут же умирали»… Было много случаев, когда арестованные в камерах сходили с ума, умирали, шли на самоубийство…»{403}.
Существовали также пытки особого рода. Их применяли лишь в отношении «избранных» арестантов — представителей партийно-государственной элиты, от которых желали получить признания важного свойства. Капитан госбезопасности Я.П. Нелиппа, арестованный Омским УНКВД в 1937 году, сообщал следствию о 20 видах пыток, испытанных им в течение 4-х месяцев «конвейерных» допросов. Недавний член областной «тройки», сам отправлявший на смерть сотни невинных людей, так описывал собственные страдания: «Что конкретно применялось:
1. Умертвление и воскрешение. Это ужасная пытка: жертве закладываются руки за спину, выгибается грудь вперед и в это время наносятся со всего размаха, со всей силой удары в сердце, легкие и по голове. От этого удара парализуется деятельность сердца, парализуется дыхание, и я в смертельных судорогах пластом валился на пол. Применяя всевозможные средства — искусственное дыхание, нашатырный спирт и прочее, вплоть до вливания камфоры, меня «воскрешали», приводили в чувство и опять повторяли то же.
2. Пытка электричеством: прикреплялся электропровод к спине и рукам, затем включался ток и наносился удар его с такой силой, что я без чувств опять снопом валился на пол.
3. Пытка спец. ударами в позвоночник, отчего валился в бессознательном состоянии на пол, «воскрешали» и опять повторяли.
4. Пытка путем замораживания в рубашке, облитой водой.
5. Выкручивание рук до сильного опухания в плечах, изгибах, а затем по опухшим плечам ежечасно наносились сильные удары кулаками, причиняя ужасные боли…»{404}.
Ни для одной категории жертв не делалось исключений или хотя бы снисхождения. Многим арестованным женщинам пришлось испытать действие «конвейера» в такой же мере, как и мужчинам. В этой связи есть немало свидетельств об ужасных унижениях и страданиях, пережитых женщинами во время допросов.
T.М. Хитарова, отсидевшая в сталинских лагерях много лет, в своих мемуарах делится тяжелыми впечатлениями о женской доле в застенках НКВД. Она пишет о таком случае на следствии в Новосибирской тюрьме:
«М.М. Грядинскую, жену председателя Новосибирского крайисполкома, коммунистку с большим партийным стажем, поздно ночью вызвали на допрос. Во время допроса она почувствовала себя плохо и попросила вызвать медсестру. Следователь отказал ей в этом. Он сидел, она стояла перед ним. Тогда она, арестованная, попросила разрешения сесть. Он отказал ей и в этом. У женщины открылось сильнейшее кровотечение. Она заявила, что будет кричать, если он не даст ей стул. Он разрешил ей взять стоявший в углу стул. Она несколько часов сидела в луже крови, струйками кровь стекала на пол. Силы покидали ее. Но клеветнический протокол не подписала»{405}.
Другой источник сообщает: «Арестованная работница Бодайбинского райздравотдела Гордеева, стоя, преждевременно родила мертвого ребенка»{406}.
Страна была охвачена страхом. Никто не мог чувствовать себя безопасно и оставаться вне подозрений. Местная печать постоянно сообщала о новых арестах, открытых судебных процессах над «саботажниками» и «вредителями», знакомила население с «приемами подрывной деятельности иностранных разведок». Любое собрание членов партии и комсомольцев представляло собой процедуру унизительных выяснений подробностей чьей-то личной жизни и подозрительных связей. На фоне арестов шла бесконечная череда публичных разбирательств — кто с кем был знаком, где жил, в какой семье родился и кем воспитывался. Анкетные данные стали играть решающую роль в определении не только карьеры, но самого существования человека.
