Палёный кивнул.
— Что ж. Останетесь здесь на ночь, места есть. Поутру… я ведь правильно понял: вам надо подзаработать, так?… поутру поколдуете малость. Я к тому времени попробую узнать, кому тут нужны разовые услуги магов света, разума и…?
— Жизни, — сказал я спокойно. — Насчёт застарелых болячек не поручусь, но травмы я точно смогу вылечить быстро и без лишних осложнений. Если свежие — очень быстро.
— Угу. А вот, примера для, крыс в подполе изведёшь?
— Хоть сейчас. В присутствии заказчика.
— Ну-ну. Раз так, пошли вниз.
Я усмехнулся, но с места не двинулся. Палёный, кстати, тоже.
— А почём нынче в твоём хозяйстве один крысиный хвост? — поинтересовался я.
— Один — только девке за пазуху, для писка. А вот за каждый пяток хвостов по большому медяку дам сразу же, на месте… если хвосты добыты в моём подполе, а не у соседа.
— Фе! На большой медяк одна крыса за одну ночь продуктов попортить может. А я к тому же работаю быстро. Отрава, ловушки, прочая маета — это надолго, не то, что магия.
— Ещё скажи, что мне надо доплатить за представление!
— Любой каприз за деньги заказчика. Плюс ценные советы.
— Да на кой мне твои советы?
— Что, расположение крысиных нор и пролазней тебе знать не надо? Этак можно мелких вредителей изводить хоть до Великого Раскаяния, как у вас говорят, всё равно новые набегут.
— Ладно, уболтал. Сколько попросишь за работу?
Я назвал свою цену. Немного превышающую, кстати, обычный тариф обычного крысолова. Палёный немного повозмущался, но довольно быстро сдался, проворчав: «Только в этот раз и только в счёт будущих заслуг перед гильдией!».
И мы пошли истреблять крыс.
Работу я сделал быстро, без особых сложностей. Использовал всего два приёма: форсфриз для убийства, а телекинез — для извлечения из нор. В общей сложности я выложил перед слегка офигевшим Палёным двадцать три свежемороженых хвостатых трупика, потратив минут десять или, возможно, немного больше. Из-за неполной пятой пятёрки «хвостов» пришлось поспорить дополнительно. Но в итоге сошлись на том, что я заваливаю все крысиные ходы, какие нашёл, а хозяин постоялого двора за это платит мне полную оговорённую цену трёх десятков пойманных грызунов. Ещё минуты через три я разобрался с дополнительной работой, использовав всё тот же форспуш, и Палёный, как обещал, тут же расплатился.
— А ловко у тебя вышло.
— Будешь смеяться, но я занимаюсь этим первый раз в жизни.
— Серьёзно?
Киваю, заодно слабо усмехаясь:
— Серьёзнее некуда. Много разных занятий перепробовал, интересных и не очень, но вот дератизатором ещё не бывал. Ладно, пойду наверх.
— Иди, иди, — напутствовал меня Палёный.
— Приятных сновидений, — пожелал я.
— И тебе, Иан-па. И тебе…
Глава 7. Охотники и другие звери
Давно я не пытался просто поспать. А теперь вот решил чуток отпустить вожжи. Почему бы нет? Территория условно дружественная, особых опасностей в округе бродить не должно. На всякую мелочь вроде комнатных воров можно внимания не обращать: Йени Финр их почует и без моего вмешательства, да и нет у меня ничего такого, что было бы соблазнительно стащить. В общем, я честно лёг, расслабился и попытался посмотреть сон-другой. Но обнаружил, что просто выспаться мне нынче, пожалуй, не светит. То ли постоянная концентрация с постоянным же разгоном сделали своё чёрное дело, то ли я, сознательно решив расслабиться, на каком-то уровне вовсе не хотел терять контроль над обстановкой, — а только настигло меня одно из самых странных состояний, какие я когда-либо испытывал.
На что это походило? На приступ раздвоения личности. Причём поделился я не на Джекила и Хайда, не на предмет и его тень, а также не на живого и мёртвого. Скорее уж, как бы дико оно ни прозвучало, разделился я на спящего и неспящего. Причём я-спящий сжался до границ тела, но всё равно частично оставался настороже; вроде бы именно так — чутко, вполглаза и вполуха, а обоняния не отключая вовсе — спят собаки и вообще звери. Из такого сна всплывают от любого изменения обстановки и даже просто от прямого взгляда. А чуткость меня-спящего, пожалуй, ещё и превышала нормальную для зверей, так как магическое чутьё моё сильно сократилось в дальности, но в качестве потеряло мало. И происходящее на постоялом дворе, за исключением дальних стойл для чимигов, я на каком-то уровне мониторил исправно.
Но это всё лирика. Потому что со мной-неспящим творились вещи поинтереснее.
Позже, пытаясь уложить сонные ощущения в слова, я определил это для себя так: во время дневного сосредоточения две мои части находились так близко (во всех смыслах: в пространстве, во времени, в состоянии), что я толком не осознавал разницы между ними. Можно сказать, питал иллюзию единичности своего сознания. Но стоило отпустить вожжи, как половинки единого целого, оставшегося единым, разошлись. И результат…
Сознание меня-спящего померкло и расслабилось — у меня-неспящего вспыхнуло ярче и усилилось. Сфера восприятия меня-спящего сократилась — у неспящего строго наоборот, сильно разрослась и заодно обрела особую остроту. Возможности самоконтроля, от которых ради отдыха отказался я-спящий, у второй половинки пропорционально подскочили.
Это последнее и стало самым важным. Даже ключевым.
Потому что десятикратный рост радиуса восприятия (с тысячекратным, примерно, ростом объёмов сенсорной информации) — просто полная фигня рядом с тысячекратным улучшением памяти и способностей к самоанализу… причём последние — в комплекте с самогипнозом экстремальной силы. Не будет большим преувеличением, если я скажу, что в этом плане я перескочил некий барьер и получил РЕАЛЬНЫЙ доступ к тем возможностям, которые в обычном состоянии присутствуют у людей всё больше потенциально.
Что именно я приобрёл?
Зайду с несколько иного угла. Что такое разум? Есть гипотеза, что это второй контур биологической обратной связи. То есть первый контур — простейшие рефлексы, вроде коленного, и базовые инстинкты: размножение-выживание, всё такое. А второй контур — это надстройка. И надстройка достаточно мощная, чтобы в предельных случаях подавлять базис. Или основательно так «переписывать» его, наполняя новым содержанием.
Вы не верите, что это так? Думаете, что я преувеличиваю возможности волевого контроля, и люди, как бы о себе ни мнили — всего лишь рабы инстинктов? А примат духа над материей — удел йогов, мистиков и отчасти, на свой вывернутый манер, психов? Ну… может, в массе оно так и есть. Но ориентироваться лучше не на массу, а на тех людей, которых можно без натяга писать с большой буквы Л. И для таких хомо как раз вполне справедливы слова Наполеона Первого: «Дух относится к телу, как три к одному».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
