слюну.
– Да-а… Ты, вижу, хорошо подготовился к встрече со мной! – проговорила она почему-то радостно.
Это ее веселит. И я рад. Блевать – не цирроз лечить. И ей приятно. Думает, что я сошел без нее с ума. Окончательно опустился. Спился. Но не оттолкнет ли ее такой вариант? Однако радость двойная. Не надо с ней про больницу говорить. И вторая радость, что даже повода нет. Ура! Смотрела на мой энтузиазм с веселым изумлением.
– Вообще, ты странное выбрал место. Больница ковидная теперь – полностью! Бедный Михаил Алексеевич!
– Что?!
– Больных всех, которых он раньше вел, теперь принимает где попало. И он после смены по всему городу шастает.
– Как я рад! – вырвалось у меня.
– Чему?
– Видеть тебя!
Притом без какой-либо «нагрузки». Приступы тошноты перемежались приступами восторга. А порой совпадали! Но это уже не смущало меня. А ее – смешило.
– Ни разу еще не было столь необычного рандеву.
Вроде полегчало. И я с полным счастьем кинул ей свою голову на колени.
– О! О! – насмешливо проговорила она.
Но голову мою со своих колен не скатила.
– Да. Трагический вариант! – говорила она при расставании.
– Зато лучший! За всю мою жизнь! – сказал я, вдруг чувствуя, что это чистая правда. Чуть не зарыдал.
Потом я шел по Мойке, почесывая брюхо (все же вареников съел), и тут родилось впервые: «А так ведь можно и КОВИД пережить!»
Нона была ясная, как солнышко, и ела колбасу.
– Выбрось! – скомандовал я.
– Почему, Венчик?
– Нас с нее тошнит.
– Ну… немножко! – застеснялась она.
– Завтра едем на дачу, в Комарово.
– Уря-я!
ЦАРЬ ПРИРОДЫ
– Встал! – торжествующе произнес Илья, и тут же раздался легкий скрежет.
Мгновенно с озера, маняще поблескивающего за соснами, примчался здоровый парень в плавках, с полотенцем, накинутом на плечи.
– Вы поцарапали мне машину!
– Ну, давайте посмотрим! – добродушно сказал Илья.
К счастью, парень был с виду вполне приличный, даже благородный, в дымчатых очках.
– Вот царапина! – ткнул пальцем пострадавший.
– Где? – Илья надел очки и стал всматриваться. – А-а…
Сквозь очки действительно можно было разглядеть на бордовом крыле джипа черточку, но неглубокую – такую можно сделать и спичкой.
– Может, договоримся? – вступила Лена, жена Ильи.
– Ремонт крыла обойдется в девятнадцать тысяч! Если можете заплатить сейчас – пожалуйста! – произнес пострадавший.
– Нет уж, вызывайте ГИБДД. Будем разбираться со страховкой! – сказала Лена.
Тот взял серебристый телефончик и стал звонить.
– Лена! – вспотевший Илья вылез из кабины. – Ты не видела, где мои права?
Мы стали искать их втроем. Машины напирали, гудели. Илья утирал пот. Седые кудри его слиплись и утратили обычную красоту. Господи! Заслуженный человек, доктор, профессор, столько сделавший за свою жизнь, сейчас будет унижаться перед молодым парнем, «срубившим бабки» на какой-нибудь торговле окнами! И тот ведь все понимает, но пощады не даст!
– Без прав мне хана! – с отчаянием произнес Илья. – Лишат на два года!
Я смотрел на него. И вдруг вспомнил студенческую его кличку – Граф, образовавшуюся из простой русской фамилии Евграфов (батя его, кстати, был водитель). Но Илья действительно был граф! И вот итог.
– Спокойно, Граф! – произнес я. – Сейчас найдем!
В бардачке, где же еще? И нашли, аккурат перед появлением ГИБДД. Первая победа!
Инспектор, глянув на «последствия аварии», явно пришел в ярость, но смолчал. Дал «пострадавшему» конец рулетки, и они стали измерять и рисовать схему всего «поля боя». Илья, протирая очки, стал заполнять бланк страховки, ручка, как всегда, не писала. Озеро заманчиво сверкало за соснами последним светом, солнце садилось.
– Значит, так, – инспектор наконец «огласил приговор», – дел тут всего на пятьсот рублей! У вас есть?
– Только на даче, – сказал Илья.
– Вот и отдайте ему! – Инспектор ткнул пальцем в «пострадавшего», сел в машину и, включив душераздирающую сирену, стал пробиваться через «железное стадо».
– Поехали, – сказал Илья парню, и мы, усевшись в наш скрипучий рыдван, двинулись за гибэдэдэшником.
– Смотри-ка! Едет! – обернувшись, сказала Лена.
Огромный красный «Гран чероки» послушно катил за нами. С роскошным этим эскортом мы и въехали через покосившиеся ворота к обшарпанной даче. Кредитор наш опустил стекло. Ничто, похоже, не дрогнуло в его душе.
– Подожди. Сейчас вынесу, – сказал Илья и по крыльцу, уже ходившему от ветхости ходуном, поднялся на террасу. – Вот! – Вышел с ассигнацией. – У меня только тысяча. Будет пятьсот?
– Мелких нет, – глянув в бумажник, сказал он.
Я с интересом вглядывался в него: правильное лицо, правильные очки. Я еще не знаю таких. Любой мой приятель давно сказал бы: «Да ладно!» – и укатил, тем более увидев эти «хоромы»! Этот не двигался. Чудный экземпляр.
Илья, нагнувшись, поднял кривой ржавый гвоздь (от сарая, который пришлось-таки снести).
– Ладно! Даю тысячу. Но немножко тут процарапаю, еще на пятьсот.
Гладкое лицо пострадавшего исказилось.
– Ладно! – вдруг сжалился Илья. – Держи гвоздь. И обещай, что сам это сделаешь. Обещаешь?
Тот молча взял тысячу.
– Подожди! А гвоздь? Лена! Дай, пожалуйста, пакетик. Нет – слишком шикарный. Попроще. Вот. Держи!
Пострадавший молча взял гвоздь в целлофане и, так ни слова более не сказав, выехал за ворота.
– Да. Всё же я граф! – сказал Илья.
Ночью вдруг притопал к крыльцу еж. Водил своим хоботком, довольно длинным. Что-то хотел. Поднял на террасу его. И он задремал у блюдечка с молоком. Проснулся я от дикого топота. Ну просто маленький слон! Полночи не спал, потом все же решился, спустил с террасы его! Разумеется, бережно. Но он обиженно фыркал. Нарушил права ежа? А чего он топал? Понимаю: общественность будет не на моей стороне. Я – царь природы!.. Или уже нет?
Завтракаем, вытащив стол на траву, с удовольствием наблюдая, как солнце, двигаясь, освещает по частям клумбу и, наконец, желтый тюльпан в центре, на высокой ножке – символ лета!
Чай вдруг кончился. Надо идти за водой. Благо, недалеко – колодец за клумбой. Жаркое лето! Выходишь на солнце – палит. Изогнутая железная ручка крутится, ведро на цепи падает и звенит, ударяясь об воду – там, в прохладе и глубине. Выкручиваю его вверх с натугой, и ведро вылезает из тьмы, раскачиваясь и расплескивая прохладу. Ставлю на край колодца, с гулом лью холодную воду в свое ведро. И тащу к дому. Подношу к умывальнику.
– Осторожно! – крикнула жена.
К последней капле, сверкающей на соске умывальника, присосались осы. Две. Нет – три!
Весь июнь не давали нам съесть кусок, налетали, ползали по губам. Мы отмахивались и ходили в укусах. А после того, как жена, обезумев, подняла швабру, чтобы сбить их гнездо над крыльцом, уверенно напали, и лицо ее долго еще напоминало
