Как только разговор был завершен и комбат приказал писарю штаба взять кого-нибудь из краснофлотцев, обойти на шлюпке причал и ближайшие подступы к нему, чтобы замерить глубину, полковник взглянул на часы и поднялся.
– Вам пора, товарищ полковник?
– Нам обоим пора, – загадочно улыбнулся тот. – Моя машина уже должна была вернуться.
Загадочность улыбки полковника прояснилась, когда они вышли из бункера и спустились в небольшую низину, в которой обычно останавливались машины командиров, чтобы не светиться на примыкавшем к ней степном плато. У машины полковника стояла… Валерия!
– Перед отъездом у меня не было времени на поиски старшего лейтенанта Лозовской, – объяснил Бекетов, приближаясь вместе с комбатом к машине. – Поэтому пришлось гнать машину уже отсюда. Но ведь это как раз тот случай, когда цель оправдывает средства, разве не так?
– Для меня это – полнейшая неожиданность, товарищ полковник.
– Я – непростительно добрый, потому что иногда позволяю себе побаловать подчиненных, – романтически произнес полковник, но тут же суровым голосом спросил: – пятнадцать минут хватит? Больше ждать не могу.
– Я сам отвезу ее в город.
– Ни шагу из расположения части. Не то время. Мало ли что может случиться в пути.
– Ее отвезет на мотоцикле мой ординарец, который остается на батарее.
– Вот это правильный ход мыслей. В таком случае я удаляюсь. Всегда помни, что здравомыслие – первый признак зрелости. – Полковник задумчиво помолчал, наблюдая за тем, какой легкой, возвышенной походкой идет им навстречу Валерия, многозначительно покряхтел и уточнил: – …или старости. Это уж как посмотреть.
4
Привести Валерию к себе в отсек Дмитрий счел неудобным. И не только потому, что подобное «моральное разложение» могло вызвать недовольство в штабе дивизиона. В конце концов, Лозовская – тоже офицер и прибыла она в расположение батареи – коль уж спасаться за формалистикой – по воле полковника Бекетова.
Но понятно, что ни к какой формалистике он прибегать не стал бы. В отношении женщин Гродов всегда оставался сторонником старой армейской традиции, согласно которой: «С женщиной – в расположение полка?! Ни в коем случае! Или всем или никому!».
Вместо того чтобы искать укромное местечко, они отошли подальше от батареи и поднялись на вершину прибрежной возвышенности, которая стала хранительницей все еще той, первозданной, степи, каковой она представала при Сотворении мира сего, и уселись в густую, не успевшую выгореть под палящими лучами солнца траву.
– Полковник сказал мне, что в полночь вы уходите в море, – едва слышно молвила Валерия, опираясь подбородком о плечо мужчины.
– Если только не последует команды «Отставить!».
– А ведь как было бы хорошо, если бы ты остался на батарее. Почему ты не уговорил полковника, чтобы там, в Дунайской флотилии, обошлись без тебя?
– Благодаря этому отряду полковник «овевает порохом», как он однажды выразился, большую группу бойцов, которые затем понадобятся для выполнения каких-то особых заданий в тылу врага.
– Я так и знала, что ты заодно с ним, – потерлась она щекой о его щеку.
– Без тебя в логове Волчицы, наверное, тоже обошлись бы, но, поди ж ты…
– Волчица так не считает. Мы с ней настолько подружились, что она уже видит меня на своем месте, то есть во главе румынского дворянства Транснистрии. Мало того, старые годы свои надеется провести в моем то ли дворце, то ли родовом замке.
– О, если бы мне было позволено мечтать о том же! – артистично возвел руки к небу капитан.
– Ты действительно мечтаешь об этом?
– Разве в такое трудно поверить?
– В таком случае предлагаю держаться и выживать вместе. Пусть империи враждуют и воюют между собой, но без нас.
Такого поворота их разговора капитан не ожидал.
– Стоп-стоп, старший лейтенант! Я всего лишь просил небо, чтобы мне позволено было мечтать о старости в твоем родовом замке.
Валерия запнулась на полуслове. Ей явно не понравилась реакция комбата, но она очень быстро сумела перестроиться.
– Тебе позволено значительно больше, неблагодарный и глупый! – жарко прошептала ему на ушко Валерия. – Как никому другому в этом мире, тебе… позволено, – она положила его руку себе на грудь. – А ты говоришь непонятно о чем и зря теряешь время.
Их брачное ложе оказалось выстеленным стеблями полыни, запах которой соединялся с запахом каких-то степных цветов и разгоряченных молодых тел. На губах, на груди, на шее девушки – на всем и во всем – чудился Гродову горьковатый дух и привкус полыни, который, казалось, останется теперь с ним навеки как сладостный символ воспоминания об этой прощальной встрече.
Когда первая вспышка любовной ярости прошла, они сгребли в охапки свои одежды и спустились к небольшому заливу, настоящему степному фиорду, образовавшемуся на месте впадения какой-то степной, полупересохшей речушки. Жажду они утоляли из едва приметного родничка, вода в котором хотя и дарила влажную прохладу, тем не менее тоже казалась полынно-горьковатой и чуть-чуть соленой.
Стыдливо заставив парня отвернуться, девушка окончательно обнажилась и с ребячьим визгом понеслась по мелководью залива к морю. Лишь когда она выбежала из-за каменистого уступа, увидела, как из-за недалекого мыса медленно выползает рыбачья лодка. Сидевший в ней мужчина оказался довольно зорким и еще достаточно молодым для того, чтобы, разглядев под лучами предзакатного солнца оголенное женское тело, привстать от неожиданности. Другое дело, что в порыве этой же неожиданности он чуть было не оказался за бортом.
Наградой рыбаку за его любопытство стали радостные, подбадривающие крики и приветственные взмахи девичьей руки. Но и они тут же были омрачены появлением рядом с этой морской русалкой какого-то крепкого парня. А дальше все происходило так, как и должно было происходить: уже через минуту рыбак, из сугубо мужской солидарности, развернул свою лодку кормой к купающимся, а сами влюбленные предались таким страстным объятиям, что попросту забыли о его существовании.
– Мне и в голову не приходило, что это может быть так прекрасно: любить друг друга посреди теплых морских волн, – проворковала Валерия, когда страсти в очередной раз улеглись, и она, склонив голову на плече мужчины, попросту зависла у него на груди.
– Мне тоже.
– Дай слово, капитан береговой службы, что всех своих детей мы будем зачинать не на берегу, а в море.
– А чем я только что занимался?! – озорно рассмеялся Гродов.
– Ты не понял, я сказала: «Всех наших детей», – капризно напомнила Валерия, откинувшись на его мускулистых руках и после каждого слова нажимая пальчиком на кончик его носа, словно на кнопку дверного звонка.
– И я о том же: все двенадцать сыновей, которые, конечно же, станут моряками, поскольку им это на роду написано будет. Мы зачнем здесь команду целого броненосца, даже если для этого придется заниматься любовью в январских полыньях. Не знаю, правда, как это будет соотноситься с зовом твоей голубой аристократической крови и баронско-графской родословной…
– Ради таких любовных минут я готова перевоплощаться в обычную рыбачку, – решительно заявила Валерия, вновь позволяя телу мужчины томно слиться с ее собственным телом. – И никакие родовые титулы не помешают нам предаваться этому благородному занятию прямо посреди моря.
– Вообще ничто не помешает, – решительно покачал головой Дмитрий.
– Если, конечно, ты не забудешь попросить у меня руки и сердца. Причем сделаешь это, стоя на коленях.
– Уже стою и прошу, – проговорил он, с трудом освобождая свои губы от пылких губ женщины.
– Нет, капитан береговой службы, ты будешь делать это не сегодня и не сейчас, а на берегу и действительно стоя на коленях. Впрочем, ладно, позволяю опуститься только на одно колено, чтобы выглядело по-рыцарски.
– Нет, – артистично воскликнул Гродов, – не лишай меня такого благодарственного права – опуститься перед тобой на обе коленки!
– Да ладно уж, снизойду…
Услышав вдали корабельный гудок, они медленно, не отрываясь друг от друга, повернули головы и с тоской посмотрели в ту сторону, откуда к батарейному причалу приближался бронекатер лейтенанта Ломова.
– И откуда он только взялся? – почти дуэтом проговорили они и, улыбнувшись друг другу, вновь слились в поцелуе. Теперь уже прощальном.
* * *
Сторожевые катера действительно появились к полуночи. При свете ясной луны они подошли к стенкам причала и спустили трапы, по которым заранее разбитые на две группы устремились десятки морских пехотинцев. Моряки тут же разводили их по каютам и рубкам, размещали в переходах или попросту на палубе. Все это делалось почти молча, при жестких приказах командиров отряда и судна соблюдать быстроту посадки и режим сурового молчания, словно бы противник и в самом деле находился в каких-нибудь двухстах метрах, по ту сторону реки.
