В свое третье десятилетие Театр на Юго-Западе вступил спектаклем «Страсти по Мольеру». Казалось, Валерий Белякович вернулся во времена своей востряковской юности — он настолько переработал историю мольеровских Журдена и Гарпагона, что узнать оригинал было практически невозможно. Правда, надо отдать должное режиссеру — сделано это было не просто под властью минутного желания переложить на свой лад классику. Справедливо писала Екатерина Сальникова: «Гарпагон — герой высокой, трагической комедии о титаническом злодее, который в одиночку противостоит мелким, хотя и более-менее добродетельным людям. А Журден — не просто мещанин во дворянстве. Сергей Белякович играет его щемяще наивным и вдохновенным, жаждущим собственного перерождения, как артист, воспринявший новый образ как часть своей настоящей биографии и готовый созидать себя как произведение сложного искусства… Спектакль заставляет осознать, что понятие лишнего человека —…это проблема противоречивой, незаурядной личности, чей масштаб, при всех ее видимых изъянах и пороках, заведомо ставит героя особняком от прочих персонажей. Герои еще не поняли, что выглядят как фигуры комические, а на самом деле пронизаны трагической стихией. Но им уже приходится глубоко страдать, становясь изгоями… „Юго-Запад“ сочувствует этим грандиозным безумцам. Ведь наказание, выпавшее на их долю, вечное одиночество, — требует нечеловеческого душевного титанизма».
Виктор Авилов сыграл в этом спектакле две роли — слуги и придуманную режиссером специально для него роль маркиза д’ Авилона, о чем свидетельствовала игра фамилий.
Валерий Белякович соединил в одном спектакле «Мещанина во дворянстве» и «Скупого», потому что ему показалось интересным показать ярко и впечатляюще человеческие пороки, сочетая их таким образом, чтобы в конце каждой части-пьесы человек оказывался как бы съеден, истреблен своим пороком, а в финале эти пороки встречались, и оказывалось, что природа у них, в сущности, одна. Кроме того, режиссеру было интересно, чтобы каждый из его артистов (а играли в спектакле «старики») сыграл по две абсолютно противоположные роли. Этот эксперимент задумывался еще и потому, что Валерий Белякович собирался вывезти своих молодых артистов на гастроли в Японию, а «старики» должны были играть спектакль в его отсутствие. Но «старики» взбунтовались — они тоже хотели в Японию, хотя все побывали там уже не раз, они, как говорит Белякович, просто подчинились воле режиссера, а потому делали все вполсилы и не удержали спектакль. Он вскоре был снят с афиши. «Это была не победа, а просто проект, который не очень получился…» — говорит Валерий Белякович с нескрываемой грустью. Все-таки задумывал он зрелище любопытное, нешаблонное…
Виктор Авилов всего лишь раз в жизни высказался так откровенно, как редко когда говорил в многочисленных интервью: «Однажды я проснулся ночью и задумался над глобальными вопросами. Это на самом деле была поворотная ночь в моей судьбе. Я мучительно пытался ответить на вопросы: зачем я здесь, в этом мире? Не в смысле профессии, а вообще — зачем я живу… Ответа найти не мог».
Когда она была, эта мучительная, поворотная в судьбе ночь? — вопрос вполне риторический, но, скорее всего, происходило это в период, когда Виктор стал мало играть в Театре на Юго-Западе, а играть хотелось все больше и больше, потому что он чувствовал в себе последние годы перед уходом какие-то совершенно невероятные силы. Он готов был работать круглые сутки, только бы успеть сказать все, что он осознал, прочувствовал за свою актерскую жизнь, на подмостках и на съемочных площадках, что он вырастил в своей душе. Он торопился успеть и — не успел, как не успел когда-то страстный оппонент Воланда, Левий Матвей из «Мастера и Маргариты»…
И вот в 2001 году Виктор был приглашен Театром Наций в спектакль «Пляска смерти» Августа Стриндберга (постановка Виктора Гульченко). Партнерами Авилова стали известные артисты — Елена Козелькова и Михаил Янушкевич. Спектакль приняли сдержанно, но все-таки больше с одобрением, нежели с негодованием. Сложнейшей пьесе шведского драматурга почему-то вообще редко сопутствовал успех в тех постановках, что довелось видеть, но Виктор Гульченко и артисты отнеслись к своей работе не как к очередной антрепризе, поэтому и результат получился вполне значительным.
Виктор Авилов в интервью говорил: «Спасибо судьбе за эту „Пляску смерти“. Пьеса замечательная: простая и мудрая. Мой герой Курт, немолодой человек, возвращается после долгой жизни в Америке к своей кузине. Ее муж — тоже старый знакомый Курта. И попадает он в водоворот семейных коллизий. Люди, прошедшие вместе по длинному жизненному пути, продолжают с удивительной ненасытностью пожирать друг друга. Мой герой становится невольным свидетелем и даже участником всех их разборок… Любовь и ненависть — тема этого спектакля…»
Любовь и ненависть — едва ли не главная тема творчества Виктора Авилова на протяжении всей его жизни. Может быть, именно этим и привлек артиста в первую очередь проект Театра Наций? Работа с незнакомым режиссером, с незнакомыми партнерами — после операции, болезни это было совсем не так просто, но в родном своем театре Виктор был занят лишь в трех спектаклях: «Сне в летнюю ночь», «Старых грехах» и «На дне». Для него это было слишком мало, слишком много сил оставалось нерастраченными…
Пьеса Августа Стриндберга написана в 1901 году. Для драматурга приход нового столетия во многом означал обновление театра — по его мысли, сценическое искусство должно было быть серьезно преобразовано, в нем отныне должны органически сочетаться традиции классики и новаторство современных художников. Стриндберг сформулировал принципы так называемого «интимного театра», выдвинув идею камерной сцены, рассчитанной на немногих и артистов, и зрителей. По наблюдению историков театра, Стриндберг в эти годы создавал «символистскую драматургию, предвосхищающую поэтику экспрессионистского театра». Типичнейшей пьесой этой новой драмы является «Пляска смерти». Традиционная коллизия любовного треугольника (а Курт — не только кузен, но и бывший любовник Алисы) усугубляется местом действия: это пустынный остров, на котором высится башня бывшей тюрьмы. Таинственные стихии чувств персонажей соотнесены с бурной стихией Северного моря — природа не только влияет на внутренний мир людей, но и во многом диктует им принципы поведения своей мрачностью, холодом, непредсказуемостью…
Режиссер Виктор Гульченко попытался воссоздать тот объем, который скрыт за внешней будничностью событий: постоянно ссорящиеся, возненавидевшие друг друга супруги, словно запертые на острове в башне, приезд кузена, который не способен примирить их, а лишь вносит дополнительный диссонанс в отношения Алисы и Эдгара…
Главным же является тот тревожный и тревожащий фон, который создает природа и незримо встающая за ней эпоха — эпоха бурь и перемен, эпоха бесплодных ожиданий новой жизни.
В спектакле «Пляска смерти» все персонажи представали перед нами неприкаянными — и особенно Курт — Авилов, который, словно камень, брошенный в трясину, лишь слегка поколебал верхний слой и ушел на дно. Виктор Авилов впервые играл подобную роль, естественно, что она захватила его, как может захватить человека деятельного, привыкшего на сцене и экране к действию, открытому жесту, «наблюдательная позиция» того, кто не в силах ничего изменить и сам поддается течению жизни.
Но вот что парадоксально: на другой сцене, в работе с другим режиссером Виктор Авилов выглядел несколько скованным. Опыта к тому времени ему было уже не занимать, но, вероятно, не возникло такого полного взаимопонимания и безоговорочного доверия к режиссеру. Он работал в полную силу, интересно, непривычно, но… подлинного открытия не произошло, нам не посчастливилось увидеть нового, незнакомого нам Авилова.
«Пляска смерти» шла нечасто, в паузах между спектаклями Виктор Авилов играл на Юго-Западе, много читал, думал о новых работах, по-прежнему мечтал снять художественный фильм. Определенных мечтаний о конкретных ролях у него, скорее всего, не было. Не случайно в нескольких интервью он говорил о том, что сыграл едва ли не все главные роли мирового театрального репертуара — Гамлета, Калигулу, Ланцелота, Мольера… Несколько раз с какой-то полуусмешкой заметил, что, наверное, пора бы ему задуматься о короле Лире, но очевидно было, что это — не всепоглощающая мечта, а так… размышление о возрасте и соответствующем ему репертуаре.
О возрасте он размышлял довольно много. «Если говорить о старости… обидно, что я буду старый, я не смогу легко двигаться, легко дышать… — говорил он в неопубликованном интервью, которое состоялось на пороге его сорокалетия. — Я не смогу ласкать женщин… Я уже не смогу, я многое потеряю… Многое теряешь… Конечно, жаль, когда приходит старость. Но со старостью, я надеюсь, я стану мудрее, умнее, больше буду понимать по жизни. Хотя все-таки все равно печально… Мольера я могу играть до самой смерти, правильно? Конечно, сейчас еще пройдет, я не знаю, лет десять, может быть, я подойду и скажу: „Романыч, хватит мне уже Гамлета играть. Хватит, давай поставим ‘Короля Лира’… А в этом спектакле я могу играть Полония“. Нет, Гамлета, конечно, можно довольно долго еще играть. Но все-таки мне кажется, это уже плохо, когда пятидесятилетний старик выходит играть Гамлета. И Офелия ему под стать. Есть спектакли, в которых актер может существовать, но если даже говорить об исторической достоверности — Калигулу убили в двадцать девять лет. И просто стыдно в пятьдесят лет его играть! Хотя нет, Калигулу можно… А я, наверное, подхожу к тому возрасту, что мы скоро поставим „Короля Лира“…».
