Никогда более правители и вельможи не будут пировать в этих залах. Окончилось владычество Кора над миром, отныне его торговые корабли не будут бороздить все моря и океаны. Кор пал! Все наши величественные сооружения, наши города, гавани и каналы — обиталище волчьих стай, сов и лебедей, обиталище грядущих варваров. Двадцать пять лун тому назад на Кор, на все сто его городов, опустилась смертоносная туча; она принесла с собой мор великий; этот мор не щадил ни старых, ни молодых, ни богатых, ни бедных, ни мужчин, ни женщин, ни сыновей царских, ни рабов. Все они чернели и погибали. А мор все свирепствовал и свирепствовал, убивая людей и днем и ночью, те же, кто уцелел, умирали от голода. Усопших детей Кора было столь бессчетное множество, что их уже не могли хоронить по древним обычаям, а сбрасывали в большой колодец посреди пещеры. Последние остатки этого великого народа, чья слава озаряла весь мир, добрались до побережья, погрузились на корабль и отплыли на север; во всем огромном городе остался только я, жрец Юнис; есть ли еще кто-нибудь живой в других городах — того я не ведаю. В полном отчаянии, ожидая прихода смерти, пишу я это послание: империи Кора больше нет, нет больше молящихся в его святилище, опустели все его дворцы: ни царских сыновей, ни купцов, ни прекрасных женщин — все они покинули лицо земли.
У меня вырвался удивленный вздох: так впечатляюща была картина полного запустения, нарисованная в этих коряво выведенных письменах. Страшно было даже думать об одиноком старике, который описал судьбу своего некогда могущественного народа, прежде чем самому сойти во мрак забвения. Что чувствовал он, когда в своем ужасающем уединении, при тусклом свете догорающего светильника, в нескольких лаконичных строках излагал историю гибели целого народа?! Какая великолепная тема для моралиста, либо художника, либо просто человека мыслящего!
— Как ты полагаешь, Холли, — сказала Айша, положив руку мне на плечо, — уж не предки ли египтян эти люди, что отплыли на север?
— Не знаю, — ответил я. — Мир наш такой древний.
— Древний? Да, конечно. Сколько приходило могучих, богатых, славных ремеслами и искусствами народов — приходило и бесследно уходило, даже памяти о них не сохранилось. И этот народ лишь один из многих: Время пожирает все созидаемое человеком, если только он не высекает пещеры, как здесь, в Коре, но и эти пещеры могут затопить морские волны, их может обрушить землетрясение. Кто знает, что уже было на земле и что еще будет? Ведь под солнцем нет ничего нового, как написал мудрый иудей[35]. И все же, я думаю, этот народ не исчез полностью. Кто-нибудь, вероятно, уцелел в одном из их городов, а городов у них было множество. Но с юга их теснили варвары, может быть, и мои родные арабы, которые уводили с собой их женщин, чтобы взять их в жены; от могучих сыновей Кора осталась побочная ветвь амахаггеров, обитающих в усыпальницах, где покоятся останки их предков[36]. Но это лишь предположение, ибо кто может знать точно? Мое провидение не проникает так глубоко в кромешную тьму Времени. То был великий народ. Они завоевали всех, кого можно было завоевать, а затем спокойно обитали в этих скалистых горах со своими слутами и служанками, со своими певцами, ваятелями и наложницами, они торговали, ссорились, ели, охотились, спали и веселились, покуда не настал их последний час. Но пойдем, я покажу тебе большой колодец, о котором говорится в надписи. Никогда в жизни твои глаза не узрят подобного зрелища.
Следуя за ней, я пошел по боковому проходу, мы спустились по длинной лестнице и углубились в туннель, который находился не меньше чем на шестьдесят футов ниже пола большой пещеры и проветривался с помощью целой системы вентиляционных отверстий. У самого конца туннеля Она остановилась и велела глухонемым поднять светильники; и я, как она и предсказывала, увидел зрелище, подобное которому я вряд ли еще когда-нибудь увижу. Мы стояли на самом краю огромного колодца, обнесенного низкой каменной стеной. Какова его глубина — я не могу сказать, но он уходил глубоко вниз. Величиной, насколько я могу судить, он не уступал подкупольному пространству собора Святого Павла; и при мерцании светильников я мог убедиться, что он весь, сверху донизу, набит тысячами человеческих скелетов: сброшенные через отверстие в полу, они громоздились чудовищной поблескивающей пирамидой. Ничего более поразительного, чем это нагромождение останков вымершего народа, я не могу себе представить; картина была тем ужаснее, что в этом сухом воздухе многие скелеты сохранились вместе с кожей; из горы белых костей, сваленных в самых разных положениях, на нас глазели гротескно-нелепые карикатуры на людей. У меня вырвалось удивленное восклицание, эхо моего голоса зазвенело под каменными сводами с такой силой, что один из черепов, который тысячелетиями покоился в шатком равновесии на вершине пирамиды, подпрыгивая, покатился вниз. Его падение повлекло за собой целый обвал: грохот был как от падения горной лавины. Казалось, скелеты порываются встать, чтобы приветствовать нас.
— Пойдем, — сказал я, — с меня более чем достаточно... Это все тела умерших от моровой язвы? — спросил я, когда мы повернулись, чтобы идти.
— Да. Люди Кора, как и египтяне, всегда бальзамировали умерших, но в этом искусстве они достигли большего совершенства, ибо египтяне потрошили покойных, тогда как люди Кора вливали им в вены особую жидкость, которая расходилась по всему телу. Но погоди, сейчас сам увидишь.
Она остановилась у одного из небольших дверных проемов, которых было тут множество, и мы вошли в каморку, похожую на ту, где я спал, когда мы оказались среди амахаггеров, только в этой каморке было не одно, а два ложа. На них лежали забальзамированные тела, прикрытые желтоватыми саванами[37], лишь слегка припорошенными тончайшей, почти невидимой пылью: любопытно, что в этих пещерах ничтожно мало пыли, которая в обычных условиях за долгие тысячелетия скопилась бы толстым слоем. На полу вокруг каменных скамей стояло много разрисованных ваз, но, как и во всех других, в этой усыпальнице было очень мало орнаментов или изображений оружия.
— Подними саван, о Холли, — сказала Айша.
Я протянул руку и тотчас же ее отдернул. У меня было такое чувство, как будто я совершаю святотатство; к тому же, если уж говорить начистоту, мрачная торжественность усыпальницы и присутствие мертвых тел внушали мне непреодолимый страх. Посмеиваясь над моей нерешимостью, Айша сама сдернула саван; под ним оказалось
