Словом, деторождение становится скорее внешней обязанностью, чем внутренней потребностью. В связи с этим обратим внимание и на диспропорцию полов, которая никак не может быть объяснена действием чисто природных факторов. Дело совсем в другом: только наличие сыновей поднимает статус отца (как, впрочем, и матери). Поэтому рождение мальчика становилось праздником, девочки же не несли с собой ничего, кроме хлопот и обременений. Вследствие этого нередки случаи, когда младенцев (в особенности девочек) убивают, подкидывают. «Каким бы бесчеловечным ни казался этот обычай, мы вынуждены принять факт детоубийства в Древней Греции как достоверный и вполне доказанный»[280]. Вот одно из свидетельств. Некий Илларион из Александрии наказывает жене, ожидающей ребенка: «Если счастливо родишь и это будет мальчик – оставь его в живых, а если девочка – брось ее»[281]. Это только подтверждает тот факт, что исполнить гражданскую обязанность и одновременно поднять свой статус семья стремится как можно меньшими издержками.
Такое же, только еще более отчетливо выраженное отношение к деторождению, наблюдается в Риме. Но здесь к обычной оглядке на образ жизни привилегированных сословий добавляются другие обстоятельства. Если патриции не желают обременять себя потомством, то с какой стати требовать это от простых римских плебеев? Ведь регулярные государственные раздачи получают только «отцы семейств», и каждый новый ребенок – это неизбежное снижение нормы потребления. Публицистам же Рима, обличителям его нравов вообще нет дела до городских низов, их главным образом волнует упадок семейного строя нобилитета. Между тем в этом городе все проявляется гораздо рельефней, чем в Греции, и здесь брак становится практически бездетным. Другими словами, обе стороны брачного союза вообще перестают заботиться долгом перед согражданами. Да и сам союз перестает обязывать обе стороны к чему бы то ни было; это свободное сожительство, которое в любое время может быть прекращено.
К слову, к концу республики долгие браки в Риме становятся своеобразной примечательностью. Сенека в своем трактате «О благодеяниях» язвит по поводу того, что женщины из благородных и знатных семейств считают годы не по числу консулов, а по числу мужей. Они разводятся, чтобы выйти замуж, и выходят замуж, чтобы развестись.
Многие граждане Рима вообще перестают вступать в брак. Увеличивается число бездетных союзов, причем не только в среде знати, но и в среднем сословии. Дело доходит до того, что вопросы о распущенности женщин (как одной из причин) и даже о моральном облике некоторых статусных лиц государства обсуждаются в сенате. Не случайно, на закате республики появляются законы, обязывающие граждан к продолжению рода. Борясь с бездетностью и безбрачием, Август вводит норму закона, обязывающую всех мужчин в возрасте от 25 до 60 лет и женщин в возрасте от 20 до 50 состоять в браке и иметь детей. Лица, не выполняющие это постановление, подвергаются санкциям: граждане, не состоящие в браке, не могут получать по завещаниям ничего, а состоящие в браке, но не имеющие детей, могут получать только половину. Все то, на что они теряют право, поступает в казну (если в завещании не упомянуты другие лица). При этом Август определяет даже количество детей, которое необходимо иметь, чтобы не считаться за бездетных: для мужчин достаточно одного ребенка, а для женщин нужно три (для вольноотпущенниц даже четыре).
4.4.3. Исчерпание ресурсов межполовой и межпоколенной коммуникации
Таким образом, перед нами явно выраженная тенденция в развитии брачного союза. Но видеть в перемене форм только внутрисемейные проблемы, только стремление к бездетному браку (а бездетный брак – это что-то вроде нелетающего самолета или нестреляющего ружья, и потому – вообще к безбрачию) нельзя. Перед нами куда более фундаментальное явление, масштабы которого вполне сопоставимы с масштабами когда-то свершившейся неолитической революции. Забегая вперед, можно сказать, что именно этот переворот создает предпосылки гегемонии европейской культуры (во всяком случае – европейской цивилизации).
В Греции и Риме происходит окончательное разложение патриархальной семьи. Патриархальная семья уже не может выполнять функцию хранения и передачи информационного кода жизнеобеспечения социума. А следовательно, не в состоянии обеспечить ни его дальнейшее развитие, ни даже простое воспроизводство. Единственным субъектом социальной формы жизни, взятой во всей ее полноте и многообразии, становится сам социум. Отсюда и задача собственного воспроизводства может решаться лишь им же. Другое дело, что все, что он ставит перед собой, выполняется отдельно взятыми клетками-индивидами, но, разумеется, не все, проводимое в жизнь ими, в точности совпадает с его интересами. Между тем залогом самого существования становится надежность коммуникации между ними. Поэтому здесь перед нами фундаментальный переворот, который претерпевает прежде всего она.
Биологическое воспроизводство обеспечивается межполовой, но уже на ранних ступенях развития социума к ней добавляется межпоколенная. На стадии развитой государственности возможности биологической ткани и в той и в другой оказываются исчерпанными. «Вторая» (социальная) природа человека начинает доминировать над «первой» (естественной) и подчиняет ее своим ценностям и ориентирам. В результате общение полов сменяется коммуникацией гендеров. Что же касается эстафеты поколений, то и ее предмет перерастает любые возможности межиндивидуальных контактов. Единственным механизмом преемственности становится коммуникация между индивидом и социумом. Но, не собранная во времени и пространстве, «сумма» последнего не обладает способностью вступать в непосредственный контакт со своей единицей, и это диктует необходимость появления особых механизмов, способных обеспечить его. Другими словами, сводить в «точку» индивидуального бытия все, что рождается в истории и пространстве существования народов.
Нельзя сказать, что аналогичные задачи не возникают в других регионах планеты, но дело еще и в интенсивности и темпах протекания коммуникационных процессов. Опережение в их организации обеспечивает решающее преимущество, и европейская культура, рождаемая вместе с государственностью европейского типа, – это прежде всего культура коммуникации между социумом и индивидом. Ничто здесь не может быть перепоручено никаким – во всяком случае сохраняющим свободу от общества – субструктурам, напротив, она должна быть подчинена целому и осуществляться под его контролем. А значит, монополия семьи должна быть разрушена – и она разрушается. Вместе с этой монополией разрушается и сама семья, во всяком случае в той (патриархальной) форме, в какой она существовала на протяжении нескольких тысячелетий.
4.4.4. Вторжение социума в межполовую и межпоколенную коммуникацию
Как следует из полученных выводов, социум начинает властно вмешиваться во все, что касается частной жизни. С постепенным же исчерпанием ее возможностей в сфере межпоколенной коммуникации он уже не просто вмешивается, но берет под практически полный контроль весь цикл воспроизводства, начиная с организации зачатия новых поколений и кончая обрядовой стороной культа ушедших из жизни предков. В конечном счете в его ведении оказывается все, что касается брака и семьи.
Рассмотрим основное.
Чистота брака, социальная «гигиена».
Контроль за нею проявляется прежде всего в системе запретов на браки представителей разных сословий. Так, с давних пор в Риме невозможны браки плебеев с патрициями (мы уже приводили здесь высказывание Цицерона о законах XII таблиц), и это при том, что формально те и другие – полноправные граждане своего государства. Лишь в 445 до н. э. законом трибуна Канулея была декларирована равноправность плебеев с патрициями в области гражданских отношений, и дети плебейских матерей получили доступ в патрицианские роды[282]. Но практически только с IV века до н. э. такие браки становятся доступными, да и то лишь самым влиятельным плебейским фамилиям, получившим право занимать высшие государственные должности. Повсеместно рабам запрещается бракосочетание со свободными; в том же Риме только с середины I века рабам разрешается вступать в официальный брак друг с другом, до этого их фактическое сожительство не признается законом. Официально не запрещаются, но ограничиваются браки граждан полиса с иностранцами; лишь во II веке император Траян разрешает ветеранам жениться на дочерях варваров, в результате чего дети от таких браков становятся законнорожденными. Законами Августа лицам, принадлежащим сенаторскому сословию (и трем поколениям их потомков) запрещается вступать в брак с вольноотпущенниками, актерами или актрисами, проститутками, сутенерами, сводницами, осужденными преступниками.
