Ходкого.
Благо, что имели преимущество в скорости. Но один снаряд главного калибра с линкора легкий крейсер все-таки получил. По дурости тот оказался бронебойный и просто пробил настройку насквозь, подняв столб воды за кораблем.
В остальном же — отделались легким испугом. Крейсера.
А вот один из польских эсминцев получил в корму «соточку» с одного из «Новиков» и потерял ход. Так что и пяти минут не прошло, как ему насовали «полную жопу огурцов». Даже больше, чем требовалось. Пять эсминцев сфокусировали на нем огонь и буквально растерзали.
На этом и разошлись.
Ну как разошлись?
Проводили всю польскую эскадру в… Данциг. Что было до крайности странно. Так как она обычно стояла в Гдыне, оставляя Данциг на откуп гражданских нужд.
А тут — вот так.
Поднятые из воды поляки с подбитого эсминца вообще удивили. Так как оказались самыми что ни на есть натуральными англичанами. Все. Поголовно. Тотально. Не зная при этом ни слова на польском языке.
Рассказывать они ничего поначалу не хотели. Дескать — я не я и лошадь не моя. Просто служили в польской армии, позарившись на жалование. Но командир приказал выкинуть их за борт и те сразу разговорились. До исполнения приказа.
Оказалось, что правительство Великобритании просто продало Польше свои «устаревшие корабли», под кредиты, выданные банками США. Просто потому, что держать здесь эскадру Королевского флота становилось очень сложно в плане политической репутации.
Шутка ли? Целый линкор «дуриком» потеряли.
У поляков не имелось подходящих экипажей, поэтому они оформили своих моряков «в отпуск» и позволили им «записаться добровольцами» в вооруженные силы Польши. Дали кораблей столько, сколько удалось пропихнуть. Они бы и линкоры старые сюда спихнули, чтобы избавиться от этого балласта с выгодой. Но не вышло. ТАКИХ кредитов банки США выделять не стали…
— Охренеть… — тихо прошептал Фрунзе, когда прочитал донесение от командующего Балтийским флотом. — А что, так можно было?
— Видимо можно, — с не менее ошалелым видом произнес Артузов. Он как-то даже растерялся.
— А в Данциг они почему зашли? — поинтересовался Шапошников. — Он же нейтральный.
— Они не просто зашли, но и оказались под защитой его батарей. В донесении сказано, что наши эсминцы, сблизившись, оказались ими обстреляны.
— Но это невозможно! Данциг — не территория Польши! И мы с ним не воюем!
— Данциг — протекторат Лиги Наций. И управляется теми, кто управляет Лигой. То есть, англичанами и французами. Не удивлюсь, что они уже сейчас выкатывают нашим представителям ноту протеста какую-нибудь.
— Минутку, — произнес Артузов.
Снял трубку телефона. Коротко переговорил. Немного подождать. Выслушал вновь появившийся голос на том конце провода. Поблагодарил собеседника. И положив трубку произнес:
— Так и есть. Требует объяснить. Почему советские эсминцы вторглись без разрешения в территориальные воды Данцига.
— А про то, что они стреляли по ним?
— Не слова.
— Вторглись значит… — многозначительно произнес Фрунзе и очень нехорошо улыбнулся…
Вечерело.
Подвыпившие морячки барагозили на причале. Громко ругаясь и выясняя отношения на английском языке. Польские моряки. Во всяком случае их уже успели на радостях переодеть в форму ясновельможного флота. Точнее не переодеть, а сменить нашивки и погоны. Потому что как морскую форму особым указом поляки поправили, дополнив. Просто чтобы не морочить себе голову и не морочить голову уважаемым людям.
— Что это за звук? — спросил один из моряков вскинув голову.
Его в этот момент чуть не ткнули «розочкой». Но звук действительно был. И моряки все задрали голову, став прислушиваться.
Ночь была безлунной.
Звезд тоже наблюдалось небогато.
Поэтому заходящие на высоте три километра от земли советские Р-1МБ они не заметили. И зенитчики не заметили, пока один из постов ПВО не врубил прожектор и не выхватил один из самолетов в небе.
Тут же застучали выстрелы.
Но без всякого толка. Пулеметы не доставали. 76-мм зенитки не могли толком определить расстояние. Разве что британские «pom-pom» были более-менее полезны. Но при таком освещении и общей видимости — толку от их огня было немного.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Бомбардировщики же, вылетевшие с аэродромов под Минском, несли все зажигательные бомбы — ЗАБ-250. И шли аккурат на порт. Куда они их просыпали.
На удачу.
Потому что с трех километров, да еще в темноте и облаках особенной точности бомбометания ожидать не приходилось.
Пяти минут не прошло с момента открытия зенитного огня, как весь порт оказался охвачен ревущим пламенем. Три полка бомбардировщиков постарались.
Люди суетились, пытаясь потушить пирогель. Да только толку было мало. И, испачкавшись в нем, начинали сами бегать и истошно орать, заражая паникой округу. Все-таки человек, сгорающий заживо, не отличается особой покладистостью.
Кто-то прыгал в воду, в надежде избавиться от возгорания.
Кто-то спешно раздевался, скидывал одежду.
Кто-то… впрочем — не важно.
Очень скоро о какой-либо организованной борьбы с пожаром речи уже не шло. А горело много чего. Разве что по кораблям не попали. К сожалению. Ни разу. Промахнулись. Да и особенных огней подсвечивания на них не было. С высоты не видно, так что в них и не целились.
Утром же представители Советского Союза передали представителям Вольного города Данциг ноту с требованием объясниться, почему они неправомерно открыли огонь по советским самолетам…
Часть 2. Глава 10
1928 год, июль, 10. Западнее Минска
Тихо потрескивал огонь.
Несмотря на лето людям было несколько зябко, и никто его не сторонился, дескать, жарко. Многие из присутствующих уже несколько дней голодали. А температура тела она у млекопитающих есть следствие интенсивного обмена веществ. Для обмена этого требовались вещества. С которыми в силу голода имелись некоторые сложности.
Да, лес.
Но в этих лесах много людей пряталось. И его даров всем не хватало. Тем более, что грибы еще не пошли, а ягод по жаре особых и не было. Зверье же пряталось от людей как могло и где могло. Так что приходилось очень несладко.
Польский генерал сидел чуть в стороне и каким-то безумным взглядом смотрел на огонь. С отчаянием и яростью.
Не такой он видел кампанию.
Не такой ее им обещал Пилсудский и англичане с французами.
Он отходил со своей дивизией с северного фаса. Ощутив на своей шкуре весь прессинг 1-ого корпуса постоянной готовности.
Номинально корпуса.
Потому что по степени огневого воздействия он чуть ли не армию превосходил. И позволял на участках соприкосновения создавать непреодолимую плотность обстрелов. Вынуждая раз за разом отходить.
Особенно досадным было то, что их старые-добрые «трехдюймовки» еще царского производства были ровным счетом бесполезны. Огонь РККА вел почти исключительно гаубичный или минометный и притом почти что всегда с закрытых позиций с помощью корректировщиков. На что пушки ответить толком не могли из-за неудачной траектории полета снаряда. Да, на приличных дистанциях можно было как-то компенсировать разницу. Даже проигрывая по действенности снаряда. Но на полковом уровне это было почти что технически невозможно. И, раз за разом неприятель безнаказанно их расстреливал. Стараясь выбить в первую очередь тяжелые вооружения.
Особенную боль доставляли 122-мм и 152-мм полевые мортиры. Их крайне действенные снаряды могли с нескольких подач накрыть батарею «трехдюймовок» и выкосить им почти всю прислугу. Даже один 152-мм снаряд умудрялся натворить дел.
Куда больше, чем ожидалось.
С него разлетался просто невероятный рой мелких осколков, который выкашивал все в приличном радиусе. Причем не обязательно фатально. Но два-три близь расположенных орудий практически полностью лишались прислуги — раненой или убитой. Больше, конечно, раненой.
