Поплева заметался, пропуская одну карету за другой, и когда показалась последняя — открытая колымага под навесом, битком набитая какими-то расхристанными людьми с трубами, барабанами, гудками и волынками, — Поплева решился и со всех ног помчался по обочине, подгадывая, как бы это вскочить на ходу.
Шумливая братия в колымаге с одобрением следила за внезапной побежкой прыткого старца. Гудочники, барабанщики и трубачи возбужденно загалдели, заспорив между собой, как скоро «старичок сдохнет». Поплева, приноравливаясь запрыгнуть сбоку, опасался, однако, попасть под огромное, в человеческий рост колесо, что катилось без остановки и послабления, нагоняя его сзади. Наконец, догадался он бросить в чьи-то руки котомку и поотстал, чтобы настигнуть повозку со стороны задка, где, свесив ноги, пристроились не поместившиеся в переполненный кузов скоморохи.
И таково было заразительное действие отчаянных усилий Поплевы, что скоморохи, щедрый народ, не задумались протянуть руку помощи. Некоторое время Поплева бежал на прицепе — задыхаясь, из последних сил, борода встрепанная, глаза безумные — тут подхватили его за пояс и вздернули, недолго проволочив носками сапог по земле. Взвалили животом на перекладину, а потом, не удержавшись от озорства, перекинули кулем под обочину кузова.
— Спасибо, ребята! — просипел Поплева, не разобравшись еще толком, где верх и низ.
Колымага тряслась, не сбавляя ходу, только спицы мелькали и вилась пыль; взгляд встречал смеющиеся лица. Всклокоченные волосы, багровая рожа и открытый рот, точно так же как необычное одеяние Поплевы, придавали ему несуразный вид, который окончательно расположил скоморохов в пользу незнакомца.
— Куда вы так несетесь? — спросил он, едва переменив положение вверх тормашками на обратное.
Ответом был общий хохот.
— Имейте в виду, ребята, это сбежавший из пруда морской бог Переплут. — Сходство с языческим божеством увеличивала, вероятно, обильно проступившая на лице деда испарина.
— Переплут? Ясное дело. Он опять заплутал.
— Плутишка запутался в чужих плутнях! — так быстро перебрасывались они словами, что, вертя головой, Поплева заботился лишь о том, чтобы различать скоморохов между собой.
— Я думаю! Не по доброй же воле плюхнулся Переплут в здешний пруд, где едва хватает места, чтобы окунуть бороду! — сказал обряженный в короткую куртку с пышными оборками на груди и не менее того пышными рукавами юноша, которого можно было принять сгоряча за неряшливую девушку, — по его плечам рассыпались плохо мытые волосы, юноша встряхивал их через слово.
— Ну, а все-таки, без шуток, — с неисправимым простодушием сказал Поплева, — куда вы несетесь?
— Государственная тайна, — важно заметил толстяк — в одной руке он держал жалейку, а другой, не забывая о посверкивающих рядом спицах, цепко ухватился за задок кузова.
— Но поскольку тайна эта досталась нам задаром, по совести говоря, не вижу надобности брать с человека лишку, — возразил чернявый волынщик, выглядывая из кузова. — Мы несемся вслед за Поплевой.
— За каким Поплевой? — вытаращил глаза их нечаянно обретенный спутник.
— А каких ты можешь нам предложить? — живо полюбопытствовал парень с волынкой.
— Вернее всего, — пробормотал Поплева, рукой теребя бороду, — это недоразумение. Я думаю… предполагаю, что я-то и есть Поплева.
— Подумай хорошенько! — воскликнул волынщик, ставши коленями на скамейку, чтобы удобнее было обращаться к устроившейся на задке ватаге. — Если ты совершенно в этом уверен, можешь себя поздравить: ты, значит, поспел вовремя, чтобы участвовать в погоне за самим собой. Ради этого стоило пробежаться.
— Вот как выходит: мы стараемся поспеть за твоей спешкой, — вставил длинноволосый.
— Мы несемся навстречу тебе, — пояснил волынщик из кузова. — Или же на встречу с тобой. Что ничего, в сущности, не меняет.
— Как? — наивно переспросил Поплева.
— В этом мире, видишь ли, нельзя знать наверное, кого ты встретишь там, куда несешься, — сказал Лепель. Ибо чернявый парень с волынкой был, конечно же, Лепель. Кто же еще?
И вот пока в хвосте растянувшегося на версту поезда Поплева тщетно пытался объясниться со скоморохами, впереди всех, одна в карете с открытыми окнами, на продувающем ветру, тщетно пыталась уяснить свое положение Зимка. Бумаги пигаликов скользили с колен, подхваченные сквозняком, падали на трясущийся пол, где уже валялся нетерпеливо разорванный конверт. Зимка хватала одно, принималась читать другое и вынуждена была возвращаться к прежнему.
Прежде всего поразил ее пространный приговор Совета восьми, который в предварительном порядке (за отсутствием подсудимой) рассмотрел дело девицы Золотинки из Колобжега, подозреваемой в совершении преступления, предусмотренного статьей 211 частью третьей Уложения о наказаниях «Невежество с особо тяжкими последствиями»… Не дочитав до конца, Зимка бросала взгляд на приложенную к приговору выписку из Уложения. Бралась за составленную как письмо, как личное обращение к Золотинке повестку в суд. И с близкой к ужасу оторопью обнаруживала, что сама себя отдала в руки правосудия, обязавшись явиться для судебного разбирательства, как только пигалики найдут или возвратят к жизни названного ее отца Поплеву.
— Ну, дудки! — воскликнула Зимка в сердцах. — Я вам не Золотинка.
И запнулась, сообразив, что они-то этого как раз и не знают. Раскрасневшись, откинулась она на сиденье, чтобы привести мысли в порядок.
Что же будет, если окажется в конце концов, что Золотинка, вступая в сделку с пигаликами, не придумала для себе никакой лазейки? О себе-то уж могла позаботиться, если на других наплевать!
Ну, нет, я вам не Золотинка! — повторяла Зимка. Тут-то и было, очевидно, спасение — если совсем припрет. Юлий испугается войны… что ж, в крайнем случае — жизнь дороже! — придется признаться, что я — не я. И спрашивайте с той, кто устроил вам пожар, а потом наводнение.
Это соображение вернуло Зимке ощущение конечной своей неуязвимости, и она спокойнее уже вернулась к бумагам пигаликов. Но скоро ехавшая по столичным улицам колымага остановилась, доверенный дворянин, не слезая с лошади, нагнулся к окну:
— Такая гнусная дыра… простите, государыня. Харчевня там, — он махнул рукой за спину, — за крытым проездом; карета, пожалуй, зацепит крышей… И в оси не пройдет.
— Хорошо, — задумалась Зимка. — Позовите Дивея.
Окольничий спешился и с церемонной медлительностью отвесил у открытой дверцы поклон. «Что еще?», — говорил сумрачный взгляд, в ухватке чудилась горделивое равнодушие. Под действием внезапного вдохновения Зимка схватила его за руку:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
