Когда спадала духота и под липой собирались перекинуться в картишки мужики, Максим надевал шерстяной свитер и тоже шел туда. Он определял, куда тянет ветерок, и садился так, чтобы табачный дым относило в сторону.
Собирались здесь только женатики, народ подконтрольный, безденежный. В этот раз — с получки — сбросились по рублю, послали самого молодого за вином. Пили втихую, чтобы не видели жены.
Предложили Максиму. Тот испуганно отмахнулся.
— Э-э, Максим! — шумно засмеялся Сажин, шофер, живущий напротив. — И курить бросил, и выпить боишься… И Анна твоя, бедняжка, вся высохла… Для чего небо-то зря коптишь, а? Ложился бы да помирал, чтобы нашу мужскую породу не позорить…
Сажин — руки в бока — похохатывал, щуря масляные, налитые хмелем глазки.
— Вредный ты человек, Сажин, — ответил беззлобно Максим и поплелся к дому.
— Погоди! — позвали сзади. — Плюнь ты на него…
Максим будто и не слышал. Не станет же он объяснять каждому, откуда у него берутся силы, не станет рассказывать о своей тайной надежде продержаться до приезда Николая, сына.
Замечтался Максим и не заметил, как свернул на дорогу, побрел вдоль улицы. Беспокойно на душе. Дум — полна голова.
Два года минуло, как уехал Николай после техникума в далекий сибирский город. В прошлом году отдыхал во время отпуска по путевке в каком-то спортивном лагере. И что он там не видел, в этом лагере? Будто дома плоше… Этим летом обещал приехать. Но кончается июль, а его все нет. И мать заждалась. И Аленка… Исстрадалась девка дожидаючись. От парней, говорят, отбою нет, а она вечерами из общежития не выходит. Книжки читает. Что ей — парни, когда на свете есть Николай! Так, поди, рассуждает…
Переставляет ноги Максим, а дороги не видит. Николай, сын… Хоть бы вертался скорей! Приедет, женится на Аленке — уж тогда-то зубами уцепится за жизнь Максим, а дождется внука!
Зашел в магазин — к телефону. Набрал номер.
— Крайнову из двадцатой позовите, пожалуйста.
Было слышно, как дежурная крикнула:
— Крайнова, к телефону!
И тут же дробью застучали каблучки. «Дома, — улыбнулся Максим. — Вот девка! Да к такой я не то чтоб из Сибири, — с Сахалина приехал бы!»
— Кто это? — спросила бойко.
— Я… Дядя Максим…
Аленка притихла. Начинать разговор первой, должно быть, стеснялась.
— От нашего ничего нет? — спросил Максим.
— Нет… А что? — поинтересовалась робко и снова притихла.
— Вот лодырь! Нет бы написать… А то попросил товарища зайти… Скажи, мол, скоро приеду. И все. Ни записки. Ничего…
— Правда, дядя Максим?! А кто заходил?
— Не спросил… Растерялся! Блондинистый такой… Симпатичный…
— А когда? Когда приедет?..
— Скоро! Скоро! — Максим повесил трубку
3
Николай приехал в середине августа. Было солнечно в этот день, жарко. Без стука — не забыл секрет домашних запоров — ввалился в избу. Большой, шумный, загорелый — не узнать! Максим после обеда отдыхал. Как был босиком — к сыну. Тот — выше на голову, под потолок — сграбастал отца в охапку и ну давай тискать. Еле Максим отдышался.
От радости у него сердце зашлось. То за руку тронет сына, то в глаза заглянет, а слов — нет. Нет слов, забыл и все тут. Пожил, кажется, слава богу, на свете, а что предложить гостю с приездом, — не знает. То ли помочь вещи разложить, то ли холодного квасу дать испить…
Пока Николай, раздетый до трусов, плескался в саду около водопровода-летника, Максим на улицу. Поманил соседского мальчишку, сунул полтинник.
— Заводское общежитие знаешь? Около базара.
— Ну…
— Одна нога здесь, другая — там! Скажешь дежурной, чтобы передала Крайновой из двадцатой комнаты: приехал, мол! Приехал! И всё. Понял? На обратном пути забежишь в мастерскую к тетке Анне. Может, отпросится.
Вечером в день приезда Николай — никуда. Максим одобрил: какой невеста не будь барыней — родители прежде всего. Два года срок вон какой, и разговоров накопилось за это время немало. Обо всем надо расспросить сына, обо всем разузнать. А невеста — что ж! — два года ждала, за день не помрет. Хоть и переживал Максим за Аленку, но виду не подал, даже не намекнул Николаю, что его ждут. Зато Анна не утерпела, шепнула, пока Максим ходил на кухню:
— Аленку не узнаешь! Красавица писаная! Всем взяла… И фигурой, и лицом… И рассудительная! Ждала тебя…
Николай покраснел. Уткнулся в тарелку.
Спать легли далеко за полночь…
Повеселел Максим с приездом сына, посвежел. Бывало, брился два раза в неделю, теперь каждое утро. И зарядку стал тайком делать.
С вечера, когда Николай уходил гулять, Максим надевал белую рубашку. Долго возился перед зеркалом с галстуком: хотелось завязать так, как учил Николай, — двойным узлом. Потом вместе с Анной выходили на улицу и шли к соседям в палисадник, где под липами скамейка. Судачили с соседкой о том, о сем, а сами поглядывали на дорогу, где вот-вот должны показаться по пути в парк Николай и Аленка.
У Анны зрение никудышное, все как в тумане, но рядом — Максим. По тому, как он суетливо начинает поправлять галстук и как деревенеет его лицо, ей понятно: идут.
— Говорите что-нибудь, черти! Чего замолкли! — шипел сквозь зубы Максим, локтем подтолкнув словно онемевшую Анну и с ненавистью кося глазом на готовую лопнуть от важности соседку. «Вырасти своего, и важничай!» — думал ревниво.
— Здравствуйте, — кивал Николай соседке.
— Здравствуйте! — говорила Аленка, а сама, было видно, не знала, куда деть глаза.
— Здравствуйте! — хором из палисадника.
Прошла неделя. И еще одна. И закралось в душу Максима сомнение. Каждый вечер встречался Николай с Аленкой. Каждый вечер возвращался домой не раньше как с первыми петухами. Днем — на пляже или в лесу. И все — друзья-приятели… Ни поговорить, ни побеседовать. Подождал еще неделю Максим, а в субботу, дня за три до отъезда, когда Николай вернулся с гулянья, позвал его в сад.
Светало. От травы веяло, сыростью и прохладой. Гулко в сонной тишине раздавались шаги.
— Ты зачем приезжал? — спросил Максим, решив, что так, сразу, лучше.
Николай устало пожал плечами. Закурил.
— Как зачем? Отдыхать… У меня отпуск…
— Ехал бы в спортивный лагерь… отдыхать-то…
— Мать хотелось увидеть… И тебя…
— А Аленку!? — вспылил Максим.
— Причем тут Аленка?
— Как причем!? Повеселился, погулял, провел отпуск, и — привет! Так, что ли? Аленка ждала тебя два года!
— Брось ты об этом, отец… — Николай повернулся и крупно зашагал к дому.
У Максима сжалось сердце, и он почувствовал себя слабым, беспомощным. Попытался пойти — сил не было. Схватился за яблоню.
— Подожди! — позвал чуть слышно. Николай услышал. Остановился. — Ты мне скажи, сынок, что думаешь делать? Аленка любит тебя… Обманывать ее — хуже некуда…
Николай не ответил. Ушел.
4
После отъезда сына Максим слег. Дошло до того, что Анна вызвала «скорую». Врач сказал: «Нетранспортабелен», поставил укол и уехал. Испугавшись незнакомого слова и того, что Максим сутки не ел и не пил, Анна приготовилась к самому худшему.
День проходил за днем, а улучшения не было. А вскоре пришло письмо. Анна прочитала его еще в сенцах, и теперь к Максиму не шла — летела словно на крыльях.
Николай писал, что доехал хорошо, что вишневое варенье до места не довез — угостил в вагоне моряков, что у них в городе к октябрьским праздникам собираются пустить по центральным улицам троллейбус и что, приехав, он поинтересовался у начальства насчет квартиры; квартиру — здорово не обещают, но в список записали.
Это место, про троллейбусы и квартиру, Максим заставил прочесть три раза. Потом сказал:
— Дай-ка, мать, настою… Осталось там у тебя?
— Есть, есть, как же… — засуетилась Анна.
И поднялся Максим. Снова стал изо дня в день пить вонючий настой, от которого выворачивало наизнанку. Снова ел, что велел доктор, Петр Иванович, соблюдая часы и минуты.
Был на исходе февраль. Солнце стало припекать и под карнизами к великой радости ребятишек начали произрастать из ничего хрусталины сосулек.
Однажды в воскресный день, когда Максим шел из магазина, его окрикнул Сажин. Круглолицый, румяный. Подбоченясь, заулыбался издалека.
— Все скрипишь, Максим, э?
Максим отвернулся и прошел мимо.
— Слышал, как невестка-то ваша? — радостно выкрикнул вдогонку Сажин.
— Что невестка? — насторожился Максим.
— Как что? — сиял Сажин. — На весь город ославилась! Вот что!
У Максима перед глазами заколыхалось. Сказал, лишь бы не молчать, лишь бы не показаться Сажину испуганным:
— Ты говори, да не заговаривайся…
— Чего уж тут заговариваться… «Скорая» из нашего парка ходила…
