– Господи, – прошептала Констанция. Веки, закрывавшие ее глаза, вздрагивали, как два паука. Она устало вздохнула. – Выходит, это все-таки не кончилось?
Я сжал ее испачканную песком руку.
Констанция долго лежала молча, потом, не раскрывая глаз, спросила:
– А холодильник Фанни при чем? Ведь я так и не вернулась туда – сто лет назад – заглянуть в него. А ты как раз заглядывал и ничего не увидел.
– Потому-то я и хочу посмотреть снова. Все горе в том, что комната опечатана.
– Хочешь, чтобы я взломала замок?
– Констанция!
– Я проберусь в дом, выгоню из коридоров привидения, ты отколотишь их дубинкой, потом мы сорвем печать с дверей, утащим Фаннины банки с майонезом и на дне третьей банки обнаружим ответ на все загадки, если только его уже не похитил кто-то другой или не испортил.
Вдруг муха, жужжа, коснулась моего лба. В голове шевельнулось какое-то забытое соображение.
– Кстати, я вспомнил один рассказ, я давным-давно читал его в каком-то журнале. Девушка на леднике упала и замерзла. Через двести лет ледник растаял, а девушка осталась такая же молодая и красивая, как в тот день, когда упала.
– У Фанни в холодильнике ты красивых девушек не найдешь, не жди!
– Да, там будет какая-нибудь жуть.
– А когда ты найдешь – если найдешь – эту жуть, ты ее вытащишь и уничтожишь?
– Да, и не один раз, а девять! Точно! Девяти, пожалуй, хватит!
– Как звучит та несчастная первая ария из «Тоски»? – спросила Констанция. Ее лицо под загаром побледнело.
В сумерках я вышел из машины Констанции у дома Фанни. В вестибюле вечер казался еще темнее, чем на улице. Я долго вглядывался в темноту. Мои руки, державшие дверцу машины, дрожали.
– Хочешь, чтобы мамочка пошла с тобой? – спросила Констанция.
– Слушай, побойся бога!
– Ну прости, малыш. – Она похлопала меня по щеке, влепила мне такой поцелуй, что мои веки взлетели над глазами, как шторы над окнами, и всунула мне в руки листок бумаги. – Здесь телефон моего бунгало, он зарегистрирован на имя Трикси Фриганза. Помнишь, была такая девица – море по колено? Не помнишь? Дурачок! Если тебя скинут с лестницы, вопи во все горло! Если найдешь гада, подкрадись, встань сзади вплотную, как в конге, и сбрось его со второго этажа! Мне подождать тебя?
– Констанция! – взмолился я.
Спускаясь с холма, она не преминула проскочить под красный свет.
Я поднялся в верхний холл, навеки погруженный во тьму. Лампочки из него украли давным-давно. И вдруг услышал, как кто-то бросился бежать. Шаги были легкие, словно бежал ребенок. Замерев, я вслушивался.
Шаги затихали, бегущий спустился с лестницы и выскочил в заднюю дверь.
В холле потянуло ветром, и он принес с собой запах. Как раз тот, о котором говорил слепой Генри. Пахло одеждой, годами висевшей на чердаке без проветривания, и рубашками, которые месяцами не сменялись. Было такое чувство, будто я оказался в полночь в глухом переулке, куда наведалась, чтобы задрать ноги, целая свора собак с бессмысленными улыбками на мордах.
Запах подстегнул меня, и я помчался во всю прыть. Добежав до двери Фанни, я затормозил. Сердце в груди колотилось как бешеное, а пахло здесь так сильно, что я начал хватать ртом воздух. Он стоял здесь только что! Надо было сразу бежать за ним, но мое внимание привлекла дверь. Я вытянул руку.
Дверь на несмазанных петлях тихо качнулась внутрь.
Кто-то сломал замок на двери Фанни.
Кому-то здесь что-то понадобилось.
Кто-то приходил сюда что-то искать.
Теперь настала моя очередь.
Я вступил в темноту, хранящую воспоминания о вкусной еде.
Здесь пахло, точно в магазине деликатесов, в этом теплом гнезде, где двадцать лет пасся, лакомился и пел большой, милый, добрый слон.
«Интересно, – мелькнуло у меня в мозгу, – сколько еще будет держаться здесь аромат укропа, закусок и майонеза? Скоро ли он выветрится и развеется по длинным лестницам? Но приступим…»
В комнате царил ужасающий беспорядок.
Тот, кто побывал здесь, вывернул содержимое полок, ящиков бюро, шкафов. Все было выброшено на пол, на линолеум. Партитуры любимых опер Фанни перемешались с разбитыми патефонными пластинками, которые, видно, кто-то расшвыривал ногами или в горячке поисков разбивал о стенку.
– Господи, Фанни, – прошептал я, – какое счастье, что тебе не довелось этого увидеть!
Все, что можно было перевернуть и сломать, было сломано. Даже громадное, похожее на трон кресло, в котором лет пятнадцать царствовала Фанни, было опрокинуто, как опрокинули и его хозяйку.
Но в единственное место этот мерзавец не заглянул, и туда-то должен был заглянуть я. Спотыкаясь об обломки на полу, я схватился за ручку дверцы холодильника и дернул ее на себя.
В лицо мне пахнуло прохладным воздухом. Я пристально всматривался внутрь, как всматривался несколько ночей назад, до боли напрягая глаза, стараясь увидеть то, что должно было лежать у меня перед носом. То, что искал здесь тот, кто прятался в холле, – незнакомец из ночного трамвая. Искал и не нашел, оставил мне.
Все в холодильнике выглядело точно так же, как всегда. Джемы, желе, приправы для салатов, привядшая зелень – передо мной переливалась всеми красками холодная святыня, которой поклонялась Фанни.
И вдруг я резко втянул в себя воздух.
Засунув руку внутрь, я отодвинул к задней стенке баночки, бутылки и коробки с сыром. Все они стояли на тонком, сложенном пополам листе бумаги, который я сперва принял за подстилку, впитывающую капли.
Я вытянул бумагу и в слабом свете холодильника прочел: «Янус. Еженедельник «Зеленая зависть».
Не закрыв дверцу, я, шатаясь, пробрался к креслу Фанни, поднял его и рухнул дожидаться, когда мое сердце угомонится.
Я переворачивал бледно-зеленые газетные страницы. На последней были напечатаны некрологи и частные объявления. Я пробежал их глазами. Ничего важного не заметил, просмотрел еще раз и увидел…
Маленькое обращение, отмеченное красными чернилами.
Вот, значит, что он искал, чтобы унести с собой и уничтожить следы.
Почему я решил, что именно это объявление? Вот что в нем говорилось:
«ГДЕ ТЫ СКРЫВАЕШЬСЯ ВСЕ ЭТИ ГОДЫ? МОЕ СЕРДЦЕ ИЗБОЛЕЛОСЬ, А ТВОЕ? ПОЧЕМУ НЕТ НИ ПИСЕМ, НИ ЗВОНКОВ? КАКОЕ СЧАСТЬЕ ДЛЯ МЕНЯ, ДАЖЕ ЕСЛИ ТЫ ПРОСТО ПОМНИШЬ ОБО МНЕ, ТАК ЖЕ КАК Я О ТЕБЕ. СКОЛЬКО ВСЕГО У НАС БЫЛО, И МЫ ВСЕ ПОТЕРЯЛИ! ПОКА ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО ВСПОМНИТЬ, ВЕРНИСЬ, НАЙДИ ДОРОГУ ОБРАТНО.
ПОЗВОНИ».
И подпись:
«КТО-ТО, КТО ЛЮБИЛ ТЕБЯ ДАВНЫМ-ДАВНО».
А на полях кто-то нацарапал:
«КТО-ТО, КТО ЛЮБИЛ ТЕБЯ ВСЕМ СЕРДЦЕМ ДАВНЫМ-ДАВНО».
Господи помилуй! Пресвятая Богородица!
Не веря своим глазам, я перечитал объявление раз шесть подряд.
Выпустив газету из рук, я наступил на нее и подошел к открытому холодильнику немного остыть. Потом снова вернулся и перечитал проклятое объявление в седьмой раз.
Ну и дьявольская же штука! Ну и ловко сработано! Какова приманка! Гарантированная, безотказная ловушка!
Прямо-таки Роршаховский тест[152]! Торжество хиромантии! До чего же завлекательная жульническая лотерея: тут же ставишь, тут же выигрываешь! Эй, женщины, мужчины, старые, молодые, брюнеты, блондины, худые и толстые! Смотрите! Слушайте! Это ВАМ!
На такое объявление может отозваться кто угодно – всякий, кто когда-то кого-то любил и лишился своей любви, и, говоря «всякий», я имею в виду любого одинокого человека в нашем городе, в нашем штате, в целом мире!
Кто бы, прочитав это, не соблазнился поднять трубку, набрать номер и темным вечером наконец-то прошептать:
– Я здесь. Приходи, прошу тебя!
Стоя посреди комнаты, я пытался представить себе, что пережила Фанни в тот вечер – палуба ее корабля скрипела, когда она под звуки скорбящей на патефонном диске «Тоски» всем своим грузным телом кидалась то в одну, то в другую сторону, а холодильник с его драгоценным содержимым был широко раскрыт, и глаза Фанни бегали, а сердце металось в груди, как колибри в огромном вольере.
Боже! Боже! Редактором такой газетенки мог быть только Пятый всадник Апокалипсиса!
Я просмотрел все остальные объявления. Под каждым значился один и тот же телефонный номер. Только по нему вы получали сведения обо всем, что говорилось в объявлениях. И это был номер телефона проклятущих издателей газеты «Янус. Еженедельник «Зеленая зависть», чтоб им на том свете в огне гореть!
Фанни в жизни не купила бы такой газеты. Значит, кто-то ей дал ее или… Я замер и взглянул на дверь.
Нет!
Кто-то подсунул газету в ее комнату, обведя красными чернилами именно это объявление, чтобы она наверняка его увидела.
«КТО-ТО, КТО ЛЮБИЛ ТЕБЯ ВСЕМ СЕРДЦЕМ ДАВНЫМ-ДАВНО».
– Ах, Фанни! – в отчаянии вскрикнул я. – Несчастная дуреха! Как ты могла?
Распихивая ногами осколки «Богемы» и «Баттерфляй», я двинулся к дверям, потом опомнился, вернулся к холодильнику и захлопнул дверцу.
На третьем этаже дела обстояли не лучше.
