– Нет, нет! – запротестовала она. – Я лучше запрусь покрепче, и ладно.
– Силой перенесу.
– Нет, Вадим, нет. Что ж мне на старости свой дом бросать? Здесь все родное.
– Ну, смотрите. Завтра приду, проведаю.
И я оставил ее одну, хотя на сердце у меня было неспокойно. Вернувшись домой, я взял в сарае кое-какие инструменты, завернул их в холщовую ткань и спрятал под крыльцом. Они были необходимы мне для моей ночной работы, которую я непременно намеревался проделать. Я все же решился на этот полубезумный шаг – отправиться на кладбище, разрыть могилу деда и выяснить, кто же все-таки покоится в гробу.
Я все думал: взять мне с собой Комочкова с Марковым или нет? Одному было идти не то что тревожно, а просто страшно, хотя я и не верил во всякие там загробные штучки и прочие кладбищенские истории. Но и Марков с Комочковым наверняка стали бы отговаривать меня от этой затеи, и в конце концов я согласился бы с ними. А меня жег зуд, я должен был проверить свои подозрения. Словно какая-то сила влекла меня к могиле деда. И сейчас, ужиная вместе со всеми, я не мог дождаться, когда мы покончим с нашей скудной трапезой и разойдемся по своим комнатам.
– Посмотрите на хитрую рожу Вадима, – заметил вдруг Марков. – Никак снова в ночное собрался. Коней пасти.
– Пусть идет, – вздохнула Милена. – Его теперь не остановишь. Честно говоря, мне даже нравится, что он начал принимать волевые решения.
– Твой муж совсем оборзел, – сказала Маша. – Как, впрочем, и мой.
– Это ты… ты во всем виновата! – вскипел вдруг Сеня. Я еще не видел его в такой ярости. Мне даже показалось, что он сейчас ударит жену. Но, прошипев что-то неразборчивое, Барсуков умолк и угрюмо уставился в свою тарелку. Что с ним происходит? Тайное стало явным?
– Ну, я пошел спать, – промолвил Комочков, поднимаясь из-за стола. – Семейные сцены плохо действуют на мою вегетативно-сосудистую систему.
– Советую всем последовать его примеру, – дополнила Ксения.
Забрав из-под крыльца инструменты – лопату и заступ, – я отправился к кладбищу. Церковь я обогнул, издали заметив двух дежуривших у ее входа парней из отряда самообороны Ермольника. Это было разумно, поскольку люди Монка могли совершить нападение на храм и ночью. Потом я перелез через кладбищенскую ограду, свалившись на какой-то могильный холмик.
– Извини, – поспешно прошептал я. – Спи спокойно.
Подобрав инструменты, я пошел дальше, вновь начиная блуждать среди могил. Хорошо, что светила луна, помогая мне кое-как ориентироваться. Механически взглянув на часы, я отметил про себя время: половина двенадцатого. Час, когда мертвецы особенно охотно начинают покидать свои могилы. Но пока мне что-то ни один из них не встретился. Почему я был такой храбрый? Да потому что после ужина успел хватить стакан водки, а оставшееся в бутылке взял с собой. Иногда алкоголь становится неоценимым другом. Я даже присел возле какого-то памятника и вежливо поинтересовался:
– Не желаете ли, мой друг, пригубить из горлышка?
Наверное, со стороны это выглядело смешно и глупо. Памятник не ответил, а я выпил и за него, и за себя. Потом пошел дальше, мурлыкая себе под нос. Честно говоря, я не представлял, как буду разрывать могилу деда. И справлюсь ли вообще в одиночку? Должно быть, на это уйдет уйма времени. Успеть бы до утра… Вдруг мне показалось, как что-то белое мелькнуло впереди меня среди деревьев. Я остановился. Прислушался. Но тишина стояла поистине мертвая. Выждав немного, я продолжил свой путь. Но теперь мне казалось, что кто-то следует за мной, подсматривает, и я поминутно оглядывался, ощущая на спине цепкие взгляды. Прошло еще некоторое время, прежде чем я набрел на могилу деда. Положив на землю инструменты, я сделал еще один согревающий глоток из бутылки, а потом приступил к работе.
Сначала я с помощью заступа отодвинул в сторону памятник из скрещенных мечей. Это оказалось не таким уж и трудным делом. Ну а затем пришла очередь взяться за лопату… Не знаю, сколько времени я рыл землю, но, наверное, не меньше часа, делая изредка передышки. Рубашка моя промокла от пота, но я так увлекся, что даже не обращал внимания на появившиеся на ладонях мозоли. И уж тем более позабыл о той белой фигуре, мелькнувшей среди деревьев. Меня настораживало другое: земля была такой рыхлой, словно ее уже перекапывали до меня. Кто-то, показалось мне, уже разрывал могилу, что-то искал в ней. Потом в моей голове стала свербить другая мысль, совершенно нелепая: а что, если земля эта разрывалась не снаружи, а изнутри? И если тетушка Краб права, то из гроба периодически выходит сам дед?
– Тьфу! – сказал я сам себе. – Не будь идиотом.
Снова дурные страхи стали овладевать мною, и я поежился, оглядываясь. «Бояться надо людей, а не мертвецов, – подумал я. – Но вдруг?..» И какая-то звериная тоска вдруг проникла в мою душу. Мне захотелось опуститься на четвереньки, поднять к луне голову и завыть. По-настоящему, как волк или собака, когда они сталкиваются с непостижимым ужасом.
– Спокойно, спокойно… – прошептал я. – Хлебни-ка еще из бутылочки, это поможет.
Тоска и страх отступили, а я, перекрестившись, продолжил свою безумную работу. Наконец лопата ударилась во что-то твердое. Это была крышка гроба. Я уже стоял по самые плечи в могиле, лихорадочно выбрасывая наверх землю. Я знал, что если сейчас остановлюсь, сделаю хотя бы небольшую передышку, то все пойдет прахом. Уместное выражение для кладбища. Возможно, сам свалюсь замертво рядом с обнажившимся гробом…
Мне нельзя было прекращать работу ни на минуту. И комья земли летели из могилы с бешеной скоростью. И точно так же колотилось в груди мое сердце. Неподалеку вдруг что-то заухало, должно быть, это филин. Или вурдалак, созывающий свою родню. Я вздрогнул, остановился, а лопата чуть не выскользнула из моих мокрых ладоней. Потом мне послышались чьи-то легкие шаги. Но я ничего не видел, так как уже полностью, с головой погрузился в могилу. Снова наступила тишина. Я взялся за крышку гроба, и она легко, словно бы там и не было гвоздей, подалась…
Глава 10. Бритва «Золинген»
Теперь стало ясно, что гроб уже вскрывали до меня. В лицо мне ударил тошнотворно-сладкий запах разложившейся плоти. Я отвернул голову, глотнув свежего воздуха, и пожалел, что не захватил с собой хотя бы марлевой повязки. Сбросив крышку гроба набок, я взглянул на покойника. Фонарь хорошо освещал его лицо, вернее, то, что некогда называлось им, а теперь представляло собой полуразвалившийся оскал с пустыми глазницами. И это почерневшее месиво из обнажившихся костей и остатков плоти словно бы улыбалось, глядя на меня. Призывно манило, шевелилось… Потом я понял, почему оно как бы подрагивало: черви.
Я стиснул зубы и призвал на помощь все свои силы и волю, чтобы продолжить начатое. Сначала я посмотрел на руки покойника, сложенные на груди. Ни знаменитого перстня деда, ни самого указательного пальца не было. Кто-то завладел им, побывав здесь до меня. Потом я, преодолевая отвращение, сорвал ботинок с левой ноги мертвеца. Пока я проделывал эту операцию, мне все время казалось, что над могилой кто-то стоит и заглядывает вниз, а покойник сейчас перегнется пополам и руки его окажутся на моих плечах.
Снова заухал филин, подавая кому-то ночные сигналы. Взглянув на ступню, я все понял: у трупа было пять пальцев, пять фаланг, как и у других нормальных людей. Он не был шестипалым. Значит, здесь лежал не мой дед. Совершенно посторонний человек. Кто же тогда? Впрочем, меня теперь это мало интересовало. Я выяснил главное, и сейчас мне хотелось как можно скорее выбраться из проклятой могилы, которая будто бы не отпускала меня, сковав страхом и холодом. Я был словно парализован, продолжая смотреть на разложившийся труп и думая о том, что подобный исход ждет и меня, всех нас, никто не избегнет этой участи.
Преодолев судороги, я положил обратно крышку гроба и с трудом выбрался из могилы. Оглядевшись, вновь приложился к заветной бутылке и только потом заметил оставленные на рыхлой земле следы – узкие, легкие, они явно принадлежали женщине. Значит, я не ошибся: кто-то действительно подходил к могиле, когда я занимался гробокопательством.
– Кто тут бродит по кладбищу? – выкрикнул я в сторону темнеющих деревьев. Но в ответ мне раздалось лишь возмущенное уханье филина. Пока я забрасывал могилу землей, меня не покидала одна мысль: где же в таком случае покоится тело деда? Может быть, действительно, в болоте? Выходит, выловленный из озера труп утопленника был принят за деда и похоронен вместо него. Но почему в таком случае на пальце несчастного оказался его перстень? И кто потом похитил его из гроба? Концы с концами все равно не сходились.
Я предположил так: кому-то было очень важно, чтобы утопленника приняли именно за деда, поэтому и надели на его палец перстень. Но зачем? Или здесь какая-то хитрая игра, которую мне не дано понять? У меня голова шла кругом не только от этих загадок, но и от смрадного запаха, которым я надышался в могиле. И я решил поразмыслить обо всем этом на досуге, в более спокойной обстановке. Закончив работу, я сдвинул на место памятник и взглянул на часы. Было уже начало четвертого.
