Сначала дрожащим голосом пытался объяснить, что шутка вполне удалась, что он, Макс, всем проникся, все осознал и по гроб жизни на пушечный выстрел не приблизится к владениям Джазмена; потом стал выть, дергаться, пытаясь вырвать ноги из быстро твердеющего раствора – ему выкрутили руки за спину и чувствительно врезали повыше уха.
Макс обмяк.
Покорно сглотнул поднесенный стакан, пролив половину на подбородок,– дешевая водка обожгла горло – и продолжал смотреть на Джазмена затравленно, но как бы с надеждой: может, все-таки шутка, может сейчас они развернутся и уйдут, оставив его на мосту в одиночестве с зацементированными в оцинкованной банной шайке ногами – освобождайся, мол, как знаешь… На самом деле никаких иллюзий он не питал.
Джазмен, сидевший чуть в сторонке, на специально привезенном раскладном стульчике, смотрел на него внимательно, с нехорошей улыбкой – он-то знал, что шуткам здесь места нет. Макс, если говорить честно, тоже знал, и, опять-таки если честно, на самом деле боялся только одного: переиграть. Переиграть настолько, что ему, вопреки обыкновению, свяжут руки.
Гориллообразный гуманоид из охраны Джазмена потыкал затвердевший раствор, повернулся к шефу и с тупо-радостным лицом поднял вверх большой палец: готово, можно начинать. Этот скуловорот откликался на прозвище Гоша, и, насколько понял Макс за полсуток знакомства, отличался собачьей преданностью Джазмену в сочетании со слоновьей силой (только силой – по части сообразительности любой из клыкасто-хоботастых великанов дал бы ему сто очков вперед).
Это не цемент, пришла Максу совершенно несвоевременная мысль, цемент не мог так быстро застыть, это какая-то смесь на основе алебастра…
– Ну что? Речь какую скажешь на прощание?
Джазмен спрашивал сидя, так и не поднявшись со своего стульчика. Его отделяло метров пять от Макса, стоявшего с зацементированными в тазике ногами на краю большого проема – отсутствующего перекрытия в центре моста. Вид у Джазмена был лениво-скучающий – похоже, ему уже начали приедаться дурные забавы в стиле Чикаго времен сухого закона…
…Он не попадает в кадр! Чертов забор прикрывает его от Райниса и нацеленного объектива!
Сплошной забор из не струганных и неокрашенных двухметровых досок прикрывал центр моста, где ударники капиталистического труда меняли перекрытие – якобы. И где развлекался Джазмен – точно. Макс и Райнис облазали высокий восточный берег в поисках точки, с которой объектив – чуть меньше и слабее пулковского телескопа – позволял заснять редкое в наше время и в наших широтах действо…
И все оказалось напрасным.
Джазмен не попадал в кадр.
Надо было рисковать и Макс произнес спокойно, с расстановкой, совершенно не вписываясь в прежний свой имидж:
– Ну что тебе сказать? Сказать, что ты пидор? Так это сказать слишком мягко, это – не сказать ничего. Скорее ты – вышедший в тираж пидор, чья педерастическая задница уже мало кого привлекает. Достаточно?
Подействовало! Пожалуй, глухие слухи о нестандартных пристрастиях Джазмена имели под собой почву… Джазмен вскочил – стульчик коротко грохнул по бетону – прыжком надвинулся на Макса, выдернул из внутреннего кармана пушку…
Кольт модели 1917 года… Ха! Эта хромированная игрушка, точная копия любимого оружия бутлегеров двадцатых годов, стоила не меньше ящика ТТ или Макаровых. Но главное было не это. Джазмен попал в кадр! И Макс испуганно отдернулся от блестящего ствола – достаточно, все в порядке, провоцировать выстрел незачем…
В единственной извилине Гоши-гориллоида копошилась мысль: хозяина оскорбили, стоит что-то предпринять… Но что надо сделать, умственные способности телохранителя понять никак не позволяли. Дать по роже? Пудовый кулак нерешительно качнулся в сторону Макса, взгляд метнулся к шефу в поисках одобрения.
– Не копошись, – процедил Джазмен с неприятной улыбкой. – Он хи-и-и-трый, он легкой смерти ищет…
Кольт снова бесследно исчез в недрах клубного пиджака. Джазмен смахнул с рукава несуществующую пылинку и сказал Максу почти даже ласково:
– Не торопись… Щас много интересного посмотришь… Зуб даю: зенки вот так от изумления вылупишь…
Он пальцами обеих рук показал, как вылупятся от изумления зенки – судя по всему, Максу предстояло заткнуть за пояс крабов и прочих существ, коих природа наградила глазами, способными выдвигаться из черепа.
– Всю жизнь оставшуюся будешь удивляться, – продолжил Джазмен живописать ожидающие Макса развлечения. – Всю-всю, на сколько дыхалки хватит…
Макс не слушал его. Впервые он позволил себе взглянуть на дальний восточный берег, высокий и обрывистый. Там, сквозь зелень кустов, вполне мог поблескивать объектив… Но хотелось надеяться, что не поблескивает и ненужного внимания не привлекает.
Никакого блеска Макс не разглядел, и торопливо отвел взгляд в сторону, словно напоследок оглядывая окрестности. Вдали, гораздо левее, где возле белой громады собора стояла на постаменте гаубица времен то ли отечественной, то ли гражданской войны, кажущаяся отсюда совсем крохотной, – и там он заметил какое-то движение… Или показалось, вглядываться было некогда, потому что Джазмен приказал Гоше без слов, коротким жестом: заканчивай.
Гуманоид радостно осклабился и изо всех сил навалился на совковую лопату, упиравшуюся в тазик.
–Н-не над-а-а-а-а! – заверещал Макс, и не замолк до самого конца.
Жестяное днище скрежетнуло по бетону, шайка медленно выползала за край перекрытия – на четверть, на треть, почти на половину донца… Качнулась вниз, Макс не замолкал, нелепо взмахнул руками, словно пытаясь ухватиться за воздух – не получилось…
– В воду, жаба!!! – проорал Гоша ритуальное напутствие из «Человека-Амфибии».
Макс полетел в реку «солдатиком», как прыгают пацаны, только начинающие осваивать искусство ныряния – только вот тяжелый груз к ногам при этом обычно никто не крепит…
Джазмен и Гоша наклонились над проемом. Глядели, как опадает взметнувшаяся звонким всплеском вода и расходятся гаснущие круги. Несколько пузырей вырвались наверх над местом падения. Больше поверхность ничто не тревожило.
– Утоп, как Муму. А говорят – говно не тонет… – произнес Гоша свою всенепременно, каждый раз произносимую эпитафию – в отличие от фразы про жабу, он сочинил ее сам, и очень тем гордился.
2.
Фирменный бензин предназначался для зажигалок «Зиппо» – ароматизированный, кристально-прозрачный. Но облитая им сумка с одеждой занялась дымно и чадно – совсем как от какого-нибудь плебейского семьдесят второго.
Человек отодвинулся от огня, стоял, равнодушно глядя на пламя. Потом достал из кармана паспорт, по одной вырвал из него страницы. Скомкал, подбросил в костер. Туда же полетела дерматиновая обложка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
