Биркин принес фонари с большой лодки, и четыре призрачные белые фигуры, желающие зажечь их, столпились возле них. Урсула подняла первый фонарь, и Биркин опустил в его чрево огонь из озаренных розовым светом, сложенных лодочкой рук. Он разгорелся и четверо людей отошли в сторону, чтобы посмотреть на огромную светло-голубую луну, свисающую из руки Урсулы и отбрасывающую на ее лицо причудливые тени. Фонарь моргнул и Биркин наклонился над этим средоточием света. Его лицо сияло, точно призрачное видение, оно было рассеянным и вместе с тем демоническим. Над ним смутно вырисовывалась окутанная мраком фигура Урсулы.
– Вот так-то лучше, – мягко сказал он.
Она подняла фонарь. На нем над темной землей в залитом светом бирюзовом небе парила стая аистов.
– Как красиво, – восхитилась девушка.
– Просто сказка, – эхом отозвалась Гудрун, которой тоже захотелось взять фонарь в руки и поднять его, любуясь им.
– Зажгите один и для меня, – попросила она.
Джеральд стоял рядом с ней, не в силах шевельнуться. Биркин зажег выбранный ею фонарь. Ее сердце взволнованно билось, так не терпелось рассмотреть его. Он был нежно-желтого цвета, на нем над темными листьями возвышались темные высокие и прямые стебли, унося цветочные головки прямо в желтый воздух, а над ними, в чистом, ярком свете порхали бабочки.
Гудрун негромко вскрикнула, словно восторг пронзил все ее существо.
– Он прекрасен, о, как же он прекрасен!
Его красота действительно поразила ее, и восхищение девушки было безмерным.
Джеральд придвинулся к ней, проникнув в ореол окружавшего ее света, как будто для того, чтобы рассмотреть фонарь поближе. Он был совсем близко от нее, он стоял, дотрагиваясь до нее и вместе с ней рассматривая бледно-желтый светящийся шар. Гудрун повернула к нему свое лицо, озаренное нежным светом фонаря, и так они и стояли, точно одно светящееся существо, очень близко друг к другу, окутанные светом, оставив остальных за его пределами.
Биркин отвел глаза и отправился зажигать Урсуле второй фонарь. На нем было изображено бледно-бордовое морское дно с черными крабами и водорослями, чувственно движущимися в прозрачной воде, плавно перетекавшей в огненно-багряное небо.
– У тебя тут небеса над землей и море под ней, – сказал ей Биркин.
– Точно, все, кроме самой земли, – рассмеялась она, наблюдая за его ожившими руками, которые порхали над фонарем, регулируя пламя.
– Мне ужасно хочется взглянуть, что на втором моем фонаре, – воскликнула Гудрун взволнованным, резким голосом, неприятно отозвавшимся в душах остальных.
Биркин подошел к ней и зажег его. Он был чудесного густого синего цвета, с красным дном, и на нем мягкие белые воды несли огромную белую каракатицу. Ее голова приходилась как раз на то место, где огонь горел ярче всего, а выпуклые глаза смотрели пристально и с холодной сосредоточенностью.
– Какая же она страшная! – в ужасе воскликнула Гудрун. Стоящий рядом Джеральд глухо хмыкнул.
– По-моему, она просто чудовище! – воскликнула она с отвращением.
Он же вновь рассмеялся и предложил:
– Отдай его Урсуле, а себе возьми тот, что с крабами.
Гудрун примолкла.
– Урсула, – сказала она затем, – ничего, если я отдам тебе этот ужасный фонарь?
– А мне он нравится, по-моему, цвета подобраны великолепно, – сказала Урсула.
– Да, я знаю, – ответила Гудрун. – Но ты не будешь возражать, тебе же придется прикрепить его на лодку? У тебя не возникает желания тут же его разбить?
– Нет, – сказала Урсула. – Мне не захочется его разбивать.
– Значит, ты согласишься поменяться на крабов? Ты точно не возражаешь?
Гудрун подошла к ней, чтобы произвести обмен.
– Вовсе нет, – ответила Урсула, расставаясь с крабами и забирая у сестры каракатицу.
Но вместе с тем ей было очень неприятно, что Гудрун и Джеральд позволяют себе командовать ею, облекая себя правом превосходства.
– В таком случае, идемте, – сказал Биркин. – Я прикреплю их к лодкам.
Он и Урсула направились к большой лодке.
– Руперт, отвезешь меня обратно? – спросил окутанный бледним вечерним сумраком Джеральд.
– Лучше поезжай с Гудрун в каноэ, – ответил Биркин. – Так будет гораздо интереснее.
На мгновение все замолчали. Биркина и Урсулу, стоящих у самой воды, было почти не видно, сияли только раскачивающиеся на лодке фонари. Все вокруг казалось призрачным.
– Ты не против? – спросила его Гудрун.
– Я-то с радостью, – ответил он. – Но как же ты будешь грести? Тебе не обязательно везти меня на себе.
– А почему бы и нет? – поинтересовалась она. – Я смогу везти тебя, везла же я Урсулу.
По ее тону он понял, что ей хотелось, чтобы он сидел в ее лодке и принадлежал только ей одной, и расслышал в нем благодарные нотки за то, что она сможет распространить свою власть и на него тоже. Он подчинился, и ощутил в своем теле странную наэлектризованность.
Она передала ему фонари, а сама отправилась поправить тростник, примятый каноэ. Он последовал за ней, огни фонарей танцевали на его обтянутых белыми фланелевыми брюками бедрах, от чего окружавший их мрак казался еще более глубоким.
– Поцелуй меня, прежде чем мы поедем, – донесся до нее из тени его мягкий голос.
Она замерла на месте в крайнем замешательстве, правда, только на одно мгновение.
– Зачем? – с неподдельным удивлением воскликнула она.
– Как это зачем? – иронично эхом откликнулся он.
Некоторое время она пристально вглядывалась в его лицо, а затем потянулась вперед и подарила ему неспешный, потрясающий поцелуй, долго не отрываясь от его губ. Потом забрала у него фонари, а он стоял, растворяясь в чудесной жаркой лаве, охватившей все его члены.
Они спустили каноэ на воду, Гудрун заняла свое место, и Джеральд оттолкнулся от берега.
– Твоей руке не будет от этого хуже? – заботливо спросила она. – Потому что я и сама бы справилась.
– С рукой все в порядке, – сказал он низким мягким голосом, который ласкал ее слух своей необычайной красотой.
Она не сводила с него глаз, а он сидел близко, невообразимо близко к ней на корме этого каноэ, вытянув ноги в ее сторону и касаясь ботинками ее туфель. Она гребла очень медленно, неохотно, страстно желая, чтобы его губы произнесли нечто очень важное. Но он молчал.
– Тебе хорошо сейчас? – спросила она нежным, заботливым голосом.
Он коротко рассмеялся.
– Между нами лежит пропасть, – отозвался он тем же низким, рассеянным голосом, будто его устами говорила какая-то непонятная сила. И как по волшебству, она осознала, что они, сидя на разных концах лодки и уравновешивая друг друга, действительно были разделены пространством. Эта внезапная мысль наполнила ее острым восторгом и удовольствием.
– Но я же совсем рядом, – игриво и ласково произнесла она.
– И в то же время далеко, так далеко, – ответил он.
Она радостно помолчала, а затем звучным, взволнованным голосом продолжила:
– Но пока мы на воде, ничего не изменится.
Она, подчинив его своей власти, искусно флиртовала с ним.
По озеру плыло около дюжины лодок, и на их бортах, почти у самой воды, также раскачивались розовые или лунно-голубоватые фонари, огненно отражаясь в волнах.
Вдалеке раздавались звуки скрипок и банджо, слабый плеск гребных лопастей пароходика, увешанного гирляндами цветных огоньков, с которого время от времени извергались, освещая пространство, фейерверки – римские свечи, россыпи звезд и другие незамысловатые фигуры, озарявшие гладь озера и бесстыдно высвечивающие крадущиеся по воде лодки. Затем вновь наступала желанная темнота, фонари и маленькие гирлянды лампочек мягко горели, слышался приглушенный плеск весел и звуки музыки.
Гудрун погружала весла в воду почти бесшумно. Недалеко впереди Джеральд видел темно-синий и розовый фонари Урсулы, которые, когда Биркин налегал на весла, качались бок о бок; видел он и переливающееся, растворяющееся в черных водах цветное сияние, преследующее лодку тех двоих в кильватере. И он знал, что и за его спиной нежно окрашенные огоньки озаряют ночь мягким светом.
Гудрун положила весло и огляделась. Каноэ чуть-чуть покачивалось на волнах. Бледные ноги Джеральда едва не касались ее.
– Как же красиво! – воскликнула она с тихим благоговением в голосе.
Она не сводила с него глаз, а он откинулся назад, в неяркое облако фонарного света. Она могла видеть его лицо, хотя на нем и лежали тени. Эти тени предвещали скорый рассвет.
И острая страсть к нему жгла ее грудь – его неподвижная и загадочная мужественность сообщала ему особую привлекательность. Потоки чистого мужского существа, подобно аромату, исходили от мягких, рельефных контуров его тела, заставляя ее с чарующей полнотой ощущать его присутствие, доводя ее до экстаза, наполняя пьянящей дрожью.
Ей невероятно нравилось смотреть на него. И в этот момент прикосновения были бы лишними, сейчас в ней не было желания насытить себя, ощутить под своими руками его живую плоть. Он сидел так близко и в то же время был совершенно неосязаемым. Ее руки, сжимающие весло, казалось, оцепенели, ей хотелось только видеть его, эту прозрачную тень, всей душой ощущать его присутствие.
