поры проникает в тело.
Столешница стойки бара — черное зеркало. Под правым локтем отражение женского лица: азиатские скулы, капризный рот, черные провалы глаз, ореол оранжевого огня над головой. На свое отражение Ронин не смотрит.
Над стойкой всплывает лицо. Скалит зубы в улыбке. Приближается.
Мулат или латинос. Смоль волос и глаз, кожа цвета кофе с молоком.
— Привет, — читает Ронин по темным влажным губам.
— Водки, — отвечает Ронин. — Сто.
Тайфун музыки выдыхается, затухающие удары прибоя катятся от стены к стене.
Ронин отчетливо слышит вопрос:
— Ты хорошо подумал?
Беззвучно работает проектор цветомузыки. По лицу бармена ползет зеленое пятно света, стирая радостное выражение. Теперь на округлом лице написана смертная тоска.
Губы пляшут, выплевывая глухие булькающие звуки:
— Мэн, подумай лучше над этим: одного китайского чувака, когда он медитировал над образом бабочки, торкнуло так, что он уже не понимал, кто он: то ли чувак, заморочившийся на бабочке, то ли бабочка, медитирующая над образом китайского чувака. Мэн, клянусь, я сам это видел: седого китаезу и бабочку у него на ладони. Это было очень давно, когда я умел быть и бабочкой, и даосом одновременно. А потом полковник Квантунской армии, умирая от жажды, попросил меня помочь ему совершить обряд сэппуку;[20] кругом была горящая степь, а в ней только русские танки и гниющие трупы людей и сусликов, и мне пришлось согласиться. Он доверил мне свой родовой меч-катана, которому в тот самый день исполнилось пять веков, мэн, пять веков безупречного служения, это что-то да значит, полковник сказал, что смерть легче пушинки, а долг тяжелее горы, и я не стал спорить, он готовился уйти к своим предкам, добавив к их пяти столетиям воинского стажа свои тридцать семь, а я был лишь стариком, умеющим играть в бабочек. Я отмахнул ему голову в тот самый момент, когда лезвие малого меча закончило свой мучительный путь от левого ребра к правому и кишки полезли наружу, но полковник еще мог осознавать боль, именно в этот священный момент я и нанес свой удар милосердия. Ни взмаха крыла бабочки раньше, ни бесконечностью позже! Мэн, именно тогда, оказав последнюю услугу моему случайному другу, я четко увидел твое лицо. Не кем ты был, а кем ты еще не родился. Потребовалось три жизни, мэн, три жизни: жизнь гейши в публичном доме Гонконга, жизнь норвежского подводника и жизнь собирателя красных муравьев в амазонских лесах, чтобы колесо сансары бросило меня сюда и сделало тем, кем ты меня видишь, чтобы я смог опять увидеть тебя и сказать: «Аригато, сэнсей!» Мэн, я рад, что тебе удалось продраться через горящий гоалинь, убежать от русских танков и не замерзнуть в сибирских лагерях. Прими это в дар, мой случайный друг. Пусть она напомнит тебе ту бабочку, что ты согрел в своих ладонях.
Закончив бредить, бармен ставит на стойку высокий стакан, наполовину заполненный золотистой жидкостью. Разжимает ладонь и всыпает в стакан пригоршню алмазов. Внутри жидкости преломляется свет и распускаются крылья тропической бабочки. Зеленая соломинка, погрузившись в стакан, протыкает ее насквозь.
Ронин пальцем подбирает со стойки не попавший в стакан бриллиантик. Острый кристаллик обжигает кожу. На глазах превращается в выпуклую каплю. Ронин слизывает ее. На языке вкус горного льда.
— «Золотая бабочка Замбези». Фирменный коктейль. За счет заведения, — произносит бармен булькающим голосом. — Добро пожаловать в независимую республику старателей и охотников за черепами.
— Амстердам, — хрипло выкрикивает обладательница оранжевых волос.
Руки бармена ныряют под стойку, выставляют подставку с лабораторными колбами. Внутри них колышется изумрудная жидкость.
— Коктейль «Амстердам». Одна ошибка — и тебя нет, — с милой улыбкой шутит бармен.
— Пошел ты, — роняет оранжевоволосая.
Указательный палец с черным, хищно заостренным ноготком плывет над пробирками. Клюет крайнюю.
Динь-динь-динь.
— Ты хорошо подумала, Эш? — с притворным страхом спрашивает бармен.
Кивок оранжевой головы.
— Скажи волшебное слово, детка.
— Фак, — четко артикулирует Эш.
Бармен скалит зубы. Насыпает в колбу пригоршню ледяных алмазов. Вытаскивает из подставки, толчком придвигает к девушке.
— Счастливого пути в Амстердам, милая. Передай привет Ван-Гогу и всем нашим! — напутствует бармен.
Девушка хмыкает и тянется губами к краю наклоненной колбы. Изумрудная змейка вползает в приоткрытые губы.
Тонкую шею намертво обхватил кожаный ошейник. Дрожит и пускает искорки стальное колечко.
Ронин отворачивается. Взглядом притягивает к себе бармена.
Молча выкладывает на черное зеркало золотую карточку.
Взрыв музыки; вой, визги и ухающие звуки пробуют стены на крепость.
Бармен беззвучно шевелит губами.
Ставит на стойку перед Ронином крохотный ноутбук. Сует карточку в щель.
«Введите ваш код», — вспыхивают буквы на черном экранчике.
«RONIN», — печатает одним пальцем Ронин на бубочках клавиатуры. На экране вспыхивают пять звездочек.
«Авторизация прошла успешно», — сообщает экран.
Бармен разворачивает ноутбук экраном к себе. Кивает. Достает карточку, кладет перед Ронином.
Оранжевоволосая косится на карточку. Поднимает взгляд на Ронина. Залп двух лазеров глаз способен прожечь тоннель в айсберге.
Ронин растягивает губы в улыбке и смахивает карточку со стойки. Прячет карточку в нагрудный карман рубашки. Пальцы, нырнув под куртку, натыкаются на ремень «стечкина». Твердая кожа, гладкая сверху, бархатистые катышки на изнанке.
Рука ложится на стойку, скользит к бокалу. Ронин прячет золотую бабочку в ладони. Тонкое стекло приятно холодит кожу.
Бармен наклоняется к оранжевоволосой. Что-то шепчет, тщательно артикулируя звуки.
Ронин сосет золото из стакана, во рту распускаются бутоны тропических цветов и заживо сгорают в напалме. Сладкий спирт лавой течет в горло.
На экране в офисе Такеши Китано шесть трупов. Человек — его показывают сверху и со спины — не торопясь выкладывает из трупов иероглиф «смерть».
Оранжевоволосая придвигается к Ронину. Острый ноготок царапает мякоть его правой ладони.
«Пойдем», — читает он по ее развратным губам.
Она сползает с табурета и тонет в пульсирующем водовороте неона.
Ронин ныряет следом. Он видит только оранжевое свечение волос и яркий силуэт белой майки. Его руку находят холодные пальцы, сжимают, тянут за собой.
Под ногами — россыпь фосфорных звездочек. Лучше не смотреть: кружится голова и кажется, что в любой миг провалишься в ледяную прорубь космоса.
Они подходят к плотной стене тумана. Дальше пути нет.
Оранжевоволосая откидывает полог тумана. Шуршит полиэтиленовая пленка, отрывая вход в темноту.
Дверь с ликом Билла Гейтса. Наискосок по постеру толстым фломастером в стиле граффити выведено три перекошенные буквы: KAV. Клеймо смерти.[21] Черная метка городской герильи.
Несмотря ни на что, Билл Гейтс улыбается сальной улыбочкой успешного мажора. И продолжает улыбаться, получив шлепок ладонью по носу. Дверь открывается.
За дверью пустой коридор. Светильник из изрешеченной трубы. Потеки света на голых
