Я заглянул на сеновал, но Мэтта там не было. Помпа работала исправно, но, кроме звука текущей воды, я услышал еще какой-то плеск, словно кто-то плавал, скорее всего – ребенок. Я взобрался наверх и подтянулся к самому краю цистерны. Солнце било в глаза, а в искрящейся воде, в чистейшей, сверкающей белизной цистерне плавал, играючи, Мэтт, словно дельфин в море. Он был совершенно голый, но его наготу прикрывала обильная мыльная пена, в каждой руке он держал по куску мыла. Покачав головой, я стал нащупывать ногами ступеньки лестницы.
– Так!
Я поднял голову и уперся подбородком в край цистерны, а он взмахнул рукой, указав на что-то сзади, и возобновил плесканье. Солнечные лучи пронизывали ветки сосен, и под их теплом испарялась холодная ночная роса, поднимаясь к небесам и окутывая туманом пастбище: точь-в‑точь так испаряет воду кастрюля на огне. На противоположной стороне я заметил два пятнышка: одно – побольше, другое – поменьше. То, что было поменьше, сидело на том, что побольше, и рысью приближалось ко мне. Через полчаса на Глю подъехала Кэти. Несмотря на утреннюю прохладу, и она, и Глю после прогулки вспотели и запыхались.
– А я и не знал, что ты ездишь верхом, – сказал я, взяв у нее поводья.
– Но ты никогда об этом и не спрашивал. – и Кэти спешилась.
– Если судить по внешнему виду, то у тебя есть некоторый опыт верховой езды.
– Ну, пару раз случалось проехаться.
Я снял седло, отнес его в амбар, вынул мундштук у Глю, и Кэти потерлась носом о лошадиную морду.
– Надо успеть привести себя в порядок, пока не проснулся Джейс!
– Давай, а я присмотрю за лошадью.
Я стал обихаживать Глю, а Кэти направилась к входной двери, расстегивая на ходу рубашку, но едва открыла дверь коттеджа мисс Эллы, как выбежал Джейс, одетый в ковбойскую одежду.
– Привет, мам, – сказал он, пробежав мимо нее прямо ко мне и повиснув на моей левой ноге.
– Дядя Так, дядя Так, – возбужденно затараторил он, – а мне можно проехаться на Глю, можно?
Мне нужно было позвонить Доку, чтобы сообщить о моих планах на сегодня, но одного взгляда на Джейса было достаточно, чтобы отказаться от своих планов. Док может и подождать, – решил я и снова оседлал Глю и вывел его из амбара, а у самой двери стоял Мэтт, залитый лучами солнца. Он сложил руки и повернулся голым задом к остальному миру: нельзя сказать, что он жаждал увидеть его этим утром, или – вообще видеть, если уж на то пошло. Поразительно белокожий на фоне засохших грушевых деревьев, Мэтт стоял неподвижно, и я обратил внимание на то, как после нескольких лет усиленного и вынужденного приема успокаивающих и снотворных средств одрябли его мышцы.
– Мэтт?
Он оглянулся, но не ответил, так как был занят важным делом: глядя на фруктовый сад, обсыхал на солнце. С него еще стекали капли воды.
– Ты в порядке?
– Ага.
Я оставил Джейса в амбаре и подошел к Мэтту.
– А чем ты занимаешься?
– Сохну! – и Мэтт оглядел свои руки и ноги.
– Хочешь, я принесу тебе полотенце?
Мэтт оглянулся по сторонам и кивнул.
– Не беспокойся, – сказал я Джейсу, отдавая ему поводья, – Глю не тронется с места, пока я ему не прикажу, только не ударяй его ногами в бока.
Джейс принял поводья, улыбнулся, натянул на уши шляпу, явно вообразив себя опытным всадником.
Оставив Мэтта, созерцающего, в чем мать родила, деревья в саду, я подбежал к домику мисс Эллы и постучал. Кэти не ответила. Я распахнул дверь и позвал:
– Кэти!
Снова ни звука. Решив, что она уже ушла в большой дом, чтобы позавтракать или выпить кофе, я распахнул дверь ванной. Кэти, наклонившись вперед, вытирала волосы, а от ее бедер тоже шел пар, поднимавшийся столбом.
«Господи милосердный!» – прошептал я, но, обернувшись, она спокойно на меня взглянула и прикрыла грудь большим полотенцем, которое, однако, обрисовало, и весьма явственно, ее фигуру. С ее плеч капала вода: на контуры ребер, тонкую талию, треугольник под животом, и стекала по бедрам – ну все, как бывало двадцать лет назад. И тот мальчик, что еще жил во мне, не почувствовал никакого смущения, однако взрослый мужчина, которым я стал, предпочел бы в эту минуту сбежать. И в то же время моему взрослому «я» хотелось оградить Кэти от всех мужчин на свете, включая меня самого, защитить от тех, кто предпочел бы видеть сейчас не маленькую девочку, а взрослую женщину.
На мгновение я словно прилип к полу, почемуто очень внимательно разглядывая морщинки у ее глаз.
– Прости, Кэти, – и я закрыл ладонью глаза, – я думал… что ты… то есть… – я скосил глаза в сторону. Я представлял себе, как все это выглядит, и замолчал, ожидая, когда она начнет меня ругать… Независимо от того, почему так получилось, все оправдания и объяснения были бессмысленны.
Но Кэти и не шелохнулась. Она просто стояла и все. От волнения у меня пересохло во рту, я закрыл глаза, сердце застучало в груди молотом, и сдавленным шепотом я объяснил:
– Мэтту нужно… полотенце. – и показал на дверь. – Это для Мэтта!
Я услышал ее шаги. Она сняла сухое полотенце с крючка, я протянул руку, и ее пальцы охватили мою ладонь. Рука у нее была теплая, мокрая, небольшая, но сильная, а в прикосновении не было ничего сексуального – просто нечто знакомое и домашнее, а еще оно напомнило прикосновение ее мокрой руки в ущелье. Разогнув слегка мои пальцы, она прижала мою руку к своему животу – вот как если бы я был слеп и читал буквы с помощью шрифта Брайля. Кожа у нее была теплая, мягкая, а плоть вздымалась в такт размеренному дыханию. Мои пальцы лежали на шероховатом рубце шириной дюймов в шесть. Я тихонько приоткрыл один глаз и увидел, что она улыбается, как девочка, поцеловавшая меня давным-давно, в ущелье. Кэти всегда боялась щекотки, так что я не удивился, услышав, как она слегка хихикнула, когда я коснулся шрама. Она прикрыла мои глаза ладонью, и в темноте я теснее прижал пальцы к ее животу.
– Такер, – прошептала она, – ведь это же я… ведь именно здесь еще живет память о той маленькой девочке, что поцеловала тебя в ущелье. Той самой, которая держала тебя за руку только тогда, когда никто того не видел. Той, с которой ты обменивался записками и которая послала тебе воздушный поцелуй из автобуса…
Она плотно затянула вокруг талии полотенце, а я открыл глаза, услышав, как легко и естественно она дышит. Она подошла ко мне поближе и, взяв обеими руками мою ладонь, прижала ее к своей груди:
– С тех пор на моем сердце появилось несколько других шрамов, которых не было тогда, в детстве. Но теперь они есть у всех нас.
Не знаю, как долго мы стояли вот так. Минуту. А может быть, две. Я смотрел на Кэти, но не видел ее. Я затерялся где-то там, в местах, из которых потом бежал, и во временах, о которых позабыл. Сглотнув, я медленно поднял полотенце с пола ванной и уже повернулся, чтобы уйти, но мне так захотелось взять ее за руку, умчать в ущелье и там, глядя вверх, на звезды, размотать назад все прошедшие годы и снова начать все сначала.
Я снова был подростком, который любил и знал, что его тоже любят: впервые в жизни.
А Кэти сейчас стояла передо мной такая, какой была в детстве: честная, прямодушная, почти во всем откровенная, и так же, как тогда, она ничего не стыдилась. Я опять оглянулся, словно в ожидании ответа на вопросы, которых уже давно не задавал, а когда начал находить ответы на них, то не был уверен, что знаю, как их воспринимать.
Войдя в амбар, я отдал Мэтту полотенце, снял Джейса с лошади, взобрался на водокачку и нырнул в цистерну, полную воды, такой же ледяной, как и в ущелье. Нырнув, я коснулся дна и вдруг вспомнил купание в ущелье и ту радость, которую испытал при виде лодки, которая слетела с утеса, а потом канула на дно. Я вспомнил то чувство, с которым я потом подержался за уключины, и то, как в моей дальнейшей жизни мне не хватало этого прекрасного дня.
Спустя почти две минуты я вынырнул, поскольку в легких уже не было воздуха, но я выдохнул тогда все, что оставалось во мне от страдальческого прошлого, и жадно вобрал в себя свежий воздух новизны.
Через несколько минут я спустился вниз и увидел вопрошающий взгляд Джейса: у него был такой вид, словно ему хочется о чем-то спросить, но он промолчал. Мэтт тоже спустился с чердака. На нем был пиджак из полиэстера в красную полоску, застегивающийся на три пуговицы, жилет и ботинки из белой оленьей кожи. Ума не приложу, где он все это раздобыл.
– Готов посетить храм! – торжественно провозгласил он.
Схватив полотенце, висевшее на ступеньке лестницы, я вытерся и посмотрел на домик мисс Эллы:
– И я готов! Я тоже готов!
Глава 28
У Мэтта, к сожалению, снова стали проявляться некоторые признаки болезни, так что однажды я едва не позвонил Гибби, но, к счастью, передумал. Поживем – увидим. Разберемся, что к чему: болезнь это или, наоборот, самодостаточность и некоторая удовлетворенность самим собой, хотя он стал теперь задумчивее, и когда смотрел вверх, то лицо у него искажалось гримасой, словно он с чем-то померился силами, но проиграл. Но меня настораживало вот еще что: он забывал о правилах личной гигиены, о стрижке волос, бороды, ногтей и чистке зубов и только иногда мылся в ванне. Однажды мне пришлось пол-дня провести в аптеке, покупая дезодоранты, ножницы для ногтей, бритву и зубную щетку. Находясь там, я подумал, что и сам уделяю недостаточно времени этим необходимостям бытия, не то что в предыдущие семь-восемь лет. При всем том нельзя было бы сказать, что я стал меньше дорожить общением с окружающими. Нет, это было не так, просто мне требовалось больше времени, чтобы предаваться собственным размышлениям. К тому же, несмотря на все события в Уэверли, я имел возможность уезжать куда-нибудь даже на неделю.
