Дора слышала, как Пэйс разговаривает с матерью, помогая ей спуститься вниз. Учитывая, чем она сама занималась с ним этим утром, перемена одежды – самый ее незначительный грех. Сердце у нее подпрыгнуло, желудок свело от волнения, когда непосредственно за своей дверью она услышала его низкий, звучный голос. Трудно все-таки поверить, что между ними произошло такое. Он известный человек, очень уважаемый адвокат из Франкфорта, бывалый воин. А она ничто, она меньше, чем ничто. Что он только увидел в ней?
Да он ничего особенного и не видит, пришлось ей себе напомнить. Она только удобное средство удовлетворения его нужд. Это нужно помнить всегда. Она не считала, что чем-то пожертвовала для него, она это сделала добровольно, и ведь она к тому же знала, чем все это неизбежно кончится и для чего она все предприняла. Чтобы удержать его от участия в сражении, чтобы он жил, воюя только в битвах законов, которые начнутся после окончания Гражданской войны, она, Дора, будет следить за этими его успехами за несколько сотен миль от него. После войны он больше не вернется. Сюда его ничто не заманит.
Вооруженная этим знанием, Дора зачесала волосы, поправила чепец и поспешила вниз, чтобы принять участие в высшей степени необычной, торжественной процедуре.
Пэйс нахмурился при виде чепца, но, держась своего молчаливого обещания, не промолвил ни слова поперек. А когда она направилась, было к двери на кухню, попросту ухватил ее за рукав и подвинул стул, чтобы она села.
Войдя, Карлсон опустился на первый же стул, не во главе стола. Он уставился на пустую тарелку, не обращая ни малейшего внимания на седую женщину, сидевшую на самом большом от него расстоянии. Доре было неловко слышать, как Карлсон отхлебывает эль из кружки, он явно был не склонен вести застольную беседу. Энни вплыла в столовую, держа блюдо с жареными цыплятами, и Дора перевела взгляд на Пэйса.
Пэйс сидел между родителями, на равной дистанции от каждого и прямо напротив Доры. Он нахмурился, но промолчал, когда Энни поставила блюдо на стол, а не обнесла им присутствующих. Он безмолвно положил себе порцию, когда отец передал блюдо ему. Потом он передал его Доре, сидевшей опустив глаза. Она сиживала с ним за этим столом и раньше, но еще никогда после того, как провела с ним несколько часов в интимной близости. Дора не знала, как ей себя держать и что говорить.
– Тебе очень к лицу это платье, мама, – отпустил формальную любезность Пэйс, подавая блюдо матери, чтобы она могла выбрать себе кусок по вкусу.
– Это неправда, но я все равно благодарна тебе за эту ложь, – натянуто ответила Харриет. – А где твоя форма? Тебя уволили в запас?
– Нет, я вновь записался в мае. Мне шьют сейчас новый мундир, и я скоро вернусь в свой полк.
Энни вернулась с блюдом картофеля и моркови, вручила его Карлсону и удалилась. Она была вышколена как дамская горничная, а не служанка, но знала, что надо бы сейчас всех обнести. Дора ощущала недоброжелательство и враждебность со стороны рабов и в чем-то им сочувствовала, но что же теперь делать? Даже одно упоминание о том, что Энни теперь надо платить жалованье, привело бы Карлсона в неописуемую ярость, никак не согласующуюся с желанным миром и спокойствием.
Карлсон сбросил себе на тарелку несколько картофелин и подтолкнул блюдо к Доре.
– Проклятые янки думают, что мы теперь в их власти, – приглушенно пробормотал он.
Пэйс притворился, что ничего не слышал. Взяв у Доры блюдо с овощами, он любезно сказал:
– Я еще не успел вас поблагодарить, мисс Смайт, за ваши заботы обо мне во время моей болезни. Могу ли я что-нибудь сделать для вас в знак благодарности?
Дора с подозрением взглянула на Пэйса, но удержалась от так и рвущегося резкого слова. Пережитая боль залегла глубокими линиями вокруг его рта, но во взгляде сейчас сквозила нежность. Она ответит сейчас тому хорошему и доброму, что в нем есть, а не его циничному подначиванию.
– Да, ты бы мог погибнуть и никогда не добраться домой.
Карлсон неодобрительно фыркнул, но глаза Пэйса еще потеплели, а в разговор вмешалась мать, не дав возможности никому из мужчин ответить прежде.
– Ты бы мог остаться здесь и работать на ферме, как оно и полагается. Из-за руки ты можешь подать в отставку. – И Харриет с воодушевлением ковырнула картофелину. «Болезнь» никак не сказалась на ее аппетите.
Пэйс весь напрягся, но прежде чем подыскал вежливый ответ, отец выпалил:
– Мне здесь такие не нужны. У меня спина еще крепкая и руки здоровые. Я сам выстроил этот дом, и один со всем управлюсь.
Дора видела, как Пэйс изо всех сил пытается сдержать свой вспыльчивый нрав и с облегчением услышала ответ, исполненный терпимости.
– Но я мог бы подыскать тебе наемных работников. Солли не слишком хорошо справляется на плантации. Я подумываю взять его с собой.
Карлсон с размаху стукнул вилкой о стол, и морковь взлетела в воздух:
– Черта с два ты это сделаешь! Мальчишка принадлежит мне, не забывай об этом! Не желаю и слышать ваше аболиционистское хныканье. Линкольн не имеет права красть нашу собственность. Это против конституции. За это и вся проклятущая война идет, за сохранение конституции. Ты и твои чернопузые друзья не сможете переменить порядок вещей.
– Да положение уже изменилось, – резонно заметил Пэйс. – Твои рабы бежали, и вернуть ты их не в силах. Тебе придется нанимать работников.
– А кого, черт побери, я смогу нанять на работу, которую всегда делают негры? Ну-ка скажи мне, хитрозадый осел? Никто из уважающих себя белых не станет работать на плантациях. И твои чернопузые пусть-ка об этом подумают заранее, иначе придет зима и им нечем будет набить свое черное брюхо. Пэйс постепенно накалялся:
– Если штат Кентукки не отменит поправку к конституции, по которой свободные негры могут остаться на прежнем месте и наниматься на работу, тогда тебе и твоим друзьям не придется беспокоиться, как бы не замарать в земле свои белоснежные руки. Передай это своему всесильному конгрессмену, когда он станет гладить себя по головке за то, что ты сулил отменить поправку на ближайшие несколько десятилетий.
– Я не позволю здесь никому из моих сыновей нести эту Чепуху! – взревел, тяжело поднимаясь с места, Карлсон. – Мэтт Митчелл чертовски близкий мне друг, и у него получше голова на плечах, чем есть или когда-нибудь будет у тебя. Почему бы тебе не убраться поскорее к своим дружкам, так любящим черномазых? Меня тошнит от одного твоего вида. Нет, не может того быть, что ты, в самом деле, мой сын.
Вне себя от ярости Пэйс вскочил с места, но отец уже шел к двери. У Пэйса было такое злое лицо, что душа Доры заплакала от скорби. У нее не было волшебного порошка для излечения таких вот ран. Она поспешила подхватить Харриет, когда, пошатываясь, та стала подниматься на ноги.
