– Между прочим, ты торгуешь не только украшениями и коврами, но и наркотическим порошком, который именуют «пыль Ааааму». Такой белый, из Ганахиды, он у тебя вон под тем ковром в серебряной коробочке. Но это еще не все. Перчатки тоже делал не ты. Это работа кожевенника Ингера, знаменитого Ингера, который сейчас, как я слышал, среди сторонников этого вашего мифического Леннара. Сам ты не сумел бы и близко подобраться к такому качеству. Верно? Я ведь прав? Только, интересно, откуда у тебя изделия Ингера? Ведь, насколько я знаю, его мастерскую сожгли несколько лет назад со всем, что в ней находилось. Или он работал для тебя по индивидуальным заказам? Ладно, шучу. Шучу.
На лице толстого торговца отразился ужас. Дряблые подбородочки подпрыгнули, на мясистых щеках проступили глубокие складки. Он вперил круглые кошачьи глаза в спокойно улыбающееся доброжелательное лицо незнакомца в сером. Совершенно не понимая, откуда этому человеку, которого он видит в первый и, быть может, в последний раз, известны такие оглушительные, убийственные подробности о его, мастера Битта, торговой деятельности.
Он привстал на носки, заискивающе заглядывая в лицо осведомленному господину, а потом сделал унизительную попытку всучить тому свой лучший товар – шитый фальшивыми золотыми нитками ковер с изображением летящей птицы, герба города Ланкарнака. Человек в сером плаще не обратил никакого внимания на дар этого щедрого сердца… хм. Он молча уплатил деньги, положил покупку в карман плаща и, таща за собой Барлара, покинул мастера Битта.
– Что вы хотите со мной делать, господин? – наконец выдавил из себя Барлар и, подумав, что терять ему, собственно, нечего, подпрыгнул и попытался ударить своего «похитителя» по ногам. Одновременно он рванулся что было сил, чтобы вырвать, выкорчевать свою руку из пальцев незнакомца.
Обе затеи позорно провалились. Ноги свои человек в сером плаще убрал все с той же легкостью и неуловимой грацией, которая так помогла ему в инциденте с плотником. А руку… руку Барлар с таким же успехом мог попробовать высвободить из засохшей каменной кладки.
– Тише ты, – беззлобно сказал незнакомец. – Не дергайся. Ничего с тобой не случится. Ты только не глупи. Где тут перекусить можно?
– Да везде, – буркнул Барлар. – Тут полно притоно… то есть таверн и трактиров. Вон трактир «Сизый нос», там завсегда пожрать можно. И недорого.
Последнее он ляпнул уже чисто машинально, потому что его спутник в поблажках типа «здесь подешевле» явно не нуждался.
Барлар был зубастым и ершистым малым, и, после того как они, протолкавшись сквозь крикливую толпу, вышли с территории рынка, он уже пришел в себя. Спросил задиристо:
– А вы, дядя, наверное, из высших? Эрм… дворянин? Нет? Ну и ладно. А что это вы сюда забрели? Скучно, верно, стало. Пить вина из золотой посуды и закусывать разными яствами… вот, шоколадом во фруктовом сиропе? А как вас зовут, дядя?
– А как хочешь, так и зови.
– Прямо как хочу?
Пальцы сжались на руке Барлара так, что он едва не взвизгнул. Впрочем, перетерпел: ему и не такую боль на своем коротком веку приходилось переносить. Особенно когда родной брат Камак, сволочь, еще на свободе гулял. Но Барлар сказал звонко, почти весело:
– А давай я буду звать тебя Абурез. Так звали одного моего знакомого жестянщика. Жил он в Лабо, пил как лошадь, играл в кости. Проиграл все – лавку, деньги, инструменты, дом. Собаку, осла, жену. А потом решил помереть, спрыгнул с крыши дома, свалился прямо на пьяного стражника. Сломал тому шею, да и сам умер. Его судили посмертно за убийство стражника. Приговорили к повешению…
– Хорошие у тебя знакомые, – сказал новоиспеченный Абурез. – А тебя-то как самого зовут?
– Барлар.
– Да ну? – Человек поднял брови. – Прямо как покойного короля, отца нынешней правительницы. Интересно. Гм… А вот и «Сизый нос».
«Сизый нос» оказался вполне типичным трактиром, из категории тех, что предназначены для простого люда: довольно убогое заведение с кривой вывеской, скрипучей дверью, обитой черным драным войлоком, и достопримечательностями в виде валявшихся на входе пьяных мычащих матросов и одного недвижного уличного актера с всклокоченными слипшимися волосами и почему-то без штанов. Актер, кажется, уже умер, но на это никто не обращал внимания.
Толстая проститутка, размалеванная во все цвета радуги, с вычерненными губами и веками, стояла у входа в эту замечательную таверну, навалившись слоноподобным задом на дверной косяк так, что он стонал под тяжестью этого мяса. При приближении Барлара и его уже не безымянного спутника она подхватила с порога поднос, на котором в тавернах разносили заказы, и, вывалив на него свою увесистую левую грудь, промурлыкала:
– Ну что, мужчины… не купите немного свежей говядины?
– Ты это брось, тетка, – сказал человек в сером плаще, передергивая плечами то ли от недоумения, то ли от отвращения, – нечего мне мальчонку развращать.
– А чего мне его развращать, – последовал ответ, – я его не… ничего. Его длинная Манара развращает. Он ее на прошлой неделе на чердаке, когда, значит, спер у гончара из Бидо пять пирров…
– Что ты плетешь, корова?! – прикрикнул на нее Барлар и топнул ногой.
– Так, – сказал Абурез, человек в сером, – прекрасно. Я вижу, тут заповедник чистых нравов. Пойдем, Барлар.
12
В трактире «Сизый нос» тускло горели светильники. Воздух был так сперт и мутен, что казалось, будто эти светильники – и не светильники вовсе, а размытые желтые пятна, висящие у потолка, а еще на входе в трактир, в жарком, влажном от дыхания и испарения мареве.
Появление двух новых посетителей осталось незамеченным для большей части пестрой, разношерстной, взлохмаченной людской массы. Помещение, в котором очутились человек в сером плаще и воришка с базара, походило на большую и чрезвычайно нечистоплотную парную баню. Кого здесь только не было! Кто только не «парился» в этом длинном, широком, с низким дымным потолком зале! Торговцы в просторных балахонах, под которыми удобнее прятать выручку, матросы в длинных зеленых блузах, стражники в расстегнутых камзолах, с визжащими на коленях полуголыми девками, крестьяне, шарлатаны, карточные шулеры, обычные пьяницы, шуты и балаганные актеры с длинными пропитыми лицами и гуттаперчевой мимикой. Кто колотил игральными костями по столу, кто уже отыгрался и мирно лежал головой в блюде, полном обглоданных останков какого-нибудь старого осла, выдаваемого здесь за молодого барашка. Заезжий фокусник представлял «чудеса». В темном углу на трех шкурах лежала почти голая девка с широко раскинутыми ногами и принимала выстроившихся в очередь кавалеров. Стоящий в очереди первым беззубый тип убивал время тем, что кидался обглоданными костями в мокрую спину счастливца, уже взгромоздившегося на шлюху и теперь вовсю старавшегося… Пьяный кровельщик колотил рукоятью своего ножа по изрезанной, изрядно выскобленной столешнице и, фальшивя, орал во весь голос популярную кабацкую песенку: «Мой кум игрок и мот, А я мальчо-о-онка скро-о-омный…»
Абурез быстро сказал:
– Нам, наверное, туда.
И указал пальцем на светящийся прямоугольник входа в «чистую» половину трактира. Там, за стеной, в отдельном зале, относительно прохладном и прибранном, бывали более состоятельные посетители – купцы, военные, стражники из числа тех, кто при деньгах, порой даже дворяне, Ревнители и жрецы Храма, которых угораздило попасть в такое милое местечко, как таверна «Сизый нос». У входа в «чистый» зал на огромной винной бочке восседал хозяин заведения и короткими небрежными жестами рассылал во все концы трактира расторопных, быстроногих половых с вороватыми повадками. У хозяина – оплывшее, как сальная свеча, лицо с желтыми глазками, похожими на фальшивые медные монеты. Когда тип с дурацким именем Абурез и воришка Барлар приблизились к нему, он вскинулся, сдвинул густые брови, поморгал, а потом расплылся в широкой улыбке:
– Прошу, господин! Ждал тебя, ждал!
– Меня?
– А я всех жду, кто при деньгах! Прошу, проходите!..
– Люблю откровенных людей, – сказал Абурез. – Идем, парень. Что-то есть охота. Запашок тут, конечно, не ах, но мы ведь не запахами собрались питаться, верно?
Он подмигнул. Барлар ухмыльнулся. Новый знакомец все больше нравился воришке. Видно, тоже отчаянный парень, хоть и при деньгах!..
В «чистой» половине было куда меньше народу. Барлар внутренне напрягся: здесь сидели несколько стражников, в том числе знаменитый на весь базар и прилегающие кварталы Хербурк. Этот громогласно хвалился своим успехом у какой-то знатной дамы, у которой дядя – богач и терциарий[9] (врал аж за ушами трещало). Когда Хербурк с третьей попытки выговорил слово «терциарий», все уважительно закивали и поверили. Стражники играли в кости. Напротив каждого стояли стакан, бутылка и лежала кучка медных и серебряных монет.
