паутиной в углу,
И поверю едва в золотой Зурбаган,
Он безвременно канул во мглу.
Не плети кружева.
Мой пылающий лоб
Не остудишь весенним дождем.
Мне на плечи кидается век долбоеб,
Но родился я в веке ином.
Не плети кружева.
Размотался клубок.
Меж веками запуталась нить.
Только память жива.
Хоть не вышел ей срок —
Ей в себе кружева не хранить…
«Наша каторга – катарсис…»
Долго ль мне гулять на свете
То в коляске, то верхом…
А. С. Пушкин
Наша каторга – катарсис.
Наша вера – не алтарь.
Через трубку в сотню баксов
Кокаиновая гарь
Пеплом памяти Клааса
Бьет не в сердце, а в виски…
Не залить кручину квасом, Не разжать тиски тоски.
Жизнь собакой на заборе
Воет, ёжится, скулит.
Где шлагбаум мой?
Где ты, в поле
Непроворный инвалид?
Где вы, ёлки, где вы, палки,
Где тельняшечка моя?
Купола, кресты да галки.
Не осталось ни хуя.
Баллада о российском чае
Жербунов открыл банку, взял со скатерти нож, зачерпнул им чудовищное количество порошка и быстро размешал его в водке. То же сделал и Барболин – сначала со своим стаканом, а потом с моим.
– Вот теперь и за мировую революцию не стыдно, – сказал он. Видимо, на моем лице отразилось сомнение, потому что Жербунов ухмыльнулся и сказал:
– Это, браток, с «Авроры» пошло, от истоков. Называется «балтийский чай».
В. Пелевин
Балтийский чай суровый
Был слаще, чем вино.
Братки в тельняшках новых
Не пьют его давно.
Свинцово плещут волны
Ночной Невы-реки.
Рецепт волшебный помнят
Седые старики…
Аврора тише мыши
Прошла Дворцовый мост…
Из трюма боцман вышел
Под свет балтийских звезд.
В бутыль с ректификатом
Он всыпал кокаин,
Матросы с жутким матом
Построились за ним.
Из оловянной кружки
Братишки пили смесь
И заряжали пушку,
В сердцах лелея месть…
Тут Троцкий шлет депешу:
Держитесь, как броня!
Мы требуем поддержки,
Мы требуем огня!
Даешь матросам воду!
Даешь балтийцам чай!
На штурм! Даешь свободу!
И выстрел прозвучал…
С чайком балтийским в жилах
Поднялся гегемон.
– Разрушим мир наживы!
Неслось со всех сторон.
Такая вот параша
Случилась невзначай;
Заваривали кашу,
А заварили чай.
И радости партийца
Ильич сдержать не мог:
– Товаг`ищи балтийцы,
Зовите на чаёк!
Железною рукою
В цветущий вечный май
Весь мир теперь загоним!
Даешь Балтийский Чай!
Предчувствие Нового года
Очаг погасил Санта Клаус, упавший в трубу.
Его мне не жаль, я любил только Деда Мороза.
Россия, свернувшись в калачик, застыла в снегу,
И тают в подглазьях её оловянные слезы.
А скрипка давно отсырела, и голоса нет.
Без жара огня, я её просушить не сумею.
Медведь, не уснувший зимою, шатун-людоед
Ворочает боком мохнатым за дверью моею.
Как ластик помарку – стирает весь мир снегопад.
Мы просто ошибка, и нас исправляет природа.
Весна не придет, ей вовек не вернуться назад.
Зима остаётся единственным временем года.
Зажгите коптилки и лампы зажгите, друзья,
Наполните кубки и ждите пути завершенья.
Пусть стужа приходит, ледовым дыханьем грозя —
Замёрзнуть не страшно —
замёрзших не трогает тленье.
Подражание Босху (триптих)
1
Не выбирая – ни живем, ни умираем.
Сомкнулись Горние пути кухонным раем.
Больные дети во дворе с котом играют
И небо серо дребезжит вороньим граем.
Мы оторвались – нас погоня не догонит.
Кому нужны мы, кто пошлет теперь погоню.
Слепые дети во дворе кота хоронят
И дребезжит по небу серо грай вороний.
Игра кончается, и Жнец заносит косу,
А серый свод уже усыпан звездным просом.
Об этом надо не стихи писать, а прозу,
Но просто проза не умеет также остро.
Ни дорога́, ни безразлична нам доро́га.
Не ждем ни казней мы, ни милостей от Бога.
Жнец приближается, и ждать, увы, немного,
Когда коснемся запыленного порога.
2
Не выбирая – ни живем, ни умираем,
Ни дорога́, ни безразлична нам доро́га,
Сомкнулись Горние пути кухонным раем,
Жнец приближается, и ждать, увы, немного,
Больные дети во дворе с котом играют,
А серый свод уже усыпан звездным просом.
И небо серо дребезжит вороньим граем.
Об этом надо не стихи писать, а прозу
Игра кончается, и Жнец заносит косу,
Мы оторвались – нас погоня не догонит.
Хоть проза явно не умеет также остро —
Кому нужны мы, кто пошлет теперь погоню?
Не ждем ни казней мы, ни милостей от Бога.
Слепые дети во дворе кота хоронят.
Продребезжит по небу серо грай вороний,
Когда коснемся запыленного порога.
3
Игра кончается, и Жнец заносит косу,
А серый свод уже усыпан звездным просом.
Больные дети во дворе с котом играют,
И небо серо дребезжит вороньим граем.
Ни дорога́, ни безразлична нам доро́га.
Не ждем ни казней мы, ни милостей от Бога.
Об этом надо не стихи писать, а прозу,
Но просто проза не умеет также остро.
Мы оторвались – нас погоня не догонит.
Кому нужны мы, кто пошлет теперь погоню.
Слепые дети во дворе кота хоронят
И дребезжит по небу серо грай вороний.
Не выбирая – ни живем, ни умираем.
Сомкнулись Горние пути кухонным раем.
Жнец приближается, и ждать, увы, немного,
Когда коснемся запыленного порога.
Путь самурая
Когда трава превращается в мох,
Горло жалит воздух-змея,
Когда твой конь на тропе издох
И тысяча ри до жилья,
Когда по спине стекает мороз
И железо уперлось в грудь —
Есть путь самурая, ясен и прост —
Выбери этот путь.
Когда, позор – играть эту роль
И боги смеются в лицо,
Когда лимонка греет ладонь,
А палец продет в кольцо,
Когда тушь заливает оконченный лист,
Сам себе говоришь: – забудь.
Есть
