На исходе дня довольный стражник, коему в обязанности вменялась охрана городских ворот, заметил оборванца, одиноко (наконец‑то праздничный поток закончился) бредущего в сторону города. Настроение у служивого было хорошее: золотой, оставленный цыганским бароном на откуп, приятно грел карман и душу, рабочий день близился к концу, а там… Сегодня народ гуляет: можно на боевище пойти, душу отвести, благо есть на что покутить. Воспоминания о залетном дознавателе, правда, слегка портили радужную картину вечерних прожектов, но да ничего.
Когда малец почти поравнялся со стражником, алебарда едва не щелкнула его по носу.
— Поворачивай! Попрошаек в город пущать не велено!
Леш ни слова не сказал, набычившись и вперив взгляд в служаку.
Ему нужно было во что бы то ни стало в город, и не важно, какой ценой. Юность вообще часто не приемлет границ, не думает о последствиях, ее лозунг: 'Все или ничего!', для нее нет полумер и градаций оттенков серого, а если еще в жилах закипает сила…
Леш разозлился и в этот момент почувствовал все железо вокруг: недовольство старой алебарды, которую нерадивый хозяин редко точил и оттого лезвие ее иззубрилось, перешептывания кольчужных звеньев, судачащих не хуже старых сплетниц, и даже ржавый гвоздик, не чаявший дожить свой век, в сапожной подметке. Вдохнул эти ощущения полной грудью, мысленно произнеся лишь ОДНО СЛОВО, осязаемое им до дрожи в пальцах. 'Жги!' — крик Леша, слышимый лишь им одним в вязком кисельном воздухе. На него откликнулся металл. Подчинилось даже кичливое золото. Монета начала нагреваться, прожигая дыру в кармане мздоимца.
Крик несправедливо полученной боли огласил округу на несколько лин окрест. Напарник незадачливого охранника, аккурат отлучившийся по естественной нужде, застал страшную картину: стражник сдирал с себя дымящуюся кольчугу обожженными пальцами. В воздухе стоял запах горелого мяса и волос. Скинув доспех, бедолага начал кататься по грязи, которую еще с утра покрывал снег, а ныне, сбитая обозными ободами, корка была коричневыми месивом. Наконец он затих, лишь жалобно скуля. Его колотило, словно он подцепил болотную лихоманку. Зубы клацали так, что язык чудом остался цел.
Напарник тряхнул его за плечи:
— Что? Что с тобой?
Обгорелец лишь трясся. Тогда, не долго думая, счастливый опоздавший влепил душевную оплеуху — лучшее средство в подобной ситуации. Несчастный, словно окаченный ушатом холодной воды, заозирался вокруг, а потом выдавил из себя, словно сидел в пыточной, примеряя ирманский сапожок:
— Мр а — а-ак — ккоббесье отттроддддье! Ппприишшшел… я ему… нннне… пппуссскаааю, ааа онн сссукккиннн сссынн… ппподдджееегг ммменя иии дддеррру ввв гггорроодд….
Рассказ был спутан, но главное стражник понял: в городе колдун, а значит тревога, и надобно доложить в инквизицию. Срочно. Поэтому он, накинув на несчастного плащ, поспешил за подмогой.
Леш же тем временем несся по улицам Армикополя, не всегда ловко лавируя в толпе. Кровь стучала в висках, руки тряслись, словно он целый день крутил колодезный ворот с пудовым ведром на цепи, но страх, пришедший вместе с осознанием содеянного, подстегивал не хуже вожжей.
Подвеска была рядом, он это чувствовал, и в первый раз пролетев под вывеской 'Затейница Зи — Зи' сначала даже не понял, почему зов стал слабее. Вернулся. Вперил взгляд в стену, а потом сообразил, что стоит посмотреть выше. Над головой пацана как раз было окно, правда наглухо закрытое, но да это дело поправимое, главное, чтобы под рукой был камень поувесистее. Все же для начала парень решил опробовать более традиционный способ проникновения в помещения — через дверь.
Из оной как раз выходил респектабельного вида герр (самым солидным в мужчине было брюшко, вольготно свешивавшееся над ремнем). Под ручку с представительным толстячком со ступенек спускалась миловидная девица в весьма смелом наряде, открывавшем всем желающим округлые прелести красавицы. Леш засмотрелся на нее. Уж больно она была хороша, и не заметил, как запнулся об булыжник, возвышавшийся среди своих собратьев. Растянувшийся во весь рост, пацан удостоился недовольного ворчания герра, проходившего со своею дамою мимо, и смеха над его неуклюжестью от его спутницы. Парень смутился и резво вскочил, отряхиваясь. Фьерра Зи — Зи, что была свидетельницей приключившейся сцены, хитро улыбнулась и покачала головой. Может, она и не разбиралась в тонкостях морской навигации, политесах, рысаках и прочей мужской чепухе, но такие юношеские взоры, обращенные на красавиц, были ей весьма знакомы. Их значение она всегда верно угадывала. А если чего и недопонимала, то домысливала в силу своего разумения и житейского опыта. Ее воображение живо нарисовало юношу, безответно влюбленного в ветреную красавицу, что предпочла чувству звон золотых, и несчастного влюбленного, который непременно следил за своей зазнобой до самого дома фьерры Зи — Зи, а сейчас увидел, на кого она его променяла.
Натура фьерры Зи — Зи была таковой, что без милых женскому сердцу сплетен и придуманных переживаний жизнь ей казалось какой‑то неполной, постылой и серой. А потому, чувствуя эмоциональную поживу (было в парнишке что‑то, ее чутье подсказывало: оборванец этот движим какой‑то высшей целью, а более высокой цели, нежели любовь, женщина не представляла), она ласково произнесла:
— Я вижу, Вы устали, молодой человек, не желаете ли немного отдохнуть и выпить чашку ароматного чая?
Леш, к которому первый раз обратились на 'Вы', да еще со столь своевременным предложением, в первый момент растерялся, а потом быстро кивнул. Словно переспелая фьерра могла забрать свое приглашение обратно, промедли он хотя бы еще один миг.
Пройдя в услужливо распахнутую дверь, юноша оказался в скромном, но уютном холле. Лестница, ведущая наверх, манила его не хуже, чем сокровища дракона, но хозяйка сих апартаментов трещала канарейкой, не давая своему собеседнику вставить ни слова. Наконец она замолкла. Леш вопросительно посмотрел на фьерру. Она не менее озадаченно на него, а потом произнесла:
— Я спрашиваю: вы будете чай или, может быть, взвар? Нынче у нас чудесный взвар из дикой вишни.
— Взвар, — выдавил Леш, лишь бы только дама от него отвязалась.
Фьерра Зи — Зи приняла же сказанное за руководство к действию и, направившись, по — видимому, на кухню, бросила из‑за спины:
— Одно мгновение. Я сейчас, только принесу графин и чашки.
Леш же, как только женщина скрылась, припустил по лестнице, перескакивая через две ступеньки. У дверей одной из комнат он застыл. Та самая. Лишь толщина доски и пара шагов отделяли его от подвески.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
