Из дома вышла женщина, похожая лицом на Охвена, только без бороды, всплеснула руками и села на ступеньку. Она заплакала и утирала глаза передником. Из-под крыльца высунул голову удивленный пес, увидел, что беды нет, все в порядке, все плачут, удивленно гавкнул два раза и залез обратно. С чердака сарая обрушился с воплем простуженный кот и, кашляя, одним прыжком взлетел на плетень. За ним выскочила целая орава котов с трехцветной кошкой в центре. Они гордо побежали, было, за беглецом, гарцуя, как лошади, но, увидев, людей, остановились. Кошка упала на пузо и вся подобралась, собираясь прыгать в сторону, но никак не решаясь. Ее свита тоже замерла, как вкопанная, вращая по сторонам головами и азартно поводя ушами. Никто из котов не решался первым сделать шаг прочь от людей. Все ждали сигнала.
— Бум! — сказал я, и мохнатая банда, петляя, как зайцы, прижимая уши и вытянув хвосты, бросилась наутек. Кот на плетне облегченно вздохнул. Все люди посмотрели на меня, словно только увидели. Женщина что-то спросила в один голос, одновременно, с этим Вейко. Охвен озадаченно нахмурился, потом заулыбался и отрицательно замотал головой. Он заговорил, тщательно подбирая слова, потом подошел ко мне и похлопал меня по плечу.
— Они спросили, кем ты мне приходишься? Пришлось объяснить, что за все годы так и не нашел ту, кто согласна бы была разделить мою судьбу.
Женщина поднялась со ступенек, подошла к Охвену и зарыдала у него на груди. Мужчина, помявшись, тоже подошел к ним и осторожно обнял сразу обоих. «Кота, что ли этого драного, мне в объятья заключить?» — подумал я и повернулся к животному. Но тот почуял подвох, отработанными движениями достиг дыры под крыльцом и нырнул в нее. Сей же момент задом вперед оттуда вылезла собака. Видимо, на двоих убежище было не рассчитано.
Потом было застолье, длившееся неизвестно какое количество времени. Я наобнимался со всеми мужчинами, заполнившими дом сестры Охвена, вволю наелся и осоловел. Разговоры за столом на неизвестном мне языке убаюкивали получше колыбельной. Охвен, наконец, обратив внимание, что я задумал лбом сломать ближайшую ко мне посудину, отвел меня на сеновал, где не было мух, где было просторно и тепло и пахло душистым сеном. Так сладко не спалось мне уже давным-давно, с той, другой жизни, когда я был еще дома.
22
Очень быстро Охвену удалось договориться с воеводой и старостой города и начать постройку нашего форпоста. Сколько он заплатил за бревна и камни, доставленные в оговоренное место на левом берегу Мегреги у самого слияния с другой рекой, мне неизвестно. Строили мы сами, основательно намаявшись с фундаментом, который по замыслу Охвена плавно переходил в цоколь. Добывали специальную «голубую» глину, мешали ее с речным песком, выкладывали по отвесу камень к камню. Времени на это ушло достаточно, сил тоже. Потом, обложив голые каменные стены сухими ветками изнутри и снаружи так, что стены пропали под грудами сучьев, запалили костер. Чтобы огонь сразу не взвился до неба, брызгали огромными вениками, постоянно смачиваемыми водой. Когда от дров остался лишь пепел, а от пламени не осталось даже искр, мы не могли двигать ни руками, ни ногами — сели на траву, обессилено вывалив языки. Пришла Ленни и посмеялась над нами, обозвав нас чумазыми чертями.
— Так, говорят, еще колокола льют, — добавила она, поднося нам квас.
Ленни появилась в моей жизни сразу, как только мы объявили себя строителями. Она была похожа на Риссу только по двум признакам: красотой и живостью ума. Рисса все больше становилась для меня произведением искусства: идеальным во всех отношениях, но абсолютно недоступным. Я как-то даже не особо переживал. Вспоминал с удовольствием, но предпочитал не тосковать, а веселиться и обниматься с Ленни. Жалко только, что язык мне местный давался не очень легко. В смысле, спустя некоторое время уже понимал общий смысл фраз, но сам говорить не мог. Как собака, Бурелом, светлая ему память, предпочитал разговаривать глазами. Ну, иногда и руками.
Местные парни, мои ровесники, не испытывали по отношению ко мне враждебности, никто не пытался задираться, доказывая свою удаль. Несколько раз приходили вечерами ко мне, посидели у костра, говорили, насколько это возможно. Эти разговоры здорово утомляли и их, и меня. Поэтому совсем скоро единственным моим другом и учителем языка осталась Ленни. Охвен почти каждый вечер уходил к своим давним знакомым и новым приятелям, скорее всего, приятельницам, я же оставался караулить завалы бревен и залежи камней в разбитом по соседству шалаше. Такое положение устраивало всех. Особенно меня. Каждое утро я вставал с восклицанием Охвена о побудке и мыслью, что вечером снова увижусь с красавицей Ленни. Перед работой мы устраивали разминку с Охвеном, упражняясь с мечами или копьями. Все реже он поправлял мои движения. Было настолько покойно и радостно каждый день, что я совсем забыл о той стороне жизни, где копошились оборотни и цахесы, ворочались в грязи удеваллские стражники, где злоба и жадность диктовала свои правила. Но эта черная часть жизни не забыла меня.
Когда мы подняли стропила и объявили себе обеденный перерыв, пришла моя подружка. Наша башня с примыкающей к ней постройкой, которую можно было использовать и как жилье, и как склад, приобрели вид, достойный внимания. Ленни сразу же попросилась залезть под крышу, чтобы посмотреть кругом. Если кто и возражал, то это были не мы.
Охвен только начал мне рассказывать, как ижор Вейко много лет назад добрался сюда с дурными вестями, да и прижился, женившись на сестре Охвена, как сверху раздался внезапный и испуганный крик Ленни.
— Что случилось? — спросил я, предполагая, что девушка ударилась.
— Там! — закричала она, свесившись через край и простирая руку в том направлении, откуда в свое время пришли и мы. — Всадники! Они мечами бьют народ!
Я в мгновение ока взлетел рядом с ней. Вдоль реки на конях неслись воины. Встречный народ разбегался, но недалеко, потому что получал по голове мечом от радостного всадника и замертво валился под копыта.
— Охвен! — закричал я. — Они людей убивают!
— Посмотри, ворота в городе уже закрыты? — прокричал он мне в ответ. И добавил, видно приняв решение. — Ленни! Сиди наверху тихо, чтоб тебя никто не заметил! Мортен!
Я бросился вниз. Охвен сбил наземь лестницу и достал наши мечи. Я, видя такое дело, поднял единственное наше копье и прислонил его к стене.
— Слушай сюда, друг! — обратился он ко мне. — К сожалению, убежать вы с девочкой уже не успеете. В городе уже все входы-выходы заперты, собирают дружинников. Эти на конях совсем скоро будут здесь. Они сюда пришли не вести дела, а убивать. Нам надо продержаться чуть-чуть, пока с крепости не придет подмога. Прости меня, дурака старого!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
