проведённых на разнообразных мирах-помойках, где платили за убийства и разрушения:
"В таком месте хотелось бы жить".
Мурцатто выхватила бутылку у Георга, когда тот собирался ещё раз наполнить фужер. Она сказала:
— Уже четыре. Хватит! Когда я только поступила к тебе на службу, ты пил только по вечерам.
— Нелепые сплетни, — отмахнулся Георг. — Я всегда был свободным человеком и пил тогда, когда хотел.
— Чёрт побери… Завязывай! Ты уже не простой разбойник!
— Вынужден согласиться, капитан, — Ловчий подал голос. — У вас повысился пульс и давление. В вашем возрасте показатели не очень хорошие.
Георг взмахнул руками, расплескав остатки напитка. Он воскликнул:
— Боже-Император, кого я взял в напарники?! Вы кому угодно плешь протрёте!
— Тебе всё сложнее контролировать эмоции, Георг, — произнесла Мурцатто.
— Поэтому мы отлично подходим друг другу, снежная королева. — Георг поморщился и снова уткнулся в стекло.
На улицах города Георг заметил кое-что необычное. Среди граждан, спешащих по делам, были рабочие люди в робах, бездельники в лёгких платьях и костюмах, арбитры и силовики при полном параде, а кроме них, — словно бы гости с другой планеты, чей стиль серьёзно отличался от царящей на Нагаре моды. Мужчины кутались в свободные белые халаты, а головы покрывали платками, — или такими же белыми, или цветными, перехваченными верёвками. Если у мужчин лица оставались открыты, то женщины были замотаны тонкой волнистой тканью от макушки и до пят, — только глаза видно.
Такое Георг видел редко — последний раз на свадьбе одного из своих подчинённых — но знал, что подобные веяния пришли на Нагару вместе с Орденом Чёрной Розы Вавилона.
Этому ордену когда-то и поклялась в верности та женщина, с которой Георг собирался встретиться.
Лимузин остановился. Первым салон автомобиля покинул Ловчий. За ним, не дожидаясь слов "всё чисто", последовала Мурцатто. Она тут же раскрыла зонтик, чтобы защититься от алых лучей красного гиганта на небосводе. Георг бросил печальный взгляд на бутылку шампанского, на бар-холодильник, покряхтел, опёрся на трость и вышел.
Сначала стало просто горячо, будто Георг угодил в баню, потом он ощутил, что воротник начал натирать, а одежда мокнуть. Слава Богу-Императору, к тому времени он уже успел добраться до здания с колоннами и стягами. На одних развевающихся полотнах красовался череп, вписанный в шипованный круг, который, в свою очередь, был вписан в литеру "I", — символ экклезиархии. На других, — белый, побитый в боях щит с изображением чёрной розы с шипами, с которых падали капли крови.
На входе в представительство группа Георга разминулась с трёмя женщинами. Первая — в апостольнике — перебирала чётки и шла, никого не замечая. Пара позади, — в алых масках палачей, во власяницах, босы. Эти подтянутые крепкие женщины были вооружены цепными мечами.
Всё произошло так быстро, что Георг не успел разобрать вышивку на апостольнике. Он просто пожал плечами и решил, что не один сегодня был приглашён в гости.
Вооружённые привратники — привратницы — навалились на тяжёлые высокие створки, пропустили Георга и компанию внутрь. Там, рядом с рамками металлоискателей, гостей ждали ещё несколько воительниц. Никаких силовых доспехов, которые привычно видеть на Сёстрах Битвы, но зато внушительные крупнокалиберные ружья и даже болтеры. В этом месте могли горячо встретить и незваных гостей тоже.
— Георг Хокберг, Манрикетта Мурцатто, — произнесла ближайшая воительница, чьё лицо было скрыто балаклавой.
Она не спрашивала, она утверждала.
— Да, здравствуйте, — сказал Георг и улыбнулся.
Мурцатто закрыла зонтик, а Ловчий распахнул свою бесформенную накидку, показав выгнутые металлические ноги с лишним суставом, мощный бронированный корпус и руки, что заканчивались аккордовыми когтями.
— Прошу сдать оружие, — произнесла воительница. — Телохранитель останется здесь. Он сам по себе оружие.
— Хорошо, — кивнул Георг.
Георг был уверен, что Ловчий в самые короткие сроки сможет добраться и спасти его, если что. Маячок находился в аугметической руке вольного торговца.
Георг сдал саблю, его трость проверили сканером, но ничего не обнаружили, — Георг только шире ухмыльнулся.
Мурцатто оставила в полупрозрачном контейнере небольшой револьвер, а потом гостей проводили на второй этаж, в приёмную к Сарии фон Фредрисхальд, к одному из трёх самых влиятельных лиц звёздной системы Отарио.
Эта женщина предпочитала строгий костюм, но и о вещах с далекой выжженной родины не забывала, — голова была накрыта чёрным платком, открывая такое же угольно-чёрное лицо с большими глазами, прямым носом, пухлыми губами и острым подбородком.
После рождения детей эта женщина здорово поправилась, но теперь снова пришла в форму, у неё появилась какая-никакая талия.
Сария приподнялась над столом, заваленным документами, слегка поклонилась гостям и произнесла:
— Здравствуйте. Присаживайтесь. — Сария указала на пару кресел перед собой.
В этот миг Георг заметил, что в кабинете на кожаном диване сбоку сидела ещё и маленькая девочка приблизительно лет десяти. Очень похожа на мать, только и кожа, и глаза куда светлее. Георг оступился, когда понял, кто она. Если бы не Мурцатто, он бы здорово приложился лбом о крепкий деревянный стол.
— У меня много работы, — сказала Сария, когда гости уселись, — поэтому по возможности я и детей беру с собой, чтобы проводить время вместе. Надеюсь, они не проклянут меня за то, что я украла у них детство. — Сария перевела взгляд на дочь и произнесла: — Марьям, поздоровайся с гостями. Это Георг Хокберг и Манрикетта Мурцатто. Твой отец служил вместе с ними.
— Здравствуйте, — отозвалась девочка.
На коленях Марьям лежала книжка. Обложку Георг не разглядел, но подозревал, что, наверное, нечто церковное. Или же какие-нибудь детские глупые книжки с картинками.
— Привет, Марьям, — сказала Мурцатто, улыбнувшись. — Помню тебя ещё вот такой, — Мурцатто показала, какой, — но, к сожалению, сегодня без шоколада. И не думала, что увижу тебя.
— Я тоже вас помню, тётя Мурцатто!
Георг почувствовал себя последним дерьмом, а поэтому прокашлялся и сказал:
— Думаю, лучше начать с извинений, госпожа фон Фредрисхальд. — Георг стянул с указательного пальца на протезе перстень, привстал и передал Сарие. — Это чудесное украшение подарил мне Каролус, когда нанялся в компанию. Перстень этот передавали от отца к сыну, а Каролус таким образом поклялся мне в верности. Мне… мне действительно очень жаль, что всё случилось так, как случилось. Я понимаю, словами ничего не исправить, но прошу прощения. После кампании на Мордвиге-Прайм я и сам не в себе был. Увечья, — Георг показал протез, — да и вообще… Чуть не рехнулся.
Когда
