прибора.
— Я задам вам десять вопросов, на которые вам нужно давать отрицательный ответ вне зависимости от правдивости. Вам понятно?
— Нет.
— Это калибровка, я должен настроить прибор. Вначале вы даете десять ответов «нет», потом десять «да». Понимаете?
— Нет.
Агент немного подзавис, и тут Маслов негромко засмеялся.
— Похоже, вы уже получили первые два отрицательных ответа, господа.
— Действительно, — согласился Вяткин, — оба ответа неправдивые, судя по показателям. Ваш рост двадцать сантиметров?
— Нет, — ответил я.
— Вы были на Луне?
— Нет.
Он задал еще несколько вопросов, ответы на которые заведомо известны, потом начались такие же вопросы, но я уже отвечал «да».
— Калибровка завершена, — сказал агент. — Итак, как вас зовут?
Я нахмурился.
— Не мытьем, так катанием, господа? Повторю то, что сказал агенту Малковичу: я не буду отвечать на ваши вопросы до тех пор, пока мне не предоставят адвоката. Я не назвал своего имени ему — не назову и вам. Обойдетесь.
— Вот это поворот, — протянул Маслов.
— Нет, ваша светлость. «Вот это поворот» — это присутствие тут агентов СГБ, к которым я со вчерашнего дня питаю очень резкую неприязнь. Мы не договаривались, что они снова будут меня допрашивать, вопрос стоял так, что я должен буду под детектором рассказать о вендиго.
— Мне казалось очевидным, что вопросы будут заданы на очень разные темы, — хмыкнул полковник. — Если вы не отвечаете на вопрос, как вас зовут — а документы тогда как оформлять? На чье имя?
— На то, которое я вам назову — на то и оформлять. Это и будет мое новое имя. Старое я оставлю при себе, им этого знать незачем.
— Да вот как раз есть зачем, — возразил Вяткин. — Нам ведь надо проверить по базам, не террорист ли вы, не вражеский шпион ли, не наломали ли дров там, откуда прибыли... Нельзя просто взять и дать документы непонятно кому.
Я ухмыльнулся: а ума-то небогато, хоть и гэбье.
— А у вас приборчик прямо сейчас работает, да?
— Да.
— И что показывает? Я лгал?
— Пока вроде нет.
— Ну так вы медленно соображаете, агент. Я меньше минуты назад сказал, что испытываю к вам неприязнь только со вчерашнего дня. И раз это правда, то я не могу быть ни террористом, ни шпионом, потому что для этих товарищей вы враги, а я до вчерашнего дня ничего против вас не имел. Наконец, а зачем проверять меня по базам, если можно просто взять и спросить в лоб, не террорист ли я? У вас же детектор лжи, епта.
— Ну как вариант, — согласился Вяткин. — Вы состоите в какой-либо военизированной или подпольной организации?
— Я не состою вообще ни в какой организации.
— Вы находитесь в розыске в какой-либо стране?
Быстро соображаю. Меня ищут — но это не совсем то же самое, что и находиться в официальном розыске. Ищет-то корпорация. Впрочем, дам ответ более надежный.
— Меня проверял глава СБ корпорации «Ниппон Магтек», и по его словам, меня в розыске нет. О розыске моей персоны в какой-либо другой стране я ничего не знаю, как не знаю и причин, по которым мог бы попасть в розыск где-то еще.
— Вам приходилось совершать преступления?
Ухмыляюсь:
— Ну, это очень странный вопрос, если учесть, что мы тут собираемся оформлять и каким путем.
— Хорошо, вам приходилось совершать преступления, не считая нелегальной иммиграции на территорию Великой Руси?
Вопрос-то скользкий, потому что грабеж грабителей, которые пытались ограбить Семена — точно деяние противозаконное. Ладно, попытаюсь вывернуться.
— Я не юрист, как бы. Например, мне неизвестно, как с точки зрения закона выглядит мое участие в подпольных боях. Еще я побил двоих вооруженных грабителей, которые пытались ограбить хорошего человека — у них были нож и кастет. По логике здравого смысла, это была оправданная самооборона. Ну или оборона третьего лица. Но законы не всегда следуют здравому смыслу, к сожалению.
— Еще что-нибудь?
— Ну, еще меня пытались застрелить, и мне, опять же, пришлось применять насилие для защиты своей жизни.
— Нескучная же у вас жизнь, — обронил Маслов.
— И не говорите. Но тут как бы вина не моя, просто занесло меня в плохой район. Заброшенки за «Полем дураков» знаете? Нормальные люди туда ездят на бронированных лимузинах, а у меня ни лимузина, ни охранников. И не моя вина, что некоторые должностные лица пинают буи вместо того, чтобы разбираться с неблагополучными районами. Я-то, между прочим, к насилию не склонен, я даже на арене пошел в лигу без правил, где дерутся в основном моральные уроды, только потому, что бить по лицу противника-спортсмена, которого выгнала на арену нужда, как и меня, и который ничего плохого мне не сделал и вообще, наверное, хороший человек... ну как-то неприятно. Плохих людей бить легче.
— Так чем кончился инцидент с попыткой застрелить? — спросил Вяткин.
— Я жив, как видите. Персона, которая пыталась прострелить мне голову ни за понюшку табака, тоже осталась жива, хоть и пострадала маленько.
— А пистолет?
— Выбросил.
— Очень несознательный поступок, — протянул гэбист.
— Да ладно? — фыркнул я. — Чья вина, что по улицам ходят преступники с крупнокалиберными револьверами?! Моя или ваша? Я вам, кстати, секрет открою: если вы будете заниматься тем, чтобы устраивать неприятности хорошим людям вроде меня — то вполне естественно, что времени на работу с плохими у вас не останется.
Тут вмешался Маслов.
— Господа, что там у вас на ленте?
— Практически ничего, — признал Грибоедов.
— Ну тогда дальше я. Итак, что там по вендиго?
Я пожал плечами:
— Повторю то же самое, что сказал четыре часа назад. Я не знал, что это за тварь. В тот момент, когда я вытаскивал вендиго из машины за ноги, мне казалось, что это голый мужик, вероятно, упоротый. Само собой, что я не имею ни малейшего понятия о том, откуда эта хрень взялась и как там оказалась.
Маслов вопросительно взглянул на Вяткина, тот пожал плечами:
— По графику чисто.
— Тогда у меня все. У вас, господа?
Вяткин несколько секунд думал, затем спросил:
— А для чего было вообще... иммигрировать сюда?
Вопрос скользкий, потому что я вообще-то не иммигрировал сюда, строго говоря. Впрочем...
— Людям свойственно перебираться туда, где
