Тем временем жизнь двора шла своим чередом – балы, парады, официальные приемы, спектакли – словно в стране все было спокойно и она не стояла на пороге гражданской войны. Секретарь французского посольства, виконт Мельхиор де Вог пишет в своем дневнике 26 января 1879 года: «Присутствовал на спектакле. Самое фееричное зрелище в моей жизни. Некое смешение эпох Людовика XIV и Гаруна аль-Рашида. Когда императорская семья появилась в большой ложе, все женщины с обнаженными плечами и в бриллиантах в ложах, все генералы в эполетах и орденских лентах в партере поднялись в лучах электрического света и дружно прокричали „ура“ при первых звуках гимна. На фоне одежд всех цветов радуги выделялся лишь черный костюм посла США. Блеск, могущество, роскошь, исключительность… и золото восьмидесяти миллионов человек, собранное в этом искрящемся зале. Его вид столь прекрасен, столь величествен, что после этого можно созерцать только звезды и идеи, ибо на земле больше нет ничего подобного».
Александр присутствовал на этих мероприятиях по долгу монарха, апатичный и печальный. Даже находясь среди наиболее преданных придворных, он иногда чувствовал, как по спине пробегает холодок, холодок недовольства, испытываемого страной по отношению к нему. В надежде объединить вокруг себя всех людей доброй воли он приказал опубликовать в «Правительственном вестнике» обращение к народу, которое гласило следующее: «Какими бы суровыми ни казались решения правительства, как бы жестко и рьяно ни осуществлялись эти меры, как бы спокойно и с презрением власть ни относилась к угрозам банды злоумышленников, правительство должно опереться на общество и поэтому оно призывает все сословия русской нации помочь ему вырвать зло с корнем… Лучшие представители русского народа должны продемонстрировать своим поведением, что среди них нет места преступникам, что они отвергают их идеи и что каждый верный подданный царя готов сделать все возможное, чтобы помочь правительству уничтожить общего врага, который подрывает нашу страну изнутри».
Этот патетический призыв был услышан лишь сторонниками монархии, которых вовсе не нужно было агитировать. Зараза политического убийства распространялась в России подобно эпидемии. По империи катилась волна покушений на прокуроров, судей, полицейских чиновников, офицеров жандармерии, начальников тюрем. 9 февраля 1879 года Григорий Гольденберг выстрелом из револьвера убил харьковского губернатора князя Кропоткина (двоюродного брата знаменитого анархиста). 1 марта того же года едва избежал смерти генерал Дрентельн, сменивший на посту шефа полиции генерала Мезенцова, убитого годом ранее. Карету, в которой он ехал вдоль набережной Невы, нагнал всадник и произвел по нему выстрел, не достигший цели. Полицейские бросились вслед за покушавшимся, но тот легко ушел от преследования. По этому поводу в подпольной газете «Земли и воли», называвшейся «Листок», было заявлено, что террор «заставляет власти почувствовать все свое бессилие в условиях опасности, источник которой неизвестен».
Спустя несколько недель, утром 2 апреля 1879 года, Александр, совершавший традиционную прогулку в окрестностях дворца, заметил высокого молодого человека в чиновничьей фуражке, который шел ему навстречу быстрым шагом. Встревожившись, Александр оглянулся. Сопровождавший его полицейский офицер отстал шагов на двадцать пять. На противоположной стороне, на площади Генерального штаба, находился капитан жандармерии. Прежде чем император успел окликнуть их, незнакомец выстрелил в него из револьвера. Александр уклонился вправо. Второй выстрел. Несмотря на шестьдесят один год, он ловко отпрыгнул влево. Третья пуля просвистела возле его уха. Он зигзагами побежал прочь. Четвертая и пятая пули едва не задели его. Полицейские, наконец, схватили безумца. По дороге в участок он пытался покончить с собой, сунув в рот наполненный ядом орех. Тут же выяснили, что его зовут Александр Соловьев, что ему тридцать лет и что по профессии он учитель. На вопросы следователя по поводу подготовки покушения и сообщников он отвечать отказался, с гордостью заявив: «Я крещен в православной вере, но в Бога не верю… Идея покушения на жизнь Его Величества возникла у меня после знакомства с учением социалистов-революционеров. Я принадлежу к российской секции этой партии, которая считает несправедливым, что большинство страдает ради того, чтобы меньшинство пользовалось плодами народного труда и всеми благами цивилизации, недоступными большинству». (Г. Чулков: Последние цари-самодержцы.) И добавил: «Больше вы от меня ничего не узнаете. Я уже давно принес в жертву свою жизнь. Даже если я позволю себе в чем-либо сознаться, товарищи организуют мое убийство. Да, в этой самой тюрьме, где мы сейчас находимся». (Морис Палеолог.) Его повесили 29 мая 1879 года.
В очередной раз избежав гибели, Александр по обычаю отслужил благодарственный молебен и принял поздравления придворных. Дерзкое покушение Соловьева, пусть и неудачное, потрясло общество. Всюду царила атмосфера неуверенности и тревоги. Теперь в молодежи видели не идеалистов, совершающих «хождение в народ», а преступников. Те же, словно бросая вызов, стали появляться на публике в нарочито неряшливом виде: студенты с всклокоченными бородами и длинными волосами, одетые в красные рубахи и с шарфами на плечах; студентки в коротких юбках, с остриженными волосами и с папиросами в зубах.
Великий сатирик Салтыков-Щедрин пишет по этому поводу: «Это люди, которые начали читать, не зная азбуки, и ходить, не научившись твердо стоять на ногах». (Константин де Грюнвальд: Русское общество и цивилизация в XIX веке.) Даже не принадлежа к какой бы то ни было подпольной группе, они симпатизировали профессиональным агитаторам и упрекали своих родителей в том, что те цепляются за старый порядок. Что же касается родителей, они, трепеща при мысли о кровавой революции, сами хотели изменений. Каких? Они не могли ответить определенно на этот вопрос. Но они были убеждены в том, что существующий режим изжил себя. Будущее – думали они – не должно напоминать прошлое. Подобно спящему человеку, который ищет во сне наиболее удобное положение, они переворачивались с одного бока на другой. Согласно их мнению следовало различать заговорщиков-нигилистов и здравомыслящих либералов. Последние, среди которых фигурировали ученые, высшие чиновники, литераторы, инженеры и врачи, мечтали о конституции. Почему бы не пойти навстречу их желаниям? Момент был самый благоприятный.
Однако Александр боялся, как бы его уступки не привели к распаду империи. Являясь абсолютным монархом, он не был абсолютно свободен в своих действиях, ибо имел обязательства перед своими предками и потомками. Его отец оставил ему богатство в наследство. Он должен был передать его в целости и сохранности своему наследнику. Все – министры, советники, жена, любовница – умоляли его проявлять осторожность. Скрепя сердце он отказался от ежедневных пеших прогулок и покидал дворец только в закрытой карете под охраной казаков. Дабы охладить пыл революционеров, он наделил генерал-губернаторов Санкт-Петербурга, Москвы, Варшавы, Киева, Харькова и Одессы верховной властью с исключительными полномочиями: они могли арестовывать или высылать любых подозрительных лиц, приостанавливать или запрещать издание любого органа периодической печати, принимать любые необходимые меры по поддержанию порядка. Среди этих шести властителей были три генерала, прославившиеся во время последней войны – Тотлебен, Гурко и Лорис-Меликов. Таким образом, в России фактически вводилось военное положение. Указ от 5 августа 1879 года гласил, что отныне любое лицо, обвиненное в политическом преступлении, может быть осуждено без предварительного следствия и заслушивания свидетелей и приговорено к смертной казни без права подачи апелляции.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
