Угасающий бой постепенно смещался к холму, на котором расположился Аттила со свитой. Диор давно уже приметил огромного бургунда, который, возглавив десятка три рослых воинов, успешно отбивал атаки степняков. Эта отчаянная кучка германцев давно бы вырвалась из окружения, но, видимо, имела другую цель. Воины упрямо прокладывали себе дорогу к холму. Тысячник Тургут тоже заметил грозящую Аттиле опасность и торопился на помощь во главе сотни самых отчаянных рубак. Но им приходилось то и дело задерживаться. Уцелевшие бургунды, поняв замысел своего вожака, вцеплялись в сотню Тургута, подобно своре собак, ценой собственной жизни всячески замедляя ее продвижение.
Наконец, прорубившись сквозь последний жидкий заслон, предводитель германцев сумел–таки вырваться на простор и помчался к холму. Остальные опять задержали Тургута. Им уже нечего было терять, кроме своей жизни. И они старались продать ее подороже.
Увидев приближающихся мстителей, некоторые тарханы, радостно взвизгнув, выхватили мечи, толпой кинулись с холма. Бургунды скакали, держа наготове дротики и привстав на стременах, отчего казались еще громаднее. Аттила удержал Диора, рванувшегося было вслед за тарханами.
— Не спеши! — сурово проговорил он и, показав на сближающихся с бургундами тарханов, презрительно добавил: — Они хотят заслужить мое одобрение! Глупцы! Да, оставшимся в живых я скажу слова благодарности, если они того заслужат. Но знай: предводитель не тот, кого хвалят, а кто сам хвалит! Не тот, кто добивается благосклонности, а чьей благосклонности добиваются! Не иначе! Ты понял?
— Понял! — прошептал Диор.
— А теперь смотри! — повелительно произнес Аттила.
Тарханы гибли один за другим под клинками могучих
бургундов. Разряженные в шитые золотом одежды, в золоченых доспехах, разукрашенных шлемах, они были похожи на яркие цветы, срезаемые серпами умелых жнецов. В мгновение ока их осталась едва ли половина. А между тем они не сразили ни одного бургунда. Уцелевшие тарханы в панике повернули лошадей и кинулись назад. Германцы гнались следом. Сотне Тургута тоже удалось прорваться, и она изо всех сил спешила на помощь. Но расстояние было слишком велико.
— Задержите германцев! — хладнокровно приказал Аттила своим телохранителям.
— Я с ними! — умоляюще простонал Диор, нетерпеливо ерзая в седле.
— Да, ты, сын Чегелая! — вдруг добродушно воскликнул Аттила и, внезапно оскалясь, ударил плеткой жеребца юноши.
Тот прыгнул вперед, догоняя уже мчавшихся вниз телохранителей. Аттила остался на холме один.
Кони телохранителей мчались огромными прыжками, сближаясь с врагами со страшной быстротой. Мимо Диора, что–то вопя, промчался постельничий Овчи с залитой кровью головой. Он едва держался в седле. Его догонял сам предводитель бургундов, занося для удара меч. Жеребец Диора налетел на него, подобно буре. Столкнувшиеся лошади поднялись на дыбы, грызя друг друга. Всадники удержались в седлах. Огромный меч бургунда обрушился на Диора. Тот заслонился щитом. Бронзовый щит треснул, но задержал удар. С быстротой молнии сверкнул клинок Диора. Бородатая голова предводителя слетела с широких плеч. Безголовое туловище завалилось вперед, залив коня хлынувшей черной кровью. И тотчас на Диора насели трое германцев. Диор зарубил ближнего и отразил удар клинка второго. Но в руке его остался лишь обломок меча и прорубленный щит. Им он и оглушил подскакавшего бургунда. Но еще один занес над ним меч. Диор успел перехватить мускулистую руку врага, сжал. Бургунд застонал и выронил оружие. Свободной рукой Диор подхватил падающий клинок и вогнал его в толстое брюхо германца. Телохранители Аттилы рубились не менее славно. За время, равное нескольким вздохам, они сумели свалить шестерых врагов. Ни один германец не сумел прорваться к вершине холма, на котором высилась одинокая фигура Аттилы.
И тут подоспел Тургут со своими воинами.
Глава 10
ВОЖДИ ГУННОВ
1
— Ты удалец, сын Чегелая! — воскликнул Аттила, когда Диор вернулся на свое место. — Я восхищен! Певцы будут слагать о тебе песни!
Поодаль толпились понурые тарханы. Знахарь прикладывал целебные травы к разрубленной голове одноглазого Овчи. Тот морщился от боли, кряхтел и плевался. С презрением оглядев своих приближенных, Аттила отвернулся.
На равнине догорал обоз бургундов. Повсюду валялись трупы людей и животных. На месте побоища бродили гунны, снимая оружие и одежду с мертвых германцев, приканчивая раненых и притворившихся мертвыми. Ни один бургунд не уцелел, в том числе женщины и дети. Младенцам воины разбивали головы о щиты. В свое время так поступали и римляне с побежденными. И в этом для Диора не было уже ничего удивительного. Кому не знакома ярость, ослепительная, жгучая, всевластная, когда врага хочется рвать зубами? А как легко убить ближнего из ненависти к нему! Остановить руку убийцы может только страх или многолетняя мирная жизнь, каковой еще не случалось в истории народов.
Зарокотали барабаны в честь победы. Ударил в тугой бубен шаман, вознося благодарственную молитву могущественному Тэнгри. На походном алтаре приносили жертву громовержцу Куару. В отдалении воины сгоняли к реке стада германцев. Единственное, чего Диор не увидел после боя, — это поедание победителями дымящихся плодов, вынутых из чрева матерей. Чего не было, того не было.
Неподалеку от Аттилы забрызганный кровью Тургут чинил лопнувшую подпругу. Аттила воскликнул, чтобы слышали все:
— Тургут! Вся добыча твоя! Сверх того дарю тысяче двадцать горстей золотых монет! Раздели среди воинов по заслугам! Вечером назовешь погибших!
И еще один бой довелось увидеть в дороге Диору. Правда, тут было несколько иначе.
Это случилось на четвертый день пути, когда они уже подъезжали к Тиссе, на берегу которой располагалась ставка Ругилы.
Дорога начала спускаться с плоскогорья в густой лес. Ехали по нему до полудня. Вдруг лес расступился и открылась луговая низина. И Диор увидел, что в ней идет сражение между двумя конными отрядами. Издали было видно, как воины отважно наскакивали друг на друга, взмахивая сверкающими клинками. От передовой заставы отделилось несколько дозорных и помчалось к месту схватки. Пока они скакали, сражение внезапно прекратилось, отряды разъехались и исчезли за лесом. Диора удивило то, что на поле боя не осталось ни одного трупа, хотя он ясно видел, что сражение было жарким. Лицо Аттилы оставалось невозмутимым. А ведь от его взгляда ничего не ускользало.
Возле полноводной и быстрой Тиссы посольство поджидало не менее десяти тысяч приземистых воинов, выстроившихся на равнине. А из–за возвышенностей, рощ, из оврагов как по мановению волшебного жезла мага вырастали все новые и новые отряды. Можно было только поражаться их мастерству маневра, быстроте и внезапности появления.
К Аттиле густой толпой подскакали этельберы — предводители отрядов. Впереди ехал постаревший Чегелай. Об этом Диору сообщил сам Аттила. На равнине гремел воинственный клич:
— Хар–ха! Слава Аттиле!
Приблизившись, Чегелай поднял в приветствии обе ладони, произнес надорванным голосом:
— Хай, мое сердце радуется встрече!
Алая лента обвивала его шапку. Седобородый, морщинистый, с обвисшими под грузом пережитого плечами, это был далеко не прежний удалец, способный сразиться с пятью воинами и победить. Но боевой задор все еще горел в его запавших глазах, все еще грозно вскидывал он белую голову, обводя свирепым взглядом своих этельберов. На Диора он не обратил внимания.
— Да пребудут твои дни в довольстве! — ответил Аттила и спросил: — Кто командовал правым отрядом в низине?
— Правым командовал Кашкай, левым Силхан Сеченый, — сказал Чегелай.
— Ко мне, Кашкай, сын Кашкая! — приказал племянник Ругилы.
Подъехал самоуверенный стройный этельбер с дерзкой улыбкой на тонком, необычном для гунна бледном лице.
— Почему, Кашкай, ты опоздал выйти из боя? — спросил Аттила.
— Это не я опоздал, а ты подъехал слишком рано, — нагло ответил тот.
Сверкающий взгляд Аттилы вонзился в него. Этельбер с той же дерзкой улыбкой встретил взгляд джавшингира. Но вдруг как бы осел в седле, стал меньше ростом, покачнулся, застонал, начал заваливаться на бок, вслепую шаря рукой в поисках поводьев, судорожно цепляясь за высокую луку седла. Никто не пришел к нему на помощь, наоборот, многие поспешно отъехали прочь. Кашкай упал головой вниз. Аттила поднял тяжелую нагайку, ударил жеребца этельбера промеж глаз. Жеребец взвизгнул от боли, прянул, помчался в степь. Шапка свалилась с Кашкая, обнаженная голова билась о неровности почвы. Чегелай равнодушно отвернулся.
