— Уезжайте, уезжайте! Стыдно мужчинам стонать и проливать слезы из-за кратковременной разлуки в нашем бренном мире. Постараемся сделать так, чтобы добрые деяния, добродетели и христианская жизнь позволили нам когда-нибудь воссоединиться на Небесах, — это главное!
Сделав знак молодым людям, что они могут удалиться, он отвернулся от них, собираясь идти к сестрам, и не поворачивался, пока они не вышли из покоев.
Дон Филипп и Эммануил Филиберт сели на коней и немедленно выехали в Брюссель.
Что же до бывшего императора, то он на следующий день, 10 сентября 1555 года, взошел на борт судна «поистине королевского размерами и украшениями», как пишет Грегорио Лети, историк Карла V; однако едва корабль вышел в море, как его догнало другое судно, английское. На борту его находился граф Эйрандел, которого королева Мария послала к своему свекру, прося нанести ей визит, коль скоро он проплывает так близко от берегов Великобритании.
В ответ на это приглашение Карл V пожал плечами и сказал не без горечи:
— Э, граф, какая радость такой великой королеве оказаться снохой простого дворянина?
Несмотря на такой ответ, граф Эйрандел так учтиво и почтительно умолял императора, что тот, не зная уже, как отделаться от его настойчивых просьб, сказал:
— Господин граф, все будет зависеть от ветра.
Обе королевы плыли вместе с братом. Императорское судно сопровождало шестьдесят кораблей. И хотя ветры вовсе не были неблагоприятными, император проплыл без остановки мимо Ярмута, Лондона и Портсмута; видя это, граф Эйрандел не стал более настаивать: он почтительно присоединился к императорскому эскорту и проводил Карла V до Ларедо, порта в Бискайе, где его встретил великий коннетабль Кастилии.
Едва ступив на землю Испании, которой он с такой славой правил, не успев выслушать ни единого слова из речи, подготовленной в его честь великим коннетаблем, Карл V опустился на колени и, поцеловав землю этого королевства, ставшего его второй родиной, сказал:
— Приветствую тебя со всем возможным почтением, о наша общая мать! И как нагим я вышел из чрева моей матери, чтобы получить от мира столько богатств, так нагим я хочу, о дражайшая мать, вернуться в твое лоно. И если первый раз это сделала природа, то ныне это совершается по моей воле.
И не успел он окончить этой молитвы, как поднялся ветер и налетела такая яростная буря, что весь флот, сопровождавший его, и само императорское судно, груженное сокровищами и великолепными дарами, которые император привез из Бельгии и Германии для испанских церквей, затонули прямо в порту; это заставило одного из сопровождавших Карла V сказать, что императорское судно, провидя, что никогда более не осенит его подобная слава, погрузилось в море, дабы этим выказать свое уважение, печаль и сожаление.
И было совсем неплохо, по правде говоря, что неодушевленные предметы выказывали подобные доказательства уважения, печали и сожаления Карлу V, поскольку люди остались равнодушны к этому былому величию. Например, в Бургосе бывший император пересек весь город, не встретив ни одной депутации, а горожане даже не вышли к дверям, чтобы посмотреть на него.
Увидев такое, император покачал головой и прошептал:
— Поистине, кажется, будто жители Бургоса слышали, как я сказал в Ларедо, что вернулся в Испанию нагим!
Однако в тот же день один знатный сеньор, Бартоломео Миранда, нанес ему визит и сказал ему: «Вот уже ровно год, государь, как ваше величество начали оставлять мир, чтобы полностью посвятить себя служению Богу…»
— Да, — прервал его Карл V, — и вот уже ровно год, как я в этом раскаялся!
Карл V вспомнил грустный вечер своего отречения, когда он остался в полном одиночестве и не нашлось никого, кроме адмирала Колиньи, чтобы помочь ему убрать в камин выкатившиеся на ковер угли.
Из Бургоса император направился в Вальядолид, тогда столицу Испании. В получасе езды от города он столкнулся с высланным ему навстречу кортежем, состоявшим из знатных дворян и предводительствуемым его внуком доном Карлосом, которому тогда было одиннадцать лет.
Мальчик отлично управлялся с лошадью и ехал у левой дверцы императорских носилок. Он видел своего деда первый раз, и тот его рассматривал со вниманием, какое любого другого смутило бы. Но дон Карл ос даже глаз не опускал, довольствуясь тем, что каждый раз, когда старый император смотрел на него, почтительно снимал свою току и снова надевал ее, как только Карл V отводил взгляд.
Едва войдя в свои покои, император приказал привести внука, чтобы хорошенько его рассмотреть и поговорить с ним.
Мальчик вошел; он держался почтительно, но отнюдь не был смущен.
— Это очень похвально, внук мой, — сказал ему Карл V, — что вы выехали меня встречать.
— Это был мой долг, — ответил мальчик, — ведь я дважды ваш подданный: вы мой дед и мой император.
— Ах, вот как! — промолвил Карл V, удивленный тем, что столь юное создание отвечает так уверенно и твердо.
— Впрочем, если бы я не приехал встречать ваше императорское величество из долга, — продолжал ребенок, — то я сделал бы это из любопытства.
— Почему так?
— Потому что я часто слышал, что вы были выдающимся императором и совершили много великих дел.
— Неужели? — сказал Карл, которого развлекала удивительная естественность ребенка. — А ты хочешь, чтобы я рассказал тебе об этих великих делах?
— Это было бы для меня величайшей честью и огромным удовольствием! — ответил юный принц.
— Ну хорошо, сядь вот тут.
— С позволения вашего величества, — ответил мальчик, — я буду слушать стоя.
Тогда Карл V рассказал ему о своих войнах с Франциском I, с турками и протестантами.
Дон Карлос слушал его с огромным вниманием, а когда дед закончил, произнес, доказывая, что рассказ был для него не нов.
— Да, все так.
— Но, — заговорил снова император, — вы не сказали мне, господин мой внук, что вы думаете о моих приключениях, и находите ли вы, что я вел себя храбро?
— О! — воскликнул юный принц. — Я вполне доволен тем, что вы рассказали; только одно я не смог бы вам простить…
— Ба, — удивленно произнес император, — и что же это?
— Однажды ночью вы, полуголый, бежали из Инсбрука, спасаясь от герцога Морица.
— Но это, — смеясь, ответил император, — от меня не зависело, внук мой, клянусь вам!.. Он застал меня врасплох, при мне была только моя свита.
— Но я бы не бежал, — сказал дон Карлос.
— Как, вы не бежали бы?
— Нет.
— Но бежать пришлось, поскольку я не мог оказать со~ противление.
— Но я бы не бежал, — повторил дон Карлос.
— Так что же, нужно было сдаться? Это было бы очень неосторожно, и за это меня порицали бы еще больше.
