Закурили.
Сразу как-то не о чем стало говорить. Посидели немного, поднялись.
– До свиданья, отец, спасибо.
– Давай.
И уж пошли было в разные стороны, но Никитич остановился, крикнул парню:
– Слышь!.. А вить ты, парень, чуток не вляпался: Протокин-то этот – начальник милиции. Хорошо, не разбудил вчерась… А то бы не отвертеться тебе от него – дошлый черт. И счас, должно, прилипнет. Скажет: «Куда ушел?» То, се…
Парень ничего не говорил, смотрел на старика.
– А вчерась никакие бы документы не помогли.
Парень молчал.
– Ну шагай. – Никитич подкинул на плече чужое ружье и пошел через просеку назад, к избушке. Он уж почти прошел ее всю, просеку… И услышал: как будто над самым ухом оглушительно треснул сук. И в то же мгновение сзади, в спину и в затылок, как в несколько кулаков, сильно толканули вперед. Он упал лицом в снег. И ничего больше не слышал и не чувствовал. Не слышал, как с него сняли ружье и закидали снегом. И как сказали: «Так лучше, отец. Надежней».
…Когда солнышко вышло, парень был уже далеко от просеки. Он не видел солнца, шел, не оглядываясь, спиной к нему. Он смотрел вперед.
Тихо шуршал в воздухе сырой снег.
Тайга просыпалась. Весенний густой запах леса чуть дурманил и кружил голову.
Капроновая елочка*
Двое стояли на тракте, ждали попутную машину. А машин не было. Час назад проехали две груженые – не остановились. И больше не было. А через восемь часов – Новый год. Двое, отвернувшись от ветра, топтались на месте, хлопали рукавицами… Было морозно.
– Кхах!.. Не могу больше, – сказал один. – Айда греться, ну ее к черту все. Что теперь, подыхать, что ли?
Метрах в двухстах была чайная, туда они и направились.
Впереди, припадая на одну ногу, шагал тот, который предложил идти греться. При своей хромоте он шел как-то очень аккуратно, ловко, ладно. Следом, заложив руки за спину, вышагивал мужик метра в два ростом. Шагавший впереди то и дело оглядывался на тракт; второй сосредоточенно смотрел себе под ноги. Оба были из одной деревни, из Буланова, оба утром приехали в город по своим делам и договорились вместе уехать. Тот, что пониже, работал кладовщиком в булановской РТС, другой – кузнецом в той же РТС. Кладовщика звали Павлом. Большого мужика – Федором.
– Я думаю, их совсем седня не будет, – сказал Павел. – Под Новый год ни один дурак никуда не поедет.
Федор промолчал. В чайной было тепло и пусто.
Павел прошел к стойке. Федор для приличия обмахнул рукавицей валенки и тоже прошел к стойке.
– Налей по сто пятьдесят, – сказал Павел.
– Все еще не уехали? – без всякого интереса спросила буфетчица. (Они уже разок приходили греться.)
– Не уехали. Новый год с тобой встречать будем. Согласная? – поинтересовался Павел.
Молодая толстая буфетчица налила два по сто пятьдесят, отрезала два куска хлеба и только после этого ответила:
– Много таких желающих найдется.
Павел сдвинул шапку на затылок, весело посмотрел на буфетчицу, сказал неопределенно:
– Да-а…
Выпили. Присели к столику, молча ели хлеб, макая его в солонку.
Вошел еще один посетитель, представительный мужчина в козлиной дохе, в новых негнущихся валенках, в папахе. Сказал громко:
– С приближающимся! – У него, видно, было хорошее настроение.
Никто ему не ответил.
Мужчина подошел к стойке, расстегнул доху.
– Сто грамм, голубушка, и чего-нибудь… – вытянул шею, разглядывая полки. – Чего-нибудь на зубок.
Павел толкнул коленом Федора, показал глазами на представительного мужчину. Федор кивнул. Этого человека они знали. Жила в их деревне одинокая вдова Нюра Чалова, добрая, приветливая баба. И вот этот самый человек ездил к ней из города по праздникам и в выходные дни. В городе у него была семья, дети, двое, кажется. Нюра знала это, но почему-то отказать не могла – принимала. Все жалели Нюру, а этого гуся осуждали.
Мужчина выпил водку, смачно крякнул и подсел с бутербродом к столику.
– Тоже ехать?
– Мгм.
– Нету машин?
– Мгм, – односложно отвечал Павел, в упор разглядывая мужчину.
– А что делать?
– ???
– Черт… Мне надо срочно в Буланово добраться. Что же делать-то?
Павел, продолжая нескромно разглядывать ухажера, спросил:
– Что, живешь там?
– Да нет… – Мужчине стало жарко, он приспустил с плеч доху. Павел увидел у него во внутренних карманах две бутылки водки. – В гости еду.
– Понятно, – значительно сказал Павел.
– Как же добираться-то будем? – сокрушался мужчина. – А вам не в Буланово?
– Пешком, – решительно сказал Павел, отвлекаясь от ухажера. – Я думаю, надо идти, Федор. А то прокукуем тут… А?
Федор задумчиво жевал.
– Вы тоже в Буланово? – еще раз спросил мужчина.
Опять ему не ответили.
– Пойдем бором, часа через четыре дома будем. Дорогу я знаю.
– Сколько километров? – все пытался влезть в разговор мужчина. И опять на него не обратили внимания.
– Как, Федор?
– Пошли. – Федор поднялся.
– Так вы тоже в Буланово? Или куда?
– В Буланово, – сердито ответил Павел.
– Черт возьми совсем! – Мужчина потрогал в раздумье гладко выбритый, круглый, как пятка, подбородок. – Что же делать-то? Совсем не идут машины?
– Попробуй подожди, может, тебе повезет.
Павел с Федором пошли из чайной. Мужчина смотрел им вслед тоскливым взглядом.
– К Нюрке опять собрался, – сказал Павел, когда вышли на улицу. – Водка в карманах… Гад.
Федор сплюнул на снег, надвинул поглубже шапку.
– Всыпать разок хорошенько – перестанет ходить, – сказал он. Помолчал и добавил: – Нюрку только жалко.
– Она тоже хороша!.. Знает же, что у него семья, дети!..
– Та-а… чо ты ее осуждаешь? Ихное дело… слабые они. А он, видно, приласкал.
Отошли от чайной далеко уже, когда услышали сзади возглас:
– Э-э!
Их догонял ухажер.
– Ты глянь! – изумился Павел. – Идти хочет.
Федор ничего не сказал и не сбавил шага.
– Пошли!.. Иду с вами! – объявил ухажер таким тоном, точно он кого-то очень обрадовал этим своим решением.
Пошли втроем.
Окраина городка точно вымерла. Злой ветер загнал все живое под крыши, к камелькам. Под ногами путников громко взыкала мерзлая дорога.
– Я седня на заводе разговор слыхал: в девятьсот восьмом году не метеор в тайгу упал, а люди какие-то к нам прилетали. С другой планеты, – заговорил Павел, обращаясь к Федору.
– Ерунда все это, – авторитетно заявил ухажер. – Фантазия.
– Что-то у них испортилось, и произошел взрыв – малость не долетели, – продолжал Павел, не обращая внимания на замечание ухажера. – Как считаешь, Федор?
– А я откуда знаю?
– По-моему, люди были, – сам с собой стал рассуждать Павел. – Что-нибудь не рассчитали… Могло горючего не хватить.
– Сказки, – уверенно сказал ухажер. – Народу лишь бы поболтать, выдумывают всякие теории.
Павел обернулся к нему:
– Есть поумнее нас с тобой. Понял?
Ухажер не понял.
– Ну и что?
– А то, что не надо зря вякать. «Сказки»…
Ухажер, глядя сверху на Павла, снисходительно усмехнулся:
– Верь, верь, мне-то что.
– Каждый из себя ученого корчит… – Павел сердито высморкался. – Расплодилось ученых: в собаку кинь – в ученого попадешь.
Ухажер опять усмехнулся и посмотрел на Федора. И ничего не сказал. Замолчали. Под ногами тонко пела дорога: взык-взык, взык-взык… Ветер маленько поослаб.
Вышли за город. Остановились закурить.
– Теперь так: этот лесок пройдем, спустимся в лог, пройдем логом – ферма Светлоозерская будет. От той фермы дорога повернет вправо, к реке… Там пасека попадется. А там километров шесть – и Буланово, – объяснил Павел.
Пошли.
– А ты чего в городе делаешь? – спросил вдруг Федор, оглянувшись на ухажера.
– Как?
– Где работаешь-то?
– А? По снабжению. – Ухажер расправил плечи, весело посмотрел вперед. Положительно у него были хороши дела. Он радовался предстоящей встрече.
– Воруешь? – поинтересовался Павел.
– Зачем? – Снабженец не обиделся. – Кто ворует, тот в тюрьме сидит. А я, как видишь, вольный человек.
– Значит, умеешь.
– А к кому в гости идешь? – опять спросил Федор.
Снабженец ответил не сразу и неохотно.
– Так… к знакомым.
– Сколько ты, интересно, получаешь в месяц? – Павла взволновал вопрос: ворует этот человек или нет?
– Девятьсот восемьдесят. По-старому, конечно.
– А семья какая?
– Четверо со мной.
– Жена работает?
– Нет.
– Давай считать, – зловеще сказал Павел. – Двое ребятёшек – обуть, одеть: пару сот уходит в месяц? Уходит. Жена… тоже небось принарядиться любит: клади две сотни, а то и три. Пятьсот? Себе одеться – двести. Семьсот?.. А то и все девятьсот: выпить тоже, как видно, не за ворот льешь. Так? На пропитанье клади пять-шесть сот – сколько выходит? А ты одет-то вон как – одна доха небось тыщи две с половиной…
