– Я-то полагал, что гласность способствует сокращению преступности всех видов.
– Глупости! То есть, может, и не глупости, если в рубрике «Из зала суда». Но когда суют нос в следствие… Скольких мерзавцев спугнули!
– В мире нет ничего абсолютного. Ведь с помощью прессы можно и ловить!
– Ага, фотки печатать и по телевизору показывать: «Их разыскивает милиция». Пустое все это!
– Но ведь пресса может пустить дезу, сбить уголовный элемент с толку…
– Ну, бог с ними! – махнул Пантелеев рукой, подумав. – Лариса, чаем здесь еще поят?
– Только не в прихожей.
Самоутвердившись и выпив чаю, Пантелеев стал нормальным человеком, даже не лишенным чувства юмора. Действительно, это был кладезь сведений о криминальной жизни Булавинска.
И конечно, он прекрасно помнил историю с убийством Чащина.
– Конечно, Лев сам отчасти виноват, – сказал Пантелеев фразу, которая ничего не выражала.
– В смысле?
– А в том смысле, что прикрываться надо. Туда полез, сюда… Так не бывает. – Он помолчал и добавил: – Без последствий не бывает.
– Но вы думаете, то, что его убили у полиграфкомбината, случайность или он и с ним был как-то связан?
– Газету там печатали. «Булавинские ведомости».
– Это я знаю. Но слухи про левую продукцию – они, конечно, не слухи, а правда?
– Конечно, правда. Вопрос в том, кто эту левую продукцию печатает, сколько и для чего.
– Есть варианты? – с иронией спросил Гордеев. Мол, неужели ж ты, законник, можешь и оправдательные мотивы нарушений учесть?
– Пока есть. При таком налоговом законодательстве, как наше, без нарушений ничего не сделаешь. Отсюда в полиграфии – игры с тиражом, печать на левой бумаге и так далее. Есть, конечно, случаи крутые. Вы у себя в Москве выпустили учебник, очень хороший. Школьникам он нужен? Еще как! Вашего тиража для России маловато? Маловато. Везти его куда-нибудь в Красноярск дорого? Дорого. Невыгодно за такую цену. И вот мы в Булавинске печатаем точь-в-точь такой учебник, как московский, и даже, исключительно ради шутки, указываем данные вашей, московской типографии. В итоге школьники наших краев получают дешевые учебники, кто-то очень хорошие бабки, а вы, москвичи, немало бабок теряете… Вот так: и просвещение, и криминал в одном флаконе.
– Да это мне понятно.
– А раз понятно, то, может, поймете и то, что Лев, газетку свою печатая, наткнулся каким-то образом на такие тиражи, о которых я говорил.
– То есть убили за учебники.
– За деньги его убили, за очень большие деньги. Хотя, вам ли мне это говорить, сегодня укокошить может за все, что угодно, какой-нибудь бомж в подъезде…
– Но вы говорите: деньги. Я все-таки полагаю, что Чащин не участвовал в каком-то левом книгоиздании, не делил доходы…
– Но мог мешать делить свои доходы другим. Там были другие хозяева. И Лев о них узнал. Как считали занятые в том книжном деле, это было для него слишком обременительным знанием. Из него можно было извлечь не только статью для газеты.
– Вы полагаете, он кого-то пытался припугнуть?
– Лев был не тот человек. Но разворачивать свое новое частное расследование он начал точно.
– И в убийстве участвовали люди Вялина?
– Надо еще установить, что понимать под «людьми Вялина»? Как вы считаете, у сержанта в подчинении его люди или чьи-то еще?
– Да, я уже знаю об этой точке зрения, – сказал Гордеев, посмотрев на Ларису Матвеевну.
– Она – единственно правильная, – жестко произнес Пантелеев.
– И что делать в таком случае?
– Драться, господин юрист, драться.
– А что, у вас, в отличие от Чащина, есть прикрытие? – резко спросил Гордеев.
Пантелеев вздохнул и с теплотой в голосе вдруг сказал:
– Ну, вот вы приехали.
Помолчал и добавил:
– А вообще-то, кроме везения, ничего на этом свете нет. Пока тебе везет – ты здесь…
– Да, – протянул Гордеев. – Но иногда кое-что остается… например, видеозаписи.
– Остаются, – согласился Пантелеев, – и за них сажают одного, второго… Для разминки…
За окном раздался истошный звук пожарной сирены.
Слышно было, как промчалась одна машина, другая.
Потом раздался звук милицейского автомобиля.
– Что-то произошло, – сказала Лариса Матвеевна.
– Пожар, – махнул рукой Пантелеев.
Звуки автомобилей угасли.
– Где-то далеко.
– Восставший народ поджег «Вялинский рынок», – пошутила Баскакова.
– Ждите! – фыркнул Пантелеев. – Наш народ миролюбив и благодарен. Даже вору, если он, у него же украв, с ним поделится.
– Но кассета… – начал опять свое Гордеев.
– Кассеты у меня нет, – твердо сказал Пантелеев.
– Но ведь понятно, что Новицкий влип именно из-за нее. Неужели нельзя как-то узнать, где же она наконец. И что на ней?
– Вы, Юрий Петрович, не понимаете всей серьезности дела, в которое ввязываетесь.
– Это общеморальные рассуждения. А я иду небольшими шагами. По сторонам не глазею. Кассета нужна мне для того, чтобы вызволить Андреева.
– Кассета в обмен на арестанта! Ждите! Может, они только потому пока еще живы, что кассета не найдена.
– Я слышал, что кассеты давным-давно нет в городе, что она в Москве.
– Говорят много.
– Хорошо. Тогда позвольте мне поставить вас в известность о программе моего пребывания в Булавинске.
– Послушаю.
– Она предельно проста. Вызволить подзащитного Бориса Алексеевича Андреева из СИЗО. Для начала.
– Что – для начала? Ему выйти или это первый пункт вашей программы?
– Я же сказал, что двигаюсь небольшими шагами. Чтобы штаны не лопнули…
Последние слова Гордеев произносил, стараясь одновременно понять, о чем говорит Лариса Матвеевна по позвонившему телефону.
Но и она сама, закончив короткий разговор, быстро вошла в гостиную.
– А пойти придется! – произнесла, надевая ветровку поверх майки, в которой была. – Звонила Анна Михайловна. Недалеко от ее дома сгорел автомобиль. Насколько я поняла, катафалк. И, могу догадаться, не пустой. С телом Николаева.
– Черт! – вырвалось у Гордеева. – Опередили!
– Что? – не поняла Баскакова.
– Пойдемте, – Гордеев пошел к выходу. – Расскажу дорогой. Быстро же они узнали! Профессионально.
Оказалось, что ко всему прочему Баскакова еще и водит автомобиль. Они погрузились в ее «жигуленок» стального цвета и помчались к набережной, туда, где уже было полно зевак и пожарные поливали пеной валявшийся под травянистым откосом, ближе к воде, обугленный остов катафалка, окончательно уничтожая следы того, что произошло в действительности.
Пантелеева узнали.
К ним троим подошел молодой человек, перемазанный сажей.
– Это тоже из угро, Вася, – шепнула Лариса.
– Олег Федотович. – Гордеев увидел, что у парня слезятся глаза, но он не вытирает соленую влагу. – Горе… Там… там Паша Живейнов…
– Что? – заорал Гордеев.
Оперативник удивленно посмотрел на него и вытер слезы.
– Говорят, Паша Живейнов… там тоже был… Жору сопровождал…
– Но откуда?..
Вася пожал плечами.
– Насмерть? – Пантелеев рванулся к остову автомобиля.
– Обгорел до неузнаваемости. Врачи сказали, правда, что он еще при наезде на парапет погиб.
– Кто там был еще? – боясь услышать ответ, спросил Гордеев.
– Водитель. Паша. – Вася помедлил. – И Жора, конечно.
Путаясь от волнения в словах, он пересказал то, что видели прохожие: катафалк, ехавший по верхней набережной, – внизу была только пешеходная дорожка, отделенная от верха склоном с редкими кустами, – вдруг резко вильнул влево, к парапету, сокрушил его и полетел вниз, где и взорвался.
– Горело так, будто это не жалкий «уазик», а настоящий бензовоз! – удивленно закончил свое повествование оперативник.
Около двух часов понадобилось Пантелееву, Баскаковой и Гордееву, чтобы кое-как разобраться в том, что все-таки произошло этим воскресным днем.
Паша, как и обещал Гордееву, сидел дома. Точнее, лежал. К телефону подходила жена.
Но потом позвонила теща Николаева. Она сказала, что сегодня тело Георгия повезут в собор для отпевания.
«А гроб? – спросил Павел. – Он же без гроба».
«Гроб уже привезли, – ответила теща. – И сейчас все будет готово».
Живейнов, как сказала его теперь уже вдова, не был религиозным человеком и в церковь почти не ходил. Но не так давно крестился вместе со своими детьми – сыном и дочкой. Так или иначе, он решил, что должен обязательно поехать на отпевание.
«Но почему сегодня? – спросил Гордеев тещу Николаева. – Ведь похороны завтра».
«Милиционеры сказали, что завтра не будет времени, а традиции надо соблюдать. Раз крещеный человек, значит, необходимо отпевать».
При этом теща не знала, крещен ли Николаев.
Кроме того, теща сказала, что в больнице и морге вместе с милиционерами был и священник. Но странный – в священническом одеянии, но безбородый, безусый. «Хотя мордатый, как многие священники», – добавила теща. Ее милиционеры взяли с собой в свой автомобиль, а священник уехал в белом «джипе» первым. (То, что это был именно «джип», теща не сомневалась. Точно такой же автомобиль она уже много раз видела в одной телевизионной рекламе.)
