Саличетти, а затем сменивший его Мио де Мелито и Жозеф Бонапарт сравнительно быстро восстановили на Корсике власть Франции. Но умиротворить страсти было нелегко. Современные исследователи признают, что сторонники Паоли или монархии оказывали тайное сопротивление французскому республиканскому режиму[281].
Ни участники борьбы тех лет, ни исследователи истории Корсики не знали, да и не могли знать, что осенью 1797 года корсиканские сепаратисты во главе с Колонна де Сезари решились на новую крупную акцию. Как свидетельствуют архивные документы Российской коллегии иностранных дел, и в частности реляции императору Павлу I из Флоренции, в середине декабря 1797 года на прием к Моцениго явился прибывший с Корсики Колонна де Сезари. В доверительной беседе он заявил, что «остров Корсика так же недоволен французами, как и англичанами…» и что, по мнению всех «наиболее заметных и деятельных сил страны», судьба острова может быть должным образом решена лишь установлением над ним верховной власти российского императора[282]. Колонна де Сезари утверждал, что завоевание острова, важного для России как опорный пункт в Средиземном море, не представит больших трудностей: у корсиканцев есть ружья[283].
Моцениго обещал доложить об услышанном в Петербург. Не принимая никаких обязательств, он не закрывал дверей для продолжения переговоров. Тайные встречи и переговоры продолжались на протяжении года. В ноябре 1798 года Моцениго принял участие в «секретном собрании» корсиканцев, во время которого они представили ему «пространное доношение и план об удобности и пользе предприятия на Корсику и о средствах атаки, требуя 6 тысяч ружей, 2 тыс. сабель, 100 бочонков пороху и 3 тыс. регулярного войска»[284]. Моцениго, возможно, для того, чтобы уйти от определенного ответа, указывал, что «если не пристанет к тому ген. Паоли или не будет учинено с согласия двора Английского…», то предприятие натолкнется на большие трудности[285]. Переговоры затягивались…
Знал ли о них Бонапарт? По всей видимости, нет. Ничто не подтверждает его обеспокоенности ходом дел на Корсике в 1798 году. Его внимание было приковано к другим важным проблемам — Бонапарт торопился заключить мир с Австрийской монархией.
Год побед сокрушил австрийскую армию. Симолин писал в апреле 1797 года из Франкфурта, что общественное мнение уже говорит «о кризисе австрийского дома» и что в армии считают неизбежным заключение мира с республиканской Францией[286]. Но и армия Бонапарта была крайне утомлена. Надо было спешно, пока за плечами ширились крылья победы, кончить войну. Бонапарт торопился еще и потому, что опасался, как бы Гош, сменивший Журдана на посту командующего армией, не начал свежими силами наступления и не опередил бы итальянскую армию в Вене, Но не от Бонапарта должна была исходить инициатива мирных переговоров. Он был уверен, что австрийцы первыми попросят начать переговоры о мире. И чтобы их поторопить (Бонапарт и сам не мог долго ждать), он двинул свою армию, изнемогавшую от усталости, на север. Войска Жубера, Массена, Серюрье и свежая дивизия Бернадота вторглись в пределы Австрии.
После разгрома Альвинци командующим австрийской армией, действовавшей против Бонапарта, был назначен эрцгерцог Карл. У него была репутация лучшего полководца австрийской армии: он нанес тяжелые удары Журдану, заставил отступить Моро. Болье, Аржанто, Альвинци, Давидович, Квазданович, Вурмзер, Провера — лучшие генералы австрийской армии — лишились славы в сражениях с этим молодым корсиканцем, которого уже окружал ореол непобедимости. Испытывать ли судьбу? Эрцгерцог Карл попробовал остановить продвижение французов. Но битвы при Тальяменто и Градиске, хотя и не были генеральными сражениями, снова с неоспоримостью показали превосходство французского оружия[287]. Не следовало дожидаться худшего. Авангард французских войск находился в ста пятидесяти километрах от Вены. В столице Габсбургов началась паника.
7 апреля в Леобене к Бонапарту явились представители австрийской стороны — то были генералы Бельгард и Мервельдт. Они заявили, что уполномочены императором вести переговоры о предварительных условиях мира[288]. Мечты Бонапарта сбывались! Сам император, глава «Священной Римской империи германской нации», слал своих представителей вести переговоры о заключении мира. Все благоприятствовало Бонапарту в эту удивительную весну 1797 года. Он не позволил Директории вырвать у него плоды побед, сам обошел господ директоров, вздумавших управлять им как марионеткой. Кларк полностью обезврежен. Гош и Моро не успели прийти в Вену. Бонапарт теперь один, без наставников и советников, поведет переговоры с уполномоченными императора и заключит мир на тех условиях, которые найдет наиболее целесообразными.
Переговоры, начавшиеся 7 апреля, через десять дней были успешно завершены. 18 апреля в замке Эггенвальд, вблизи Леобена, генералом Бонапартом от имени Республики и графом Мервельдтом и маркизом Галло от имени австрийского императора были подписаны прелиминарные условия мира[289]. Бонапарт в ходе переговоров был сговорчив. Он запросил сначала большее, увидел, в чем заинтересована сильнее всего другая сторона, и быстро нашел с ней путь к соглашению. Австрия отказывалась от Бельгии, примирялась с потерей владений в Северной Италии, но зато Бонапарт не настаивал на отторжении рейнских земель. В секретном соглашении Австрии была обещана в виде компенсации часть Венецианской области.
Леобенские соглашения были заключены в противоречии с требованиями Директории, настаивавшей на присоединении к Франции Рейнской области и компенсации Австрии возвращением ей Ломбардии. Бонапарт предвидел, что соглашение будет встречено директорами с неудовольствием. В письме к Директории 19 апреля Бонапарт, обозревая все свои действия с начала кампании, доказывал их правильность и настаивал на утверждении прелиминариев. Он подкреплял свое желание угрозой: он просил в случае несогласия с его действиями принять его отставку как командующего и дать возможность заняться гражданской деятельностью[290].
Расчет был точен. Члены Директории не могли в момент наивысшей популярности генерала, завоевавшего почетный и выгодный мир, уволить его в отставку. Как сообщал Симолин, в Париже известия о подписании Бонапартом мирного соглашения «были встречены народом с энтузиазмом»[291]. Еще менее члены Директории желали видеть этого беспокойного и своевольного человека в Париже своим коллегой по работе. Баррас уже хорошо понимал, что от этого «простачка», как он еще недавно и столь ошибочно, столь близоруко называл Бонапарта, можно ожидать всяких неожиданностей. Скрепя сердце Директория должна была одобрить Леобенские соглашения. Бонапарт добился своего: он выиграл войну, он был на пути к выигрышу мира, важнейший шаг был сделан. Руки его были развязаны — он занялся итальянскими делами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
