Больше нельзя было ничего расслышать: гул голосов постепенно замер в отдалении.
– Да, если бы этот янки не вздумал стрельнуть в змею, не было бы теперь в живых одного из вас, – пробормотал Линкольн.
– Так это действительно вы убили змею, Линкольн? – спросил я.
– Да, капитан, я. Не будь этой отвратительной гадины, я покончил бы с изменником Дюброском. Только я наметился в него, как вдруг увидел змею. Делать нечего, пришлось потратить заряд для спасения испанки…
– А не знаете, что сталось с Джеком? Жив он?
– Жив и здоров. Что ему сделается! Я послал его с поручением к полковнику.
– А! Значит, мы можем ожидать помощи из лагеря?
– Да… но нас будут искать на ранчо, так что надо больше рассчитывать не на эту помощь, а на Рауля.
– Это верно. Вперед, Рауль!
Мы двинулись дальше, соблюдая величайшую осторожность.
Вскоре после полуночи мы достигли густого кустарника. С трудом продолжая подвигаться вперед, мы дошли наконец до маленькой прогалины, покрытой высокой травою; там мы легли отдохнуть. Разбитые, измученные, все мы вскоре уснули так, что нас не мог бы разбудить даже грохот пушек…
Глава XLII. НОВАЯ ОПАСНОСТЬ
Солнце стояло высоко, когда я проснулся. Мои спутники возились вокруг небольшого костра, для которого Рауль выбрал какое-то особое, известное только ему дерево, почти не дававшее дыма. Клейли еще спал. На сучке ближайшего дерева висела убитая игуана, напоминавшая труп повешенного человека. Рауль точил нож, готовясь снять с нее шкуру. Чэйн поджаривал бананы. Линкольн чистил свою винтовку.
Игуану поджарили и разделили на пять равных частей. Голод мучил нас, и мы ели с аппетитом.
– Фу, какая гадость! – воскликнул Чэйн, доев последний кусок. – Не думал я, когда гулял в родных лесах, что мне когда-нибудь придется стать каннибалом!
– Не понравилось? – засмеялся Рауль.
– Что-то не очень. Я предпочел бы кусочек ветчины всему этому зеленому мылу. Но все же лучше и это, чем пустое брюхо.
– Шшшш! – остановил его Линкольн и прислушался.
– Что такое? – спросил я.
– Погодите, капитан, сейчас скажу…
Он махнул нам рукой и пополз на четвереньках к краю прогалины. Там он приложил ухо к земле, прислушался минуты с две и затем разом вскочил на ноги.
– На нас выпущены ищейки!
На его лице выражался такой испуг и такое отчаяние, что мы и без слов догадались бы о приближении новой беды.
Мы отошли от костра, треск которого мешал слушать, и приложились ухом к земле. До нас донесся смешанный гул, который все приближался и рос. Потом стали прорываться какие-то резкие, пронзительные крики и завывания. Действительно, приближалась целая свора кровожадных испанских ищеек!
Мы поднялись и растерянно взглянули друг на друга. Все наше оружие состояло из одной винтовки и двух ножей.
– Что делать? – спросил я.
Глаза всех обратились на Линкольна.
Охотник стоял неподвижно, опираясь на ружье.
– Далеко отсюда до воды, Рауль? – осведомился он наконец.
– Метров двести, если идти вот по этой тропинке…
– Ну, так надо идти по ней. Мы перейдем ручей вброд, и тогда собаки потеряют след, – уверенно заявил Линкольн.
– Да, это, по-видимому, самое лучшее, – подтвердил я.
– Будь у каждого из нас по хорошему ружью, – заметил Чэйн, – мы сладили бы с собаками…
– Здесь, во всяком случае, оставаться не следует. Веди нас, Рауль! – И мы углубились в чащу, предводительствуемые французом.
Вскоре мы очутились на берегу ручья или, вернее, горного потока, образовавшего местами небольшие водопады. Мы перешли его вброд и направились по противоположному берегу.
Лай, слышавшийся очень близко, внезапно умолк.
– Вероятно, они добежали до воды, – заметил Клейли.
– Нет, они нашли наш бивуак и доедают игуану, – пояснил охотник.
Через минуту поднялся опять лай и вой.
– Потеряли след! – проговорил Линкольн.
Мы прошли километра три совершенно спокойно, думая, что погоня за нами прекратилась, когда Линкольн, шедший сзади, вдруг бросился на траву и приложил ухо к земле. Мы все остановились как вкопанные, тревожно наблюдая за охотником.
Поднявшись опять на ноги, он крикнул, стукнув ружьем о землю:
– Напали-таки на наш след.
Не дожидаясь дальнейших пояснений, мы дружно кинулись снова к потоку. Перекарабкавшись через скалу, преграждавшую нам путь, мы вошли в воду.
Рауль, который был впереди, испустил проклятие.
Мы скоро поняли причину его недовольства. Мы подходили к каньону. С обеих сторон ручья поднялись отвесными стенами скалы. Сжатый ими поток несся так стремительно, что при всякой попытке пуститься вплавь мы неминуемо разбились бы о камни. Идти в обход до того места, где поток снова выходил из каньона, было слишком далеко. Это значило неминуемо попасться собакам.
Мы смотрели друг на друга, как загнанные звери.
– Попались наконец! – пробормотал Линкольн, стиснув зубы.
– Нет еще! – воскликнул я, вглядевшись в окружающую нас местность. – Нет, еще не совсем попались… За мной, товарищи! Мы дадим тут собакам такой отпор, что они долго не забудут!
Я указал на высившуюся над нами площадку скалы.
Линкольн одобрительно зарычал.
– Ура! – закричал он, бросаясь вперед. – Блестящая идея, капитан! Ура! За мной, ребята!
Мы взобрались по уступам скалы на площадку, покрытую короткой травой, и, заняв позицию, приготовились к борьбе.
Глава XLIII. БИТВА С ИЩЕЙКАМИ
Я взглянул вниз. Поток шумел и бурлил на глубине семидесяти метров, кое-где образуя воронки, в которых крутилась снежно-белая пена. Если сорваться, ничто не задержит падения. На гладкой стене не было ни деревца, ни выступа – только острые камни и белая пена внизу.
Лай раздавался совсем близко. Собаки напали на свежий след. Затрещали кусты, сквозь листву сверкнули белые пятна. Вскоре из-за кустов выскочило штук двенадцать псов. Передняя, очевидно самая опытная, сразу нашла место, где мы перебирались через поток. С воем бросилась она по каменным глыбам по нашему следу. Остальные летели за нею, свирепо щелкая зубами и сверкая налитыми кровью глазами.
Линкольн прицелился в вожака и выстрелил: собака взвыла и стремглав слетела в поток, который унес ее по течению.
– Одной гадиной меньше! – воскликнул охотник.
Однако, пока он заряжал свой тяжелый карабин, собаки уже очутились под скалою, на которой мы стояли, и начали взбираться. Второй выстрел Линкольна уложил еще одну собаку, но остальные в один миг взобрались наверх и окружили нас со всех сторон.
Началась отчаянная битва между собаками и людьми – битва не на живот, а на смерть.
Не знаю, сколько времени продолжалось это сражение; помню только, что оно было ужасно. Одна из собак вцепилась мне зубами в горло. Напрягая все свои силы, я, в свою очередь, сдавил ей горло руками, задушил ее и швырнул в пропасть. Очевидно, отчаяние удесятеряет силы. Другая ищейка чуть было не столкнула меня самого в пропасть, куда я толкал ее. Наконец, окровавленный, обессиленный, я упал без чувств на траву.
