— Может, оно и лучше, что не знаешь, — глубокомысленно заметил Савка. — Разве людям теперь можно верить? Но кто хочет своего добиться, тот добьется. Ну, Максим, бывай здоров!
— Бывай!
Савка крепко пожал Максиму руку.
Максим долго стоял, наблюдая, как Савка выходит из села и поворачивает на дорогу в Вепры, наблюдал до тех пор, пока тот не исчез из глаз. Максим раздумывал над тем, что мог означать этот странный приход такого неверного человека, как Савка Мильгун. В результате размышлений Максим пришел к выводу: хвастун… Но от такого, как Савка, можно всего ожидать.
И все же эта мысль не приносила успокоения. Савкины разглагольствования и его намерение пойти в партизаны никак не умещались в голове Максима. Не было ли тут какого-нибудь коварного умысла? — спрашивал он себя. Не подослали ли Савку враги, чтобы разузнать про деда Талаша? По правде говоря, Максим и сам ничего не знал про отца и про Панаса. После того как дед с Мартыном Рылем переночевали последний раз в хате, они больше не показывались.
Но тут новое обстоятельство заставило Максима на время забыть про Савку. Алена, жена, торопилась к нему навстречу. Она только что была в деревне. Не заходя в хату, Алена спросила:
— Слыхал, Максим, какие дела в Ганусах?
По ее голосу Максим почувствовал: произошло что-то необыкновенное.
— Нет, не знаю, не слыхал, — ответил Максим и с тревогой заглянул Алене в глаза.
— Говорят, под Ганусами крестьяне-повстанцы вдребезги разбили белопольское войско… Отобрали награбленное добро и живность… легионеров уничтожили всех до одного!
— Все это хорошо, если правда! — воскликнул Максим, и в глазах его блеснули радость и удовлетворение.
— Правда, Максим. Люди из Ганусов сами рассказывали про это. И знаешь, что еще говорят? Что повстанцами командовал старый, уже седой человек, что там были наши солдаты. А этот старый человек… похож на нашего батьку…
— Что ты говоришь?! — поразился Максим.
— Правда, правда, Максим!
— Нет, это, должно быть, брехня.
— Не брехня, а правда, раз люди говорят, — стояла на своем Алена. — И не одна я так считаю. Многие думают так…
— Но когда ж он успел столько народу собрать и добраться аж до Ганус?
Алена не смогла объяснить, как это могло произойти, но она была твердо уверена в том, что дед Талаш принял участие в бою под Ганусами. Ее уверенность передалась и Максиму. И тогда он снова вспомнил про Савку Мильгуна. Слова Савки, его поведение и намерения представились теперь в ином свете: просто Савка прослышал о геройстве партизан, и подвиги их возбудили в нем боевой дух. Нет ничего удивительного в том, что при таких обстоятельствах Савке действительно захотелось сделаться партизаном. Но почему Савка ничего не сказал про события в Ганусах? А он, видать, нарочно ничего не говорил о них, чтоб не раскрывать своих воинственных намерений. Эти соображения казались Максиму бесспорными. Своими мыслями он поделился с Аленой, рассказав ей про свою встречу и разговор с Савкой. Алена согласилась с мнением Максима относительно причин, заставивших Савку пойти в партизаны. Таким образом, все неясности и сомнения, связанные с приходом Савки, теперь рассеялись.
Весть о событиях в Ганусах летела от хаты к хате. Она глубоко волновала всех жителей села. Эта весть стала главной темой всех разговоров, всех размышлений о живом венке событий, сплетенном людскими страданиями и борьбой. Разоружение польского конвоя, арест Панаса, исчезновение деда Талаша, жестокая расправа легионеров в Вепрах — все это отступало теперь на второй план перед событиями в Ганусах. Народная молва возвеличивала события, прибавляя к ним различные эпизоды, подробности, которых в действительности не было, но которые могли быть. События в Ганусах приобретали значение героической былины: партизаны выступали в ней как богатыри, а их атаман рисовался как народный герой, как рука карающей справедливости и мести за муки и обиды, нанесенные захватчиками простым людям. Эти события поднимали боевой дух трудового крестьянства и звали его к активной борьбе против чужеземного нашествия.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Только бабка Наста по-своему восприняла случившееся в Ганусах. Больше всего ее беспокоило, что в ганусинских событиях мог принимать участие дед Талаш. Был ли он там или не был — этого никто точно не знал. Но люди называли его имя. Зная характер своего старика, бабка Наста ни чуточки не сомневалась, что он там был, и это обстоятельство ее совсем не радовало. Что же будет с Панасом? Что ожидает их хату? Неспокойно было на сердце у бабки Насты.
Вечером, когда уже совсем стемнело, бабка сидела одна в хате. Она зажгла керосиновую лампу и при свете ее пряла шерсть, которую принесла Авгиня. Невеселые думы, такие же однообразные и тягучие, как нити, которые сучила она и наматывала на веретено, вились над ее старой головой. Бабка Наста чувствовала себя совсем одинокой. Максим и Алена были заняты друг другом и порой забывали про нее — обижаться на них бабка Наста не могла: они молодые… Молодость легче переносит страдания, чем старость. Вся жизнь у них впереди. Они вдвоем. А бабка Наста совсем, совсем одна. Она думает про Панаса, и слезы, как осенние дождевые капли на холодном стекле, медленно катятся по ее морщинистому лицу.
Двери хаты тихо скрипнули.
Бабка Наста подняла голову — порог переступила какая-то молодица. Женщина была так закутана, что невозможно было рассмотреть ее лицо. И, только когда она сказала: «Добрый вечер», бабка по голосу узнала Авгиню.
— А, это ты, Авгинька… А я шерсть еще не допряла.
— Бог с ней, с шерстью!
Авгиня подошла вплотную к бабке Насте. Голос ее прерывался: она волновалась.
— Беда, бабка Наста, — сдавленным голосом произнесла Авгиня. — Я пришла вас предупредить.
Авгиня рассказала про Савку Мильгуна и про грязное дело, которое поручили ему войт и два его приятеля.
— Что же теперь делать? — всплеснула руками бабка Наста.
— Надо дать знать… Предупредить… Не пугайтесь, бабушка.
И Авгиня стала торопливо говорить, что следует предпринять. Дать знать в Вепры жене Мартына Рыля. Во что бы то ни стало предупредить деда Талаша или кого-нибудь из его товарищей. Это дело можно поручить Алене или Максиму. Наконец бабка Наста и сама может это сделать. Бояться нечего: Савка большой беды не причинит, если будут знать, кто он такой.
— Только, бабушка, боже упаси, никому не говорите, что это я рассказала вам.
Авгиня так же тихо вышла из хаты деда Талаша, как и вошла в нее.
25
Тысячами дорог по разным направлениям мчатся весною талые воды. Как много этих дорог, и как бесконечно разнообразны они в своем стремительном, неукротимом беге!
Есть какое-то особое очарование, поэзия и красота в этих дорогах-ручьях, прокладывающих пути весне и обновленной жизни на земле, в их торопливом течении и звонком журчании, веселом гомоне и грозном шуме. Вначале маленькие, слабые, едва заметные, скользят они, как слезы по лицу земли, тоненькими извилистыми струйками, набирая силы с каждым часом, с каждым шагом движения вперед. О, сколько препятствий и неожиданностей на их пути! Каждая глыба льда, каждый порог, выступ земли, валун вырастают перед ними преградами. Но они бегут неудержимо, бегут беспрестанно, где быстрее, где медленнее, обходя препятствия или просто снося их, бегут, пока не сольются в бурные потоки, пока не очистят от снега всю землю, чтобы могучим половодьем проложить широкую дорогу к ее новой жизни.
Тысячами дорог по разным направлениям идут и люди, ища простора, свободы и всего того, что называют они радостью и счастьем.
… Счастливо вернулись в Высокую Рудню дед Талаш с партизанами и красноармейцами во главе с Букреем.
Этот поход наглядно показал восставшим крестьянам, что сила их — в дружном единении, организованности и строгой дисциплине. Удача, сопутствовавшая походу, еще выше подняла боевой дух партизан. Она раскрыла перед ними широкие перспективы борьбы за свою свободу, за свое право жить независимо от панов. Все это предвещало расширение и дальнейшее развитие того дела, начало которому положил совместный поход красноармейцев и партизан. Немалое значение имела здесь и горячая речь Букрея после возвращения из похода.
