Заставив лошадь перепрыгнуть через невысокую каменную стену. Джеймс выпрямился в седле, и ему сразу бросился в глаза открытый кабриолет, стоявший возле одного из коттеджей. Подъехав ближе, он обнаружил в нем спящего на сиденье кучера и громко кашлянул.
Увидев герцога, кучер приподнял шляпу и вскочил на ноги, напугав кур, которые с шумом разбежались от экипажа.
– Простите, ваша светлость!
Джеймс холодно посмотрел на кучера.
– Могу я узнать, что вы делаете тут в моем экипаже?
– Я приехал сюда с герцогиней, ваша светлость. Ее светлость сказала, что я выгляжу очень усталым, и велела мне спать. Это она заставила меня лечь на сиденье...
Джеймс задумался. Это был один из тех моментов, когда ему казалось, что между ним и его женой существует глубокая непреодолимая пропасть. Нет, он был вовсе не против того, чтобы дать кучеру выспаться, но существовали правила, и их следовало придерживаться, особенно в отношениях со слугами.
Затем Джеймс перевел взгляд на дверь небольшого каменного коттеджа. Он немного знал фермера, жившего здесь, – это был молодой крепкий мужчина, ответственный и уважаемый. Хотя Джеймс иногда разговаривал с ним, ему было трудно судить о том, что это за человек.
– А где герцогиня, в доме? – спросил он.
– Да, там, ваша светлость.
Джеймс понятия не имел, зачем его жена решила посетить арендатора; после последней беседы с ней они почти не разговаривали, а ее состояние освобождало его от мыслей о более интимных отношениях, во всяком случае, еще в течение нескольких дней.
Однако любопытство не покидало его.
– Горничная приехала вместе с герцогиней?
– Нет, ваша светлость, герцогиня не захотела никого брать с собой.
– Одна, – повторил Джеймс. Неужели она делает что-то, о чем никто не должен знать, или это еще одна ее ошибка, происходящая от незнания правил?
Ему очень хотелось спросить кучера, что именно делает герцогиня в доме в этот солнечный полдень, но он так и не решился, памятуя о том, что слуги не должны знать о делах своих хозяев больше, чем им положено.
– Как давно вы здесь?
– Около часа. Герцогиня обычно проводит там примерно час.
– Обычно? Так бы бывали тут раньше?
Кучер кивнул:
– На этой неделе уже три раза.
– Ах, вот как! – Джеймс еще раз взглянул на дверь коттеджа и понял, что он не уедет отсюда, не узнав, в чем дело.
Он слез с лошади, привязал ее, подошел к входной двери и постучал. Дверь открыла молодая женщина, и, решив, что это жена фермера, герцог немного успокоился.
На женщине был кружевной чепец и белый передник, на руках у нее спал маленький ребенок. Глаза ее расширились от удивления, когда она узнала Джеймса.
Немного смутившись, она сделала реверанс.
– Добрый день, ваша светлость.
– Добрый день, – ответил Джеймс, – герцогиня у вас?
Женщина кивнула и отошла в сторону, пропуская его.
– Да, она здесь.
Сняв шляпу, Джеймс вошел внутрь. В камине горел огонь, и до него сразу донесся аромат варившейся еды.
– Она в этой комнате. – Хозяйка пригласила его в заднюю часть дома, и пока он шел, половицы скрипели под его сияющими ботинками для верховой езды.
Дверь открылась, и Джеймс увидел Софи с раскрытой книгой в руках, которую она читала старой женщине, сидевшей в кресле-качалке. На женщине было черное платье, тонкие седые волосы спадали ей на плечи.
Услышав скрип открывающейся двери, Софи подняла глаза и, увидев Джеймса, прекратила чтение. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, и вдруг Джеймс представил жену в этом скромном темном платье бегающей где-нибудь в Америке по ржаному полю. Никогда еще она не выглядела так не похоже на герцогиню.
– Кто там? – спросила женщина в кресле, и Джеймс моментально понял, что она слепа.
– Это ваш герцог, – спокойно ответила Софи.
– Боже мой, герцог. – Женщина попыталась встать. Софи положила руку на ее морщинистую руку.
– Все в порядке, вам совсем не нужно вставать. Джеймс, это миссис Кэтрин Дженсон.
Такое неформальное представление возмутило бы его мать, но Джеймс впервые почувствовал облегчение от отсутствия лишних церемоний.
– Что ты здесь делаешь? – все так же спокойно спросила его Софи. – Или я нужна дома?
– Нет. – внезапно он смутился. – Просто я проезжал мимо и заметил экипаж у входа...
– Понимаю. – Казалось, она была слегка озадачена его ответом.
Сам Джеймс также был немного озадачен, потому что не мог объяснить себе, зачем, собственно, он зашел в этот дом.
– Может, присядешь? – спросила Софи, и Джеймсу сразу стало ясно, что она чувствует себя здесь как дома. – Я уже почти кончила читать. Вы не возражаете, Кэтрин?
– Это будет честью для меня, ваша светлость.
– Но я не хотел бы мешать вам... – Джеймс неловко переступил с ноги на ногу.
– Ты нам не помешаешь, – успокоила его Софи.
Немного помедлив, Джеймс сел на деревянную скамейку, стоявшую у стены.
Софи продолжила чтение Книги Откровений с того места, где она остановилась, когда он вошел:
– «Я стоял у двери, и стучал: если кто-нибудь услышит мой голос и откроет мне дверь, я зайду к нему, буду есть вместе с ним, и останусь с ним».
Герцог слушал мелодичный голос своей жены и думал о том, что совсем ничего не знает о ней. Совершенно незнакомое прежде чувство овладело им. Он представил себе ее жизнь в Америке, где нет потомственных аристократов, где классовая структура определяется богатством, а не случайностью рождения. Джеймс представил Софи в однокомнатном доме, о котором она ему рассказывала, и подумал о том, каким странным ей должен казаться тот мир, в который она попала сразу после свадьбы. Софи не расспрашивала его об этом мире ни в Лондоне, ни во время их медового месяца, возможно, потому, что не было подходящего случая и у нее совершенно отсутствовало реальное представление о жизни в качестве титулованной особы.
Сможет ли она когда-нибудь привыкнуть к этой жизни? А ведь она наверняка находится в этом маленьком домике именно потому, что хочет хоть на время избавиться от непривычного окружения.
И неожиданно Джеймс почувствовал, что несет ответственность за благополучие жены, и у него появилось желание облегчить ей вхождение в незнакомый мир, особенно после всего того, что он наговорил ей перед своим отъездом в Лондон. Тогда он разрушил все розовые мечты Софи о ее будущей жизни, делая это, как он полагал, ради ее же собственного блага. Кроме того, он всегда полагал, что его мать сумеет сформировать поведение жены, а родившиеся у него дети будут отданы на попечение нянюшек и гувернанток. Кто же знал, что у Софи окажется такой твердый характер: к великому огорчению его матери, она почти не поддавалась постороннему влиянию.
