Или мы на Военно-Грузинской дороге, или в Боржоме, или в Абастумане. Или после поездок, красот, приключений и возлияний мы кто с чем, а я с подбитым от падения глазом в Бакурианах, в гостях у Леонидзе, самобытнейшего поэта, больше всех связанного с тайнами языка, на котором он пишет, и потому меньше всех поддающегося переводу.
Ночное пиршество на траве в лесу, красавица хозяйка, две маленьких очаровательных дочки. На другой день неожиданный приход мествире, бродячего народного импровизатора, с волынкой и величание экспромтом всего стола подряд, гостя за гостем, с подобающим каждому текстом и умением ухватиться за любой подвернувшийся повод для тоста, за мой подбитый глаз, например.
Или мы на море, в Кобулетах, дожди и штормы, и в одной гостинице с нами Симон Чиковани, будущий мастер яркого живописного образа, тогда еще совсем юный. И над линией всех гор и горизонтов голова идущего рядом со мной улыбающегося поэта, и светлые признаки его непомерного дара, и тень грусти и судьбы на его улыбке и лице. И если я еще раз прощусь с ним теперь на этих страницах, пусть будет это в его лице прощанием со всеми остальными воспоминаниями.
Заключение
Здесь кончается мой биографический очерк.
Продолжать его дальше было бы непомерно трудно. Соблюдая последовательность, дальше пришлось бы говорить о годах, обстоятельствах, людях и судьбах, охваченных рамою революции.
О мире ранее неведомых целей и стремлений, задач и подвигов, новой сдержанности, новой строгости и новых испытаний, которые ставил этот мир человеческой личности, чести и гордости, трудолюбию и выносливости человека.
Вот он отступил в даль воспоминаний, этот единственный и подобия не имеющий мир, и высится на горизонте, как горы, видимые с поля, или как дымящийся в ночном зареве далекий большой город.
Писать о нем надо так, чтобы замирало сердце и подымались дыбом волосы.
Писать о нем затверженно и привычно, писать не ошеломляюще, писать бледнее, чем изображали Петербург Гоголь и Достоевский, — не только бессмысленно и бесцельно, писать так — низко и бессовестно.
Мы далеки еще от этого идеала.
Весна 1956, ноябрь 1957.Примечания
1
В 1941 году поэту исполнился 51 год; он не подлежал призыву из-за перелома ноги, о чем сказано в «Людях и положениях», но проходил военную подготовку в части, расквартированной в поселке писателей Переделкино. Затем он был эвакуирован в город Чистополь и при первой же возможности совершил поездку в действующую армию (1943), итогом которой стали очерки «Освобожденный город», «Поездка в армию» и цикл «Стихи о войне», пополнивший поэтический сборник Пастернака «На ранних поездах» (1936–1944).
2
«Лгунья!» (фр.).
3
Ваш ребенок (фр.).
4
Об одобренных рекомендациях и о жестокостях… зверствах, как говорится по-русски (фр.).
5
Скажите снова… Начинайте (фр.).
6
Скажите (фр.).
7
Слышишь? (фр.).
8
Да, да — неслыханно, прелестно (фр.).
9
— Украл ли Петя яблоко?
— Да, Петя украл… и т. д. (фр.).
10
Слушайте… завтра (фр.).
11
«Преждевременные роды» (лат.).
12
«Мне на праздник» (нем.).
13
Горе, забота (нем.).
14
Итак, милостивые государи… (нем.).
15
Опасаясь недоразумений, напомню. Я говорю не о материальном содержании искусства, не о сторонах его наполненья, а о смысле его явленья, о его месте в жизни. Отдельные образы сами по себе — воззрительны и зиждутся на световой аналогии. Отдельные слова искусства, как и все понятья, живут познаньем. Но не поддающееся цитированью слово всего искусства состоит в двнженьи самого иносказанья, и это слово символически говорит о силе. (Примеч. Б. Пастернака).
16
Что такое апперцепция (восприятие психол.) (нем.).
17
«Стихи» (нем.).
18
2 франка 14 сантимов (нем. — фр.).
19
«Турецкий квартал! Немецкий квартал!» (ит.).
20
Как у Радецкого (фр.).
21
Даже ее прозвище произошло от победы, —«Распространительница льва», которого сквозь огоньИ кровь она несла покоренной суше и морю.
(англ.; пер. Б. Пастернака).
22
Львиная пасть (ит.).
23
Быстро и гневно (ит.).
24
Каток для катания на роликовых коньках (от англ. skating-rink).
Комментарии
Пастернак Елены Владимировны и Пастернака Евгения Борисовича
1
Детство Люверс. — Альм. «Наши дни», кн. 1. М., 1922. Это начало романа, который Пастернак писал зимой 1917 — весной 1918 г. Летом 1918 г., давая работу на прочтение и отзыв Боброву, Пастернак писал о ней: «Перед тем как приступить к обработке существеннейшей второй и наисущественнейшей третьей части, мне бы хотелось как-нибудь реализовать или, по крайности, заручиться видом на реализацию целого на основании переписанных ¾ первой части… Не знаю, надо ли делать это замечание: вторая и третья скрепленные порции (тетради) связаны воедино попыткой показать, как складывается в сознании момент абстрактный, к чему это впоследствии ведет и как отражается на характере. Тут это показано на идее третьего человека… Роман будет называться „Три имени“ или что-нибудь в этом духе» (ЦГАЛИ).
Через три года Пастернак пишет В. П. Полонскому, в то время редактору журн. «Печать и революция», что в противовес модернизму и новаторству «решил круто повернуть»: «Я решил, что буду писать, как пишут письма, не по-современному, раскрывая читателю все, что думаю и думаю ему сказать…»
В 1926–1927 гг. в предисловии к неосуществленному изданию перевода «Детства Люверс» на английский М. Горький высоко оценивал повесть: «Детство Люверс» — одно из первых произведений Пастернака в прозе. Оно написано так же, как стихи его, тем же богатым, капризным языком, изобилующим «перегруженностью образами», задорным и буйным языком юноши-романтика, который чувствует свое искусство более реальным, чем действительность, и с действительностью обращается как с «материалом»… Борис Пастернак, стремясь рассказать себя, взял из реального мира полуребенка, девочку Люверс, и показывает, как эта девочка «осваивала» мир. На мой взгляд, он сделал это очень искусно, даже блестяще, во всяком случае — совершенно оригинально… мне кажется, что Пастернак умел сказать нечто свое и очень значительное. «Детство Люверс» может быть прочитано не только с интересом, но можно надеяться, что эта книга разбудит много хороших мыслей о маленьких людях, которых мы весьма беззаботно вводим в наш огромный, но все-таки тесный, шумный, но не очень веселый мир («Литературное наследство», т. 70. М., 1963, с. 309, 310).
2
Чусовая — приток Камы; по берегам реки расположены копи и горнодобывающие заводы.
3
Мотовилиха — заводской район Перми.
4
Урывни (уральск. диалект) — мелкие льдины.
5
Благодать — гора на восточном склоне Уральского хребта, богатая залежами железной руды.
6
Глень — влага, сок.
7
Обечайка — обод решета.
8
Полок — телега с плоским настилом для перевозки грузов.
9
Ведомости — газета.
10
Рубезок — тесьма.
11
Золотник, лот, фунт, пуд — меры веса.
12
Гран, драхма, скрупула, унция — меры жидких и сыпучих тел (аптекарский вес).
