– Слушай, Хобот, я про тебя тут слышал, конечно. Имей в виду: если что – я тебя просто удавлю!
Хобот не ожидал такого, даже как-то растерялся. Конечно, по комплекции он был в два раза здоровее меня. Не знаю, то ли мой решительный тон сыграл основную роль, то ли еще что, но он, помолчав, спокойно ответил:
– Ты чего, парень? Кто тебя трогает? Сиди, отдыхай! Живи пока!
Однако ночью я не спал – сидел и ждал, нападет на меня Хобот или нет, убьет меня или нет… Но, к счастью, ничего не произошло.
Через четыре дня меня выдернули из карцера и вернули опять в общую камеру номер шестнадцать. К этому времени троих пацанов оттуда выпустили, на их места заехали трое нацменов. Камера по-прежнему жила тихой, спокойной жизнью.
Где-то на пятнадцатый день моего пребывания в ИВС в камеру заглянул конвоир, выкрикнув мою фамилию:
– На допрос!
Я стал собираться. Я знал, что после такой команды конвоир может зайти минут через десять и забрать тебя на допрос. Что мне брать? Кто-то предложил тетрадку и ручку:
– На, возьми! Если следак вызовет, запишешь чего.
– Не надо мне ничего, – отказался я. – У меня с ними разговор короткий!
Все заулыбались:
– Че, крутой? В карцере был, в «пресс-хате»… Молодец, парень! Держись!
Через некоторое время меня повели в кабинет на четвертый этаж, где находились следственные кабинеты. Войдя в кабинет, я увидел там мужчину с темными волосами, с усиками, читавшего за столом газету. Увидев меня, он показал мне на стул. Я сел. Человек был мне незнаком. Может быть, это следователь или новый опер… Мужчина, как бы прочитав мои мысли, улыбнулся и сказал:
– Нет, я не опер. Я ваш адвокат, – и назвался.
– Адвокат? – недоуменно переспросил я. – А от кого? Кто вас нанял?
– Позвольте, – сказал адвокат, – нас не нанимают. Это лошадей на ипподроме нанимают, а нас приглашают. А пригласила меня ваша жена, Олеся, – и, оглянувшись, быстрым движением он вытащил из кармана маленькую записочку и протянул мне. – Это вам.
Я раскрыл. Почерком Олеси было написано: «Дорогой Олежек! Я тебя очень люблю! Я узнала о твоих неприятностях. Все будет нормально, крепись! Я буду с тобой. Тебя скоро выпустят. Все остальное расскажет адвокат. Крепко целую. Твоя Олеся».
Мне стало как-то легко и свободно. Я даже спросил адвоката:
– А не будет ли у вас закурить?
Адвокат пожал плечами.
– Закурить? – переспросил он. – Вы ведь не курите…
– Не курю, но сейчас что-то захотелось…
– Я тоже не курю. Давайте пойду стрельну у кого-нибудь!
– Да ладно, – махнул я рукой, – бог с ним! Расскажите, как она там?
– Да ничего, нормально. Мы вас долго искали.
– В каком смысле?
– Когда вас арестовали и держали в РУОПе, нам сначала дали одну информацию о вашем местонахождении, потом – совершенно другую. Ездили по всей Москве, вас искали. Нигде вас нет.
– Что же вы сюда не приехали?
– Нет, сюда-то мы и приехали сразу, в первый же день, как вас сюда доставили. Однако почему-то нам сказали, что вас здесь нет.
– Как это нет? А когда вы приехали?
Адвокат назвал число.
– Да, это был день моего приезда.
– Дело в том, что на практике, – объяснил адвокат, – бывает так, что вы заезжаете в один день, а информацию о том, что вы здесь находитесь, дают только на следующий. Вот таким образом и получилось – в тот день информации на вас не поступило.
– Понятно! А потом?
– А потом мы вас искали, – повторил адвокат. – Наконец нашли.
– Что мне грозит?
– Да ничего не грозит. Скоро, в ближайшее время, вас выпустят. Ничего они на вас не имеют! Задержали по указу. Сейчас таких, как вы, по указу, задерживают очень много. Возможность такая есть, по закону. Тридцать дней, а потом – либо на свободу, либо… – адвокат показал на решетки, – дальше срок мотать. Но для этого оснований у вас никаких нет. Да, сегодня вы получите продуктовую передачу. Олеся вам ее уже сделала. Мы ее послали вместе с ней.
Это меня очень обрадовало.
– Расскажите мне о ней еще что-нибудь, – попросил я адвоката. Он стал рассказывать, как они встречались, в каком Олеся была волнении, что просила передать мне на словах.
Наконец беседа подошла к концу.
– Когда придете в следующий раз?
– А когда вы хотите?
– А могли бы прийти завтра?
– Зачем? – поинтересовался адвокат.
– Ну как-то все же повеселей будет…
– Завтра у меня не получится, а послезавтра я постараюсь к вам прийти. Ну что, давайте прощаться…
– Да, – вспомнил я, – а можно у вас газету попросить почитать?
– Конечно, конечно, – отозвался адвокат и протянул мне газету. – Читайте! В следующий раз я вам еще и журнальчик какой-нибудь принесу.
– Нет, журнальчики отметут, – сказал я. – А вот газеты можно.
Я вернулся в свою камеру. Настроение у меня было хорошее. Слава богу, что Олеся вернулась! Я думал о превратностях судьбы. Жили мы с ней мирно, спокойно, тут – бах! – неприятности. Вот она, любовь русской женщины! Она познается в беде, в несчастье! Нет, думал я, выйду – начну новую жизнь! Да нет, какая новая жизнь! Как я могу выйти из старого круга, да и кто меня выпустит!
На следующий день меня ждала неприятность. В камеру к нам заехал еще один здоровяк, по кличке Сугроб. Он уже был здесь неоднократно, сразу вычислил, кто старший, кто смотрящий, моментально списался с кем-то. Целый день он только и засылал «малявы».
Видно было, что он тут был раз пятый или шестой. Да и сроков у него было парочку – я понял это по колоколам, которые были вытатуированы на его груди.
Сугроб старался говорить только по-блатному, на криминальном сленге. Но самое страшное случилось позже. Вечером я понял, что Сугроб – из бригады центральной группировки, работал рядом с Громом и Бароном. Мне стало не по себе. Ну, все, думаю, вот и третье испытание! Мало мне этих бугаев из «пресс-хаты», Хобота из карцера, так теперь Сугроб какой-то попался… Клички-то какие неприятные – Хобот, Сугроб… Ну что, сейчас он меня «расшифрует», и всей камерой задавят! Получат какую-нибудь одобрительную «маляву» от воров – и приговор обеспечен!
Сугроб вел себя достаточно надменно. В первый же день, как заехал, он поставил себя – вошел по-блатному, затем у дежурного шныря, который мыл камеру, выхватил тряпку, вымыл камеру своими руками чисто-пречисто, отжал и сказал:
– Вот чтобы каждый день был такой порядок, падла! Понял меня?
Шнырь испуганно закивал головой. После этого Сугроб больше никогда к тряпке не прикасался. Но зато сразу установил свой авторитет – тюремный, который был всегда непоколебим.
В беседе, в разговоре Сугроб никогда особо много не говорил, а вставлял слово только тогда, когда нужно было сделать вывод или решить спор.
Сугроб целый день сидел и разговаривал о чем-то с пацаном-сокамерником. В основном они говорили о криминальном мире столицы. Сугроб очень много рассказывал о Громе, какой это был авторитетный человек, справедливейший вор, но горячий.
Я все время думал: неужели он не подозревает, что я сижу в этой камере, или, может быть, он просто придуривается. Черт его знает!
Однако через пару дней ситуация в камере накалилась. Кто-то принес газету, где было описано в подробностях убийство какого-то уголовного авторитета. Сугроб взял эту заметку, прочел внимательно и ни с того ни с сего начал рассказывать сокамерникам из числа блатняков подробности гибели Грома.
– Точно такая же ситуация была! Точно, это те же самые махновцы, беспредельщики его завалили! – сказал Сугроб. – И почерк тот же, как у Грома и у Барона!
– А кто их завалил? – поинтересовался один из сокамерников.
И тут Сугроб произносит название нашей группировки! И, бросив взгляд на меня, как бы между прочим сказал:
– Вот такие, как Олег, пацаны по внешнему виду. Вроде они не блатные, не «синие», не при делах – ну махновцы, одним словом!.. Слышь, землячок, а ты, кстати, откуда будешь? – повернулся ко мне Сугроб.
Мне стало не по себе. Сердце опять сильно забилось. Что мне сказать? Что я из Москвы? Да меня «расшифруют» в три минуты! Какой город мне назвать?
– Из Брянска, – произнес я. Почему я назвал именно этот город, не знаю…
– Из Брянска? А где такой? – поинтересовался Сугроб.
– Да это там, к Украине ближе, – махнул я рукой.
– Никого не знаю в Брянске, никогда там не был. А че, там у вас люди серьезные есть? Кого из воров знаешь? Или из авторитетов?
– Да я так, коммерсант, никого не знаю…
– А, ясно, – лох, – презрительно глянув на меня, сказал Сугроб.
Однако вскоре мои волнения закончились – меня выпустили.
Конвоир выкрикнул мою фамилию и добавил:
– С вещами на выход!
Я вышел в коридор.
– Все, отбарабанил ты свой срок, – сказал мне дежурный конвоир. – Пойдем вещи получать! Выпускают тебя.
– В связи с чем?
– Кончились твои тридцать суток. Ну что, доволен, что на волю идешь?
Я кивнул головой и улыбнулся.
Через несколько минут я получил свои вещи, в сопровождении милиционера вышел за калитку.
