Лина слегка нахмурила гладкий лоб.
— И что ты теперь намерен сделать с Дидоной?
Темный бог вздохнул и стер со щеки очередную струйку пота.
— Я не стану отменять свое решение. Но, полагаю, я должен просить Яписа присматривать за ней, и... — Гадес умолк. Богиня оказалась права насчет Дидоны. Почему бы не довериться ее интуиции? Гадес бросил на Персефону вопросительный взгляд. — А ты что бы с ней сделала, Персефона?
Лину охватил легкий трепет удовольствия — Гадес ценил ее мнение.
— Ну, не думаю, что было бы мудро оставлять их в Элизиуме вместе. Дидона все равно ведь таким способом не добьется его внимания. — Лина рассеянно потянула за прядь своих волос, как будто обдумывая, что можно сотворить с нашкодившим духом. — Я так полагаю, что Аякса ты не хочешь высылать из Элизиума?
— Нет. Этот воин заслужил пребывание в раю.
— И ты уже сказал, что не отправишь женщину назад к реке стенаний, так что, думаю, единственным разумным ответом будет такой: надо позволить ей выпить воды из... — Лина замялась, припоминая правильное название, — из реки Леты. Ты говорил, что души, выпившие этой воды, забывают свою жизнь, однако характер их личности при этом не меняется, так? Ну так пусть проживет еще одну жизнь. Может быть, она действительно научилась хоть чему-нибудь в полях страданий, но пока она с Аяксом, наука впрок не пойдет. А если она забудет о юноше... — Лина неопределенно взмахнула рукой. — То есть я хочу сказать, не исключено, что в следующей жизни она будет вести себя более разумно.
Гадес улыбнулся, в его глазах запрыгали огоньки. Ему очень хотелось обнять Персефону и заорать от радости.
— Персефона, как может столь юная богиня, как ты, проявлять подобную мудрость?
Сердце Лины заколотилось, когда она посмотрела в потеплевшие глаза Гадеса.
— А ты не суди обо мне по внешности. Я ведь не состою из одного только хорошенького личика.
Гадес не удержался; протянув руку, он коснулся ее милого лица.
— И снова ты права. Я куда лучше остальных богов знаю, что нельзя судить о других по внешности и по слухам.
Пальцы темного бога были горячими, и Лине захотелось прижаться щекой к его ладони.
— Я весьма далека от совершенства, — почти шепотом произнесла она. — Я ведь ошиблась с Эвридикой.
— Но ты оказалась достаточно мудра, чтобы исправить ошибку. Ты спасла эту маленькую душу. И теперь все так, как должно быть. — Темный бог отвел руку от лица Лины и коснулся нарцисса цвета лунных лучей, заткнутого за ее ухо. — Надеюсь, тебе понравилось, как я приукрасил Ориона.
Лина, почти лишившись дыхания, ответила:
— Он выглядел просто красавчиком с этим цветком; и сам нарцисс прекрасен.
«Ну же, скажи вслух то, что думаешь!» — мысленно подстегнул самого себя Гадес.
И, набрав полную грудь воздуха, выговорил:
— Цветок действительно прекрасен, однако он бледнеет в сравнении с твоей красотой и очарованием, Персефона.
И тут его рука, как будто действуя сама по себе, от цветка перебралась к нежной шее богини, погладив ее едва ощутимым движением.
Богиня судорожно вздохнула и удивленно пискнула: «Ох!..»
Гадес мгновенно замер, его рука застыла рядом с изгибом шеи богини. Их взгляды встретились.
— Ты бы предпочла, чтобы я тебя не касался? — Голос Гадеса вдруг стал резким и незнакомым.
Персефона моргнула раз, другой...
Гадес стиснул зубы и отвернулся от богини. Каким же он был дураком! Ему следовало понять выражение ее глаз. Там ведь не было никакого желания; совсем наоборот, в них пылали потрясение и смущение.
— Подожди!
Гадес еще раз глубоко вздохнул, стараясь совладать с собой. И повернулся лицом к юной богине.
— Дело не в том, что я не хочу, чтобы ты меня касался. Я просто... это просто... — Лина и сама не понимала, что такое бормочет. Потом наконец взяла себя в руки и заговорила более рассудительно: — Деметра говорила мне, что ты совершенно не интересуешься женщинами и что всем известно: ты не резвишься с нимфами и не пытаешься ухаживать за богинями, и потому я удивилась, когда ты... ты... — Она вздохнула, разочарованная тем, что не в состоянии выразить свои мысли. — Гадес, ты уж точно не тот скучный, угрюмый бог, которого мне описывала Деметра!
Гадес продолжал стоять, не шевелясь. В глубине его выразительных глаз отразилось веселое удивление.
— Слухи абсолютно правы, — произнес Гадес медленно и отчетливо и улыбнулся. — Я не развлекался с нимфами и не ухаживал за богинями, потому что не нашел ни одной такой, которая бы меня заинтересовала.
— Ох... — выдохнула Лина, не в состоянии отвести глаза.
Какой же он сексуальный... чертовски темный и сексуальный.
— Пока в мои владения не пришла ты, — решительно закончил Гадес.
Он сделал шаг вперед и стремительно обнял Лину. Лине вдруг показалось, что она сейчас растает в вязком жаре его покрытого потом тела, а он наклонился и поцеловал ее в губы. Лина приоткрыла рот, и на одно-единственное восхитительное мгновение его поцелуй стал крепче, глубже... А потом он ее отпустил. Слишком быстро. У Лины кружилась голова, как будто она долго пробыла под водой и не могла восстановить дыхание.
— Но во мне есть нечто большее, чем внешность и то, о чем говорят слухи. — Гадес повторил то, что недавно говорила Лина.
— Я тебе верю.
Гадес снова наклонился, чтобы еще раз ощутить сладость губ Персефоны. Лина хрипло застонала, и этот звук словно воспламенил темного бога. Полные округлости груди богини обжигали его грудь. Он чувствовал, как вся его сила воли растворяется и страсть к Персефоне поглощает его целиком.
Он всем телом ощутил дрожь богини. Она вскинула руки и обняла его за шею.
— Не останавливайся, — прошептала она.
И, прихватив зубами его нижнюю губу, слегка прикусила ее, дразня темного бога.
И Гадес, со стоном освобожденного желания, крепко обхватил ягодицы Персефоны и приподнял богиню над землей так, чтобы ее нежная сладость крепко прижалась к нему. И, сделав пару быстрых шагов, прижал Персефону к стене кузницы. Потом одна его рука скользнула вверх и поймала грудь богини. Маленький твердый сосок уперся в его ладонь, и Гадес начал гладить и ласкать его. Другая его рука нашла разрез на шелковой юбке и добралась до обнаженной кожи. Биение собственного сердца оглушало Гадеса, и весь его мир не просто сузился, а исчез, и на его месте осталась лишь отчаянная жажда овладеть Персефоной.
Лина, очутившись между жесткой прохладой каменной стены и отвердевшим огнем Гадеса, чувствовала себя так, словно темный бог вот-вот проглотит ее целиком.
В кузницу стремительно, как ракета, запущенная в день Четвертого июля, ворвалась Эвридика.
