По его тону я поняла, что он и не осуждает и не сочувствует, а просто не понимает. У меня уже был опыт ответов на подобные вопросы:
— А что особенного в том, чтобы публиковаться за границей? Вспомните Герцена, он делал то же самое. Разве он был предателем?
Молодой человек остановился и посмотрел на меня с тем выражением в глазах, которое было мне хорошо знакомо: ответ столь очевиден, что задавшему вопрос теперь кажется странным, как можно было самому на него не ответить.
* * *
Ранним августовским утром 1967 года раздался телефонный звонок. Капитан КГБ Миролюбов (в этой организации редко разглашают имя-отчество и даже настоящую фамилию) спросил, не могла ли бы я зайти к нему в тот же день.
— Мы вас вызвали потому, что в записной книжке Гинзбурга есть ваш телефон, — сообщил капитан, предложив мне сесть.
Это была явная ложь. В тот день, когда я забирала у Алика «Белую книгу», он сказал, что оставил записную книжку в надежном месте.
— Конечно. И у меня в записной книжке есть его телефон. Мы знакомы.
— Гинзбург с нами сотрудничает и все нам рассказал, — заявил Миролюбов.
Это тоже звучало неправдоподобно.
— Все, что от вас сегодня требуется, это подтвердить то, что я уже знаю.
Я кивнула.
— Александр рассказал об одном разговоре с вами, состоявшемся у него в квартире 27 декабря, в полдень. Вспоминаете?
— Нет, так сразу не припомню.
— Тогда позвольте вам напомнить. Вы вошли и спросили: «Готово?» Гинзбург ответил: «Нет, еще сохнет». Вы сказали: «Ты с ума сошел? Она уже собралась». Гинзбург: «Ну, еще час, хорошо?» — «Ладно, — сказали вы со вздохом, — пока». — «Пока».
Так, отличная работа. Гинзбург якобы рассказал им, что я произнесла «ладно» со вздохом. Ясно, что квартира прослушивалась, и сейчас мне озвучили запись.
— Понятия не имею, о чем идет речь, — сказала я спокойно.
Конечно, я прекрасно все помнила. Гинзбург проявлял фотопленку, которую отсняли в Мордовии Нина Строкатая и Надия Светличная. Там были фотографии лагеря — сторожевые башни, заключенные под конвоем, по дороге из жилой зоны в рабочую. Некоторые снимки были сделаны с той самой лестницы, на которой я стояла, когда Юлик представил меня Толе Марченко.
Та, которая «уже собралась», это Нина. Она ждала фотопленку, чтобы взять ее с собой на Украину. Алик был хорошим фотографом, ему можно было доверять и не только с технической стороны, но проблема заключалась в том, чтобы получить заказ вовремя. При всех его достоинствах, Алика нельзя было отнести к разряду высокоорганизованных личностей.
В конце концов проявленная пленка отправилась на Украину. Вскоре после возвращения в Одессу Нина передала мне через приезжавшего в Москву знакомого: в ее квартире и в рабочем кабинете были обыски. Потом ее вызывали на допрос, допытывались о какой-то рукописи, о чем она действительно не имела представления.
— Как я уже сказал, Гинзбург нам все рассказал. Мы просто хотим услышать от вас подтверждение, — повторил Миролюбов.
— Мне очень жаль, но я не могу вспомнить. Разговор, о котором вы спрашиваете, был в декабре, а сейчас август.
Что мог сделать следователь? Не влезет же он мне в мозг, чтобы в точности установить, что я помню, а чего не помню.
— Ваша девичья фамилия? — теперь Миролюбов почти кричал, стоя надо мной.
— Славинская.
— Как зовут вашего отца?
— Михаил Львович Славинский.
— Где он?
— Он погиб на войне.
— Я вам сказал — мы знаем все.
— Да. И я отвечаю на ваши вопросы.
— Давал вам Гинзбург какую-нибудь пленку?
— Да. Магнитофонную.
— Что на ней было?
— Песни.
— Была там песня Алешковского?
Понятно, они забрали у Алика магнитофон.
— Не помню. Это было давно.
— Помните песню о селедке, которая вышла замуж за кита?
Я помнила эту песню. Селедка выходит замуж за кита, что поначалу расценивается как проявление разврата, ведь в нашей стране все должно быть правильно — селедки женятся между собой, а кит должен жениться на китихе. Власти приступают к карательным мерам, но вскоре по указанию Центрального комитета оставляют в покое новоиспеченную супружескую пару: ведь если ей удастся производить потомство размером с кита и со вкусом селедки, то в стране появится больше продовольствия для удовлетворения нужд трудящихся.
Я не торопилась с ответом, предвкушая, как капитан Миролюбов будет пересказывать содержание этой песенки.
— Селедка выходит замуж за кита, и это рассматривается как сексуальное извращение, — произнес Миролюбов, опустив часть рассказа о роли Центрального комитета.
— Припоминаю что-то в этом роде. А разве это запрещено?
— Людмила Михайловна, вы меня огорчаете. Я же вам сказал — Гинзбург рассказал нам все. Мы все знаем. От вас нужно только подтверждение.
— Не знаю, какого подтверждения вы ждете. Что селедка вышла замуж за кита?
— Как ваша девичья фамилия? — снова вскричал он.
— Я уже говорила. Славинская.
— Вы знаете, где ваш отец?
— Он убит на войне.
— Вы замужем?
— Разведена.
— У вас есть дети?
— Двое.
— Вам известно, какие меры наказания предусмотрены законом за дачу ложных показаний?
— Известно.
— Где вы работаете?
— В издательстве «Наука».
— У вас хорошая работа?
— Хорошая.
— Как вы думаете, что сделают у вас на работе, если я сниму трубку и расскажу им, что вы отказываетесь давать правдивые показания Комитету государственной безопасности?
— Думаю, им это не понравится. Они даже могут меня уволить. Но я не могу вам помешать — звоните.
— Как ваша девичья фамилия?
— Славинская.
— Где ваш отец?
— Он погиб на войне.
— Людмила Михайловна, вы отказываетесь подтвердить то, что Гинзбург уже рассказал нам. Это очень плохо. Плохо для вас, плохо для ваших детей, плохо для Гинзбурга. Идите домой и подумайте об этом хорошенько.
Какого черта ему надо от моего погибшего отца? Что они хотят найти в моей комсомольской юности? Она чиста, как у Зои Космодемьянской.
Вечером я рассказала все Ларисе. Она внимательно слушала, переспрашивала, просила повторить.
— Он записал твое имя, дату рождения, национальность и все такое прочее перед тем, как стал задавать вопросы?
— Нет.
— Он делал записи?
— Нет.
— Люда, это не был допрос. Похоже, тебя расспрашивал оперативник. Может быть, на тебя заведено дело.
* * *
Наш «Красный крест» становился все более активным. К нам постоянно приезжали жены украинских политзаключенных. В то же время Ларису и меня вызывали на допросы по делу Гинзбурга. Мы обе понимали, что можем угодить за решетку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
