– Ну что, любишь кататься? – усмехнулся он. – Ника. Это Вероника, да? Красивое имя. Что пьем, Вероника? Пиво ты не пьешь.
– Ну… – таинственно покачала головой Ника и улыбнулась. – В принципе…
– Значит, по пиву, – кивнул он, фамильярно взял Нику под руку и повел в какой-то магазин. – Только ты должна меня слушаться. Я не всякой девушке такое предлагаю, понимаешь, нас за это могут и с работы погнать.
– Да? А что ж тогда, – поддела она его. – Может, не стоит?
– Как это не стоит? Все стоит. И все стоит, – скабрезно хохотнул он. – Раз уж на тебя, Вероника, так сложно произвести впечатление.
– Да уж, – ухмыльнулась Ника, глядя, как он складывает в тележку несколько алюминиевых банок. – Одним пивом не отделаешься.
– Да я согласен и двумя. Вероника. А ты откуда такая красивая, Вероника? Ты в этом районе живешь?
– Нет, не в этом, – уклонилась от ответа она. Митя на минуту сфокусировал взгляд на ее лице, прищурился, скользнул ниже, на вырез блузки, кивнул и спросил:
– И как же тебя муж одну гулять-то отпустил?
– Муж? Вот такой он у меня добрый, – кокетничала Ника.
Она достала из тележки одно пиво и открыла, не дожидаясь приглашения. Пусть видит, что она девушка с крутым нравом, самостоятельная. Пусть вообще не рассчитывает на многое, она с ним покатается, и все. Только потому, что ей интересно зайти в метро. В кабину машиниста. Да что там, она и просто в метро бывала лет шесть назад, один раз ее Лидка потащила на экскурсию. Все водила по каким-то станциям, показывала лепнину, рассказывала что-то о Сталине. О женщине, идущей босиком по колосьям, воздевающей руки к небу, где усатый Иосиф висит заместо солнца. А потом, когда у власти стоял Хрущев, он, со свойственной ему непосредственностью, увидев босоногую женщину, оскорбился. И, пеняя на нерадивых слуг народа, велел обуть бедную бабу. «Что нам, ботинок не хватает в стране, чтобы по полям босыми бегать?» – спросил Хрущев. А Сталина, кажется, велел убрать. Больше Нику в метро не заносило.
– Так ты замужем, Вероника? – нахмурился Митя. Он стоял около мраморного входа в метро, курил, выпуская клубы белого дыма, прихлебывал пиво и внимательно смотрел на Нику. Она поежилась и снова подумала, что надо бы, наверное, все это прекратить и бежать домой, к камину, к фальшивым фруктам. Но ноги почему-то стояли на месте, а в груди что-то ухало и заходилось от волнения.
– Нет, не замужем, а что, это как-то может помешать нашему катанию? – улыбнулась она.
– Ни в коей мере. Просто я ненавижу лживых баб, – вдруг довольно-таки зло сказал он.
– Только баб? А мужиков нет? – удивилась Ника.
– А мужиков я презираю, – пожал плечами он. – Ладно, пошли. Допила?
– Нет, – пискнула Ника, но он был настроен решительно. Схватил ее под руку и потащил за собой, сильно оттягивая плечо.
– Потом допьешь. А то скоро смена сменится, наших не останется – и не покатаешься, – строго сказал он. – Ты помнишь, обещала меня слушаться. Будешь хорошей девочкой?
– Да, – кивнула она и почувствовала, что ей нравится, когда с ней говорят вот таким тоном – деловито, строго, по-мужски. И нравится чувствовать рядом сильную мужскую руку, властную, твердую, – но знать, что ты можешь одним взглядом свести с ума всю эту мужскую мощь. Мужчина, что бы он ни делал, всегда делал это ради женских глаз. Так или иначе. Ника это знала, Ника умела этим управлять, у нее просто давно не было никакой практики. Ничего, пусть даже этот Митя-машинист. Зато ей впервые за долгое время совсем не скучно.
– Так, видишь вот там будку, – инструктировал он ее на перроне. – Там сидит мой друг, Савельев Женька. Я сейчас к нему подойду, а ты стой рядом. Потом подойдет поезд, из него выйдет машинист. Он вернется, когда поезд сделает петлю.
– Что такое петля?
– Когда поезд подадут под посадку. Алло, это же конечная станция. Вот тот поезд, что приехал из центра, потом в центр и поедет.
– Как интересно, – восхитилась Ника. – А зачем же машинист будет выходить?
– А затем, что он тоже человек и хоть раз в два часа должен ноги размять. Хоть минут на пять, а все же надо. А вместо него по петле другой машинист едет. Так уж положено.
– Понятно, – с уважением кивнула Ника.
– Вот и славно. Значит, когда он в кабину зайдет, ты на меня смотри. И если я рукой махну, зайдешь в первый вагон поезда, который подойдет. Если не махну – не зайдешь. Все поняла, Вероника?
– Да.
– Точно?
– Да!
– Эх, какие ж вы, бабы, красивые – сил нет. Просто так бы и смотрел часами, не отрываясь. И почему я не Пикассо? Я бы тебя рисовал с натуры. Знаешь, как это?
– Знаю.
– Что ты знаешь? – ухмыльнулся он, снова скользнув взглядом снизу вверх, так, что у Ники чуть не остановилось дыхание от волны, что следовала за этим чисто мужским взглядом. – Я бы посадил тебя голую на кровать и рисовал.
– Тебе не кажется, что ты забываешься? – для приличия одернула его Ника.
– Кажется. Но это все ты виновата. Нельзя быть такой красивой.
– Ну здрасте, приехали, – усмехнулась она и почувствовала себя ужасно счастливой. Как в детстве, в Рогожкине, когда мальчик из класса, которого она очень любила, признался ей в ответной любви. О, как они целовались в лесу! Когда он уехал из Рогожкина с родителями в Тамбов, она убивалась по нему очень долго, может быть, недели две.
– Да, и вот еще. Перед станциями надо будет из кабины выходить, а потом заходить обратно.
– Поняла, – серьезно кивнула она. Честно говоря, где-то она все-таки думала, что этот симпатичный наглец Митя блефует. Ну какой из него машинист – он же раздолбай. И пьяный к тому же. Как и она, кстати. Но нет, Митя подошел к дежурному по станции, парню еще моложе, с серьезным строгим лицом, сунул (Ника это отчетливо видела) тому пакетик с пивом, а тот еще строже кивнул, затолкал пиво подальше в будку и стал Мите что-то настойчиво говорить. Тот кивал и поглядывал в Никину сторону. А она стояла, чувствуя себя немного неловко и не зная, куда деть руки. Кругом сновали какие-то люди с сумками, с тележками или, напротив, налегке, с книжками в руках. Ника давно уже не видела столько людей сразу. И от этого всего она как-то растерялась и не увидела сразу, как Митя махнул рукой.
– Эй. Спящая красавица, пора! – крикнул он ей и махнул еще раз.
– А? Иду, – кивнула она, заходя в самый первый вагон поезда. Все это было для нее действительно как захватывающее приключение, и этот Митя даже не мог себе представить, до какой степени. Ведь как предположить, что симпатичная молодая девчонка в джинсах и тонкой рубашечке – может быть так страшно одинока и страшно далека от всего, что он, Митя, счел бы обычной жизнью.
– Ну, зашла? – высунул нос из кабины машиниста Митя. – Давай, иди ко мне.
