боялся, что практики компании по сбору данных будут преданы огласке: это могло привести к краху их имиджа или того хуже.
Руководители Google собрали совет, чтобы решить, как реагировать на волну критики. Брин дирижировал процессом{421}. Он негодовал на критиков Google: они были безграмотны, не разбирались в технологиях, да и вообще ничего не смыслили. Он кричал: «Ублюдки, ублюдки!»{422} Пейдж лично обзванивал сочувствующих журналистов, которые писали на технические темы, и объяснял им, что с конфиденциальностью проблем не было и в действительности никто за пользователями не шпионил. Он также организовал очную встречу с сенатором Фигероа и главой ее штаба{423}.
«Мы заходим, я и два моих сотрудника – глава штаба и один из юристов. Перед нами Ларри, Сергей и их юристы», – вспоминает сенатор. Брин тут же пустился в пространное объяснение о политике конфиденциальности компании, указывая на безосновательность критики сенатора.
– Сенатор, что бы вы почувствовали, если бы в ваш дом зашел робот и прочел ваш дневник, финансовые документы, любовные письма и все остальное, но перед выходом взорвался? Это ведь не нарушение конфиденциальности.
– Ну конечно же, нарушение, – ответила сенатор.
Сергей продолжал настаивать:
– Нет, не нарушение. Ничего не сохранилось. Никто об этом не знает.
– Этот робот все прочел. Ведь он теперь знает, что я чувствую и что вообще со мной происходит, – ответила она, не соглашаясь и не желая сдаваться.
Брин посмотрел на нее прямо и загадочно ответил:
– О нет, роботу известно гораздо больше.
После неудавшейся попытки Брина переубедить сенатора компания привлекла команду влиятельных лоббистов и пиарщиков, чтобы донести свое послание до общества и восстановить доброе имя. Команду возглавлял обходительный и улыбчивый Эндрю Маклофлин, главный стратег компании по связям с общественностью, который впоследствии отвечал за технологии в администрации Обамы. Маклофлин точно знал, кто мог нейтрализовать Лиз Фигероа: Эл Гор. Позже он даже хвастался: «Я мобилизовал Большого Эла»{424}.
Проиграв президентские выборы 2000 года Джорджу Бушу, бывший вице-президент Эл Гор выбрал прибыльную карьеру в области венчурного инвестирования в технологии. В частности, он принял предложение Google стать «виртуальным членом совета директоров», то есть время от времени использовал свое влияние и связи для решения политических проблем компании. По просьбе Маклофлина Гор вызвал несговорчивого сенатора в свои апартаменты в «Ритц-Карлтоне» в центре Сан-Франциско. Там он строго с ней поговорил, прочитав лекцию об алгоритмах и автоматическом анализе. «Он был неподражаем, – вспоминал Маклофлин. – Он встал и начал рисовать графики, проводя длинную аналогию с массой полезной нагрузки межконтинентальной баллистической ракеты „Минитмен“»{425}.
Неизвестно, что произошло в той комнате, но это сработало. Сенатор Фигероа изменила позицию, и первая юридическая препона, направленная против «надзирающей» бизнес-модели Google, сошла на нет. И как минимум один журналист обрадовался этому. «Gmail может не нравиться только тем, кто до сих пор настороженно относится к рекламе, сгенерированной компьютером. Они, если хотят, могут игнорировать или даже поносить ее, но они не должны пытаться мешать Google предоставлять нам, остальным, сервис Gmail, – писал журналист New York Times Дэвид Пог в мае. – Мы способны отличить хорошее от плохого»{426}.
Спустя несколько месяцев, в августе 2004-го, Google вышла на открытый рынок. На момент звонка, положившего в тот день конец торгам NASDAQ, стоимость компании оценивалась в 23 миллиарда долларов{427}. Сергей Брин и Ларри Пейдж приобрели статус олигархов всего за один рабочий день, а сотни их служащих в одно мгновение превратились в мультимиллионеров, в том числе и повар компании.
Тем не менее озабоченность по поводу бизнес-модели Google продолжала преследовать компанию. Время показало, что Хуфнагл был прав. Не было никакой видимой разницы между подходом Google и технологиями наблюдения, развертываемыми АНБ, ЦРУ или Пентагоном. На самом деле подчас они были идентичны.
Особое мнение
6 октября 2014 года. Я в кабинете преподавателя Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Джеффри Брантингема. На улице тепло и солнечно, за окнами видно студентов, развалившихся на траве. Мы же склонились над монитором компьютера, изучая интерактивную карту преступлений. Брантингем наводит фокус на Венис-Бич.
«Когда-то это была героиновая столица Лос-Анджелеса. Через нее шел основной героиновый трафик. Можно посмотреть, как тут все меняется, – объясняет он, переключаясь между дневной и ночной моделью преступности для Западного Лос-Анджелеса. – А вот если навести дальше, на Тихий океан, можно увидеть, что происходит там. Вот Плайя Виста. А вот здесь Палмс»{428}.
Брантингем, обладатель вкрадчивого голоса, высокий и худощавый, с седой бородкой и поднятыми гелем короткими волосами, преподает антропологию. Кроме того, он соучредитель новоиспеченной компании PredPol, которая разрабатывает системы полицейского слежения. Она была создана на базе исследовательского проекта, финансируемого Пентагоном, по прогнозированию и предотвращению нападений на американских солдат в Ираке{429}. В 2012 году ученые сотрудничали с полицейским департаментом Лос-Анджелеса и адаптировали свой алгоритм моделирования для прогнозирования преступлений. Так возникла PredPol.
Это название отсылает к фантастическому рассказу Филипа Дика «Особое мнение»[27], и компании действительно удалось достичь впечатляющих результатов: снижение преступности на 25 % по крайней мере в одном городе, где применяется их система{430}. Она работает на основе обработки базы данных по преступлениям за десятки лет, принимает во внимание сведения о местной обстановке, учитывает такие факторы, как расположение магазинов, торгующих алкоголем, школ, эстакад, а затем прогоняет все переменные через алгоритм, который генерирует «горячие точки», где, скорее всего, произойдет преступление.
«Эта система – модификация и адаптация системы прогнозирования землетрясений, – объясняет мне Брантингем за кофе. – Представим себе землетрясение в Лос-Анджелесе. Для каждого землетрясения можно легко определить точку, откуда оно пошло. После основного толчка в районе разлома рядом в скором времени происходят последующие толчки. То же и с преступлениями. В любой местности есть ряд внутренних характеристик – генераторов преступлений, которые никуда не деваются. Отличный пример – старшая школа. Как правило, старшие школы строятся на долгие годы – и влияют на среду вокруг себя. Что в них особенного? Множество молодых людей 15–17 или 15–18 лет, и, неважно о какой стране мы говорим, тинейджеры в этом возрасте постоянно вляпываются в истории. Так и есть. Кто из-за тестостерона, кто из-за девушек. Таково уж наследие приматов».
Я чешу затылок и киваю. Мне по-прежнему не очень понятно, о чем речь. Ведь нельзя же сбрасывать со счетов тот факт, что человек обладает свободой воли. Невозможно ведь уподоблять людей потокам лавы, абсолютно хаотично сталкивающимся друг с другом? Неужели не существует более глубоких социальных и политических причин преступности, помимо простой инфраструктуры, – например,
