Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В первый день проехали немного. Надо поберечь лошадиные силы, поскольку дорога то в гору, и тогда надо тянуть, то под гору, и тогда надо притормаживать, упираясь всеми четырьмя. А вокруг, насколько взгляд хватает, не видно ни единой живой души: Наверно, мы последние, кто решил убраться из здешних краев, сказала Мария Гуавайра, а низкое небо, буроватый воздух, пейзаж, вселяющий тревогу, говорят уже о предсмертном забытье обезлюдевшего мира, бесконечно измученного и утомленного тем, что он столько жил и столько умирал, одинаково усталого и от упорства жизни, и от постоянства смерти. Но в этом фургоне едут две новые любви, а сильнее новой любви, как всем известно, ничего нет в мире, вот они и не страшатся дорожных происшествий, ибо они сами – главное происшествие на жизненной дороге, нечто такое, что из ряда – вон, пусть даже и в кювет, внезапная вспышка, полет кувырком, но с улыбкой, осознанное падение под колеса. А потому не стоит так полно доверяться первым впечатлениям: обманчиво сходство с похоронной процессией по безлюдью под уныло моросящим дождем, и, не будь мы столь тактичны, лучше бы навострить ухо и прислушаться к жизнеутверждающим разговорам Жоакина Сассы с Марией Гуавайрой, Жоаны Карда с Жозе Анайсо, а Педро Орсе молчит, и оттого его присутствие почти незаметно.
Первая деревня, через которую они проехали, покинута не всеми её обитателями. Нашлись в ней старики, объявившие своим чересчур легким на подъем детям и родичам, что с места не тронутся, и лучше так помереть, чем загнуться от голода или мучительной болячки, тем более, что подвертывается такой славный вариант – сгинуть вместе со всем миром, и пусть эти старики не вагнеровские герои, но ждет их Валгалла, куда, свершившись, возвращаются мировые катастрофы. Разумеется, старые галисийцы или португальцы – это, в сущности, одно и то же – понятия не имеют ни о Валгалле, ни о Вагнере, но по каким-то необъяснимым причинам находят основания сказать: Шагу отсюда не сделаю, вам страшно – вы и бегите, и это отнюдь не свидетельство неслыханной отваги, просто именно в этот миг своей жизни они поняли наконец, что отвага и страх – всего лишь две покачивающиеся чаши весов, а стрелка их замерла в неподвижности, будто оцепенела в изумлении перед такой бесполезной выдумкой как чувства и эмоции.
И когда фургон проползал по улице, любопытство, которое судя по всему отмирает последним, заставляет стариков выйти из дому, медленно помахать проезжающим, словно прощались они с самими собой. Тогда Жозе Анайсо и сказал, что хорошо было бы заночевать в одном из этих брошенных и опустелых домов, здесь или в другой деревне, там наверняка кровати найдутся, лучше можно выспаться, чем в фургоне, но Мария Гуавайра ответила, что без разрешения хозяев никогда не войдет в чужой дом, вот какие бывают щепетильные люди, не то что другие, которые, увидев затворенное окно, взламывают его, приговаривая: А что тут такого, я с добром пришел, и если даже пришел он не с, а за добром, причем чужим, все равно остаются сомнения насчет истинных мотивов его поступка. И Жозе Анайсо устыдился поданной им идеи, не потому что она была плоха, а потому что нелепа, и слов Марии Гуавайры хватило, чтобы вывести правило порядочности: Довольствуйся самим собой, сколько сможешь, а когда не сможешь – положись на того, кого ты заслуживаешь, а ещё лучше на того, кто заслуживает тебя. По тому, как развиваются события, можно заключить, что эти пятеро путешественников друг друга заслуживают и взаимодополняют, отчего и едут в этой галере, жуют лепешки, говорят о том, что осталось за спиной и что ждет впереди, Мария Гуавайра теоретическими выкладками подкрепит практические уроки того, как следует себя вести, лошадь под деревом будет жевать и пережевывать свое сено, собака же на этот раз довольствуется домашней пищей, а потом обследует округу, распугивая филинов. Вот и дождь перестал. Фонарь освещает внутренность фургона, и случись здесь человек посторонний, сказал бы он: Как в театре, и правда, похоже, хоть наши герои – это действующие лица, а не исполнители.
Когда на следующее утро Мария Гуавайра сумеет наконец дозвониться до Коруньи, ей скажут, что матушку её и других пациентов уже перевезли в безопасное место, а на вопрос: А как она? – ответят: Как всегда, но и на том спасибо. Путешествие продолжится до тех пор, пока земля вновь не заселится людьми. Что ж, подождем.
Итак, новоиспеченное правительство национального спасения с ходу, без раскачки приступило к работе, и глава его – тот самый, бывший и нынешний премьер, отправился на телевидение, чтобы произнести фразу, без сомнения, долженствующую остаться если не в анналах, так на скрижалях, что-нибудь вроде: Кровью, потом, слезами или: Похоронить павших и позаботиться о живых, или: Отчизна надеется, что каждый выполнит свой долг, или: Обагренная кровью мучеников земля даст новые всходы, однако в данном случае, учитывая все особенности переживаемого момента, он счел за благо воскликнуть лишь: Португальцы и португалки, наше спасение – в отступлении!
Однако проблема размещения во внутренних районах тысяч беженцев с побережья представляла собой такие немыслимые сложности, что ни у кого не хватило отваги – или дури – выработать общенациональный и всеохватный план эвакуации, который бы при этом учитывал возможности местных властей. Вот, к примеру, в отношении Лиссабона анализ ситуации и перечень вытекающих из этого анализа мер начинался с предпосылки, которую можно сформулировать так: Значительное – да почему бы прямо не сказать? – подавляющее большинство жителей Лиссабона родилось не там, а те, кто родились все же там, связаны с жителями провинций узами родства. Этот факт определяет многое и имеет решающее значение, поскольку те и другие должны будут переселиться туда, откуда они родом и где у них, как правило, ещё остаются родственники, многих из которых они потеряли из виду из-за разнообразных житейских обстоятельств, а теперь получают возможность, пусть и вынужденную, обрести вновь утраченную было гармонию, воссоединить семью, предав забвению былые неурядицы и разногласия, имущественные тяжбы и наследственные распри, ненароком вырвавшееся злоречие, и таким образом есть своя светлая сторона и в обрушившемся на нас несчастье, – оно поспешествует примирению и душевному сближению. Вторым следствием, естественным порядком вытекающим из первого, является вопрос прокорма этих перемещенных лиц, и восстановление родственных связей снимает с государства это бремя, тогда как родня сыграет здесь наиболее значительную роль, и старинное речение "Даст Бог его, даст и на него", прежде относившееся исключительно к возможности выкормить и вырастить ребенка, на новом макроэкономическом уровне обретает иной, расширительный смысл, передающийся пословицей "Без корня и полынь не растет", что следует с мягкой улыбкой трактовать как то, что отчизна – это всего лишь большая семья.
Казалось бы, людям холостым, родни не имеющим, а также мрачным нелюдимам грозит остаться без поддержки, но даже и таких не исключат автоматически из нашего семейного сообщества, ибо всегда остается вера в дружеский порыв, в то, что при любых обстоятельствах не угаснет любовь к ближнему, которая проявляется так ярко на железной, например, дороге, в вагонах второго класса, где мать семейства, перед тем, как вскрыть корзинку с припасами, непременно предложит совершенно незнакомым попутчикам-соседям присоединиться к трапезе. Угощайтесь, скажет она, чем бог послал, а если кто примет приглашение, никто с него не взыщет, хотя обычно все лишь отвечают хором: Премного благодарны, кушайте на здоровье. Ну, ладно, это стол, а вот как быть с кровом, ибо одно дело предложить ломоть вяленой трески и стакан вина, и совсем другое – отдать половину той самой кровати, где мы сами спим, но если удастся вбить в голову, что все эти одинокие и брошенные – суть новые воплощения Господа нашего, который в свое время тоже ходил по свету в обличье сирого и убогого, испытывая людскую доброту, то, глядишь, найдется и им местечко под лестницей, топчанчик на чердаке или, на самый худой конец, охапка соломы, и Господь, сколь бы ни были многочисленны эти его перевоплощения, получит прием, достойный того, кто сотворил род людской.
Это все было сказано о Лиссабоне, но – разница чисто количественная может быть отнесено и к Порто или Коимбре, к Сетубалу или Авейре, к Виане или Фигейре, не говоря уж о великом множестве мелких городков и деревень, раскиданных по всей стране, хоть порой, быть может, и возникнет резонный, но тревожный вопрос: Куда же деваться тем, кто сгодился там, где и родился, или тем, кто живет где-то на побережье, но и родился тоже у самого моря, только в другом месте? Эти затруднения были повергнуты на рассмотрение совета министров, и совет устами своего представителя дал ответ: Правительство надеется, что в каждом отдельном случае, не вписывающемся в рамки общенациональной схемы эвакуации населения и его обустройства, будет проявлена инициатива и найдено нестандартное решение, которое послужит ко всеобщему благу. И вот так, с благословения властей мы в отношении Порто ограничимся лишь упоминанием о коллегах и начальстве нашего Жоакина Сассы. Довольно будет сказать, что если бы он, побуждаемый служебной этикой и профессиональным долгом, ринулся бы прочь от галисийских гор, бросив возлюбленную и друзей, то обнаружил бы, что контора его закрыта, а на двери висит последнее объявление, сделанное начальством: Наше учреждение переехало в Пенафиел, куда надлежит явиться возвращающимся из отпуска сотрудникам и где мы готовы, как и прежде, оказывать нашим уважаемым клиентам весь спектр услуг в полном объеме. Еще скажем, что родня Жоаны Карда – та самая чета, что жила в Эрейре – оказалась теперь в Коимбре, в доме ещё одного своего кузена, а вернее сказать – двоюродного деверя, да-да, того самого, покинутого мужа, в котором поначалу ещё теплилась надежда, и он думал, что они прибыли подготовить почву для возвращения беглянки, но время шло, а о ней и речи не заходило, и когда он осведомился: А где Жоана? – сестрица выдавила из себя признание: Понятия не имеем, она гостила у нас, но потом исчезла куда-то ещё до начала всех этих бурных событий, ни слуху о ней, ни духу. Если и такой малости хватило, чтобы сразить бывшего мужа удивлением, можно представить себе, что бы сказал он, если бы знал дальнейшее развитие истории.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Избранное [Молчание моря. Люди или животные? Сильва. Плот "Медузы"] - Веркор - Современная проза
- Записки старого киевлянина - Владимир Заманский - Современная проза
- Город и псы - Марио Льоса - Современная проза
- Каменный мост - Александр Терехов - Современная проза
- Пес и его поводырь - Леонид Могилёв - Современная проза
- Китайское солнце - Аркадий Драгомощенко - Современная проза
- Даниэль Штайн, переводчик - Людмила Улицкая - Современная проза
- Имя мое — память - Энн Брашерс - Современная проза
- Старая девочка - Владимир Шаров - Современная проза