говорили их понурые физиономии, синяки под глазами и порванная форма. Ибрагим невольно замедлил шаг; так близко шпионов он еще не видел.
— Пошли, пошли! — поторопил Ильин и бросил загадочную фразу: — Еще успеешь наглядеться на эти рожи!
Они поднялись на второй этаж, прошли в конец коридора и остановились у массивной двери. Ильин приоткрыл ее и спросил:
— Разрешите, Николай Николаевич? Прозвучало короткое «да». Ильин отступил в сторону и предложил Аганину.
— Проходи! Ибрагим перешагнул порог и настороженным взглядом прострелил по кабинету. Справа на вешалке висели автомат и полевая сумка, они говорили: их хозяин не отсиживается в тылу. В дальнем углу на массивных ножках раскорячился пузатый сейф, хранивший самые важные тайны военной контрразведки Сталинградского фронта. У окон в шеренгу выстроились стулья. Средину кабинета занимал большой стол, над ним возвышался настоящий богатырь — Селивановский.
— Здравия желаю, товарищ старший майор государственной безопасности! — поздоровался Аганин.
— Здравствуй, Ибрагим Хатямович, — ответил Селивановский, поднялся из-за стола, и в кабинете стало тесно.
Статью начальник Особого отдела Сталинградского фронта походил на кузнеца. Роста в нем было не меньше 190 сантиметров, в плечах косая сажень, крупная голова с правильными чертами лица покоилась на борцовской шее. Его грозный вид смягчали волнистые каштановые волосы, зачесанные назад и добродушное выражение лица.
Селивановский внимательно всматривался в Аганина и пытался в глазах юного лейтенанта найти ответ на главный вопрос, способен ли он выполнить полное смертельного риска задание. И не просто выполнить, а перевоплотиться и стать своим для опытного и жестокого врага — гитлеровской спецслужбы. Невысокого роста, ладно скроенный, Аганин даже в сложной боевой обстановке сохранял аккуратный, можно сказать, щеголеватый вид. Он сделал шаг вперед и представился:
— Военный переводчик 258-й стрелковой дивизии лейтенант Аганин.
Селивановский прошел ему навстречу, крепко пожал руку, пригласил сесть и начал беседу с дежурной фразы.
— Как служба, Ибрагим Хатямович?
— Как и у всех, нормально, — ответил Аганин.
— Говоришь, как у всех?
— Так точно!
— Ну, наверное, не совсем так.
Аганин насторожился.
— Извините, что вы имеете в виду, товарищ старший майор государственной безопасности?
— Только то, что тебе, Ибрагим, каждый день приходится смотреть в глаза немцу, — пояснил Селивановский и спросил: — Что про него скажешь?
— Он уже не тот, что был в сорок первом. Спеси поубавилось.
— Все так, но силенок у немца осталось немало, поэтому нам еще придется с ним не один месяц повоевать, — заметил Селивановский и озадачил вопросом: — Ибрагим, а тебе, бывалому разведчику, не надоело сидеть в штабе?
— Не то слово, товарищ старший майор государственной безопасности! Два раза писал рапорт на перевод, так медики против! — признался Ибрагим.
— С ними, конечно, трудно спорить.
— Так я же совершено здоров! Двухпудовку левой поднимаю семь, правой — двенадцать, а отжимаюсь 37 раз! — горячился Аганин.
Селивановский улыбнулся и обратился к Ильину.
— Володя, а ты сколько раз отжимаешься?
— Н-у… — Ильин замялся, — точно не скажу, но не меньше тридцати.
Хмыкнув, Селивановский с улыбкой произнес:
— Выходит, по сравнению с вами я слабак, дотягиваю только до 29.
Аганин вспыхнул и с вызовом заявил:
— Если не верите, я готов показать!
— Верю, верю, — остановил Селивановский и вернулся к своем вопросу — Так, значит, хочешь в разведку?
— Так точно, товарищ старший майор государственной безопасности!
— А не пожалеешь?
— Никак нет! Селивановский ничего не сказал, открыл ящик стола, достал три фотографии: старшего лейтенанта, двух сержантов в красноармейской форме и положил перед Аганиным. Ибрагим склонился над ними, внимательно посмотрел и не мог скрыть удивления:
— Так я только что двоих встретил?!
— Где?
— Здесь, у вас! Они что, немецкие агенты?
— Диверсанты! Пытались подорвать склад с боеприпасами, — подтвердил Селивановский, смахнул фотографии в ящик стола, и в его голосе зазвучал металл: — После поражения под Сталинградом гитлеровцы пытаются отыграться и развязали войну на всех фронтах. Один из них и очень важный — тайный. Абвер и «Цеппелин» приступили к массовой заброске шпионов, диверсантов и террористов в тыл наших войск.
— Только за последнее время нами захвачено в плен 15 и ликвидировано 8 вражеских агентов, — привел данные Ильин. — И это только начало! — заключил Селивановский.
— Понимаю. Они, как та змея, которой наступили на хвост, все норовят посильнее ужалить, — заметил Аганин.
— Правильно понимаешь, Ибрагим! И как тогда с ней и ее змеенышами бороться?
— Надо найти и раздавить их гнездо, пока змееныши не расползлись!
— Молодец, хватаешь все на лету! А если тебя под легендой немца внедрить в абвер?
— Я… я?! В абвер?!.. Но это же… — у Аганина не нашлось больше слов.
Путь в немецкую разведку мог оказаться дорогой, и к тому же в один конец, на этот счет он не строил иллюзий.
Его не страшили встреча с врагом, вероятность провала и смерть. С ней Аганин свыкся, каждый день, каждый час она забирала жизни боевых товарищей. Но при мысли, что придется надеть на себя личину врага, в нем все восставало против. Не решаясь посмотреть в глаза Селивановскому, он глухо обронил:
— Простите, товарищ старший майор государственной безопасности, но я не смогу выполнить ваше задание.
В кабинете воцарилась тягостная тишина. Ильин нервно теребил карандаш, выходило так, что при изучении досье Аганина он допустил просчет. Селивановский, сохраняя ровный тон, поинтересовался:
— Это же почему?
Мучительная гримаса исказила лицо Аганина. С трудом подбирая слова, он произнес:
— Поймите меня правильно, товарищ старший майор государственной безопасности, я не испугался! Нет! Но быть это… ну, врагом. Нет, я так не смогу. Ну, не смогу…
— Погоди, погоди, Ибрагим! — остановил его Селивановский и потеплевшим голосом заметил: — Быть врагом и сыграть эту роль — совершенно разные вещи.
— Ну не получится у меня, товарищ старший майор государственной безопасности. Не получится!
— А я уверен, что получится! — настаивал Селивановский и, улыбнувшись, заметил: — Это же ты, а не я в студенческом театре играл роль Кощея Бессмертного.
— Так то на сцене.
