– Не парня.
– Но кого же вместо тебя?!
– Тебя.
– Что ты говоришь?! Я же рисовать не умею. При чем тут я?!
– Тут я.
– Ну, если так… – Семен шагнул в грот.
Здесь было светло. Во всяком случае, света хватало, чтобы различить каждую морщинку на знакомом лице. Семен поразился, как это лицо напоминает сразу стольких людей: отца, деда, первую школьную учительницу, погибшего тренера-корейца и друга – Юрку, а также шефа, старика повара из экспедиции, библиотекаршу из заполярного поселка и еще очень-очень многих из этого и того миров. «Как же я этого раньше не замечал?! – удивился Семен. – И почему так ярко горит светильник, если в нем нет жира?» Впрочем, эти вопросы не казались настолько важными, чтобы задавать их вслух.
Старик сидел, скрестив ноги. В руке он держал длинную заостренную палочку, но песок перед ним был чист и ровен. Семен понимающе кивнул и опустился на корточки:
– Это потому, что ты неживой?
– Живой.
– Ну да, конечно, только не в Среднем мире.
– В Среднем мире, – улыбнулся в ответ Художник.
– Ты даже не представляешь, как я этому рад! Словно гора с плеч! Значит, ты знаешь, что этот мир изменился?
– Не изменился.
– Ничего себе! Где-то, наверное, тает ледник, летом стоит жара, зимой – морозы, снег иногда по пояс! Разве такое когда-нибудь было?!
– Было.
– Не понял?! Впрочем, если взять другой масштаб времени… – чуть призадумался Семен. – Да, в истории моего мира такие потепления-межледниковья были не раз. Здесь, наверное, тоже. И никаких глобальных вымираний не случалось. А вот десять-двенадцать тысяч лет назад у нас – в обычном межлед-никовье – произошла какая-то катастрофа, и мамонтовая фауна начала стремительно исчезать. Теперь-то я понял, что это устроили инопланетные нелюди.
– Люди, – качнул головой старик.
– Это они-то – люди?! – вскинулся было Семен, но сразу же понял, что старик имеет в виду другое. – Да, ты опять прав. Инопланетяне не сделали ничего такого, чего бы не могло случиться и без них. Знаешь, на что это похоже? На искушение и грехопадение первочеловека, описанное в Библии. Человек изначально был един с окружающим миром, полностью зависел от него. Люди вели себя как обычные верховные хищники – умирали от голода, когда добычи становилось мало, и множились при изобилии. В моем мире в начале последнего межледниковья эта связь была разорвана. Мамонтовая фауна переживала кризис, но люди не уменьшили давление на нее, а, наоборот, увеличили. В результате началась стремительная деградация популяций крупных животных и ландшафтов. Только люди вывернулись – освоили новые орудия, стали употреблять в пищу то, чего раньше не ели, а потом и вовсе перешли к земледелию и скотоводству. Бурное увеличение численности в условиях кризиса экосистем сделало людей хозяевами планеты. За это они заплатили необходимостью тяжко трудиться.
– Трудиться?
– Ага. Даже не знаю, как и объяснить…
– Не объяснить.
– Да, пожалуй. Труд – это уже не «магия» чего-то, не «бег по степи навстречу рассвету», это уже наказание. Он лишает человека радости пребывания в Среднем мире и заставляет мечтать о счастливом посмертии. Во что превратился такой же вот мир в моем будущем, тебе даже не представить!
– Представить, – пожал плечами старик и показал движением глаз вниз. Семен посмотрел на выровненную песчаную площадку перед ним и содрогнулся: классический рисунок советского дошкольника – танк со звездой, летящие самолеты и кривая надпись печатными буквами «МИРУ – МИР».
– Не надо! – он торопливо разровнял песок ладонью. – У нас многие считают, что человек сам разграбил планету в период последнего межледни-ковья. Потом на ней завелись танки, а мамонт не сохранился.
– Мамонт сохранит.
– Да, я понимаю, что для людей пяти племен мамонт – это воплощение Бога Творца, – начал было Семен, – но…
Это было как вспышка, как озарение: «Ведь и слышал такое, и читал не раз, просто никогда не задумывался об этом! Саванна, даже северная, гораздо продуктивнее любой тайги или тундры, ее животный мир во много раз богаче и разнообразнее, чем любой лес, даже влажный экваториальный. Саванна в Африке существует благодаря слонам – они выедают молодой подрост деревьев и удобряют почву, на которой вырастает трава, питающая множество копытных. На несоизмеримо большем пространстве Евразии и Америки такую обстановку поддерживали мамонты – только в Сибири их, говорят, жило около 200 миллионов. Человек помог им вымереть в трудный момент истории и теперь считает уссурийскую тайгу чуть ли не чудом биоразнообразия. Получается, что вера лоуринов (или интуитивное знание?) удивительно точно смыкается с научными представлениями начала XXI века: мамонт действительно сохранит, если… сохранится сам».
– Это так, жрец. Но позапрошлой зимой мамонты гибли тысячами, прошлой – меньше, но все равно много. При этом, наверное, в степи есть много племен, которые как били мамонтов, так и продолжают бить. Кто сохранит их, если в их божественность верят лишь лоурины?
– Лоурины.
– Это – наша миссия теперь, наше служение?
– Служение.
– Что ж, неразграбленный мир… достойная цель!
Семен замолчал, пытаясь представить такую утопию: «А собственно, почему ЭТО – утопия? Неужели существует лишь один путь развития человечества – через техническую цивилизацию? Смотря какая у этого развития цель… Совсем не факт, что путь, по которому движется мое родное человечество, не ведет в тупик. Есть ли другой? Сможет ли "неразграбленный", "нетехнический" мир прокормить стремительно растущее народонаселение? А почему оно должно стремительно расти? С тех пор как человек перестал быть охотником-собирателем, его численность мало зависит от природных ресурсов. Первые древние земледельцы хронически недоедали и постоянно болели, но при этом их становилось все больше и больше. Да и в моем цивилизованном мире существует странная закономерность: бурно размножаются те популяции Ното 8ар1епв, которые хуже живут. Археологи давно заметили, что охотники верхнего палеолита были сильны и здоровы, но никакого демографического взрыва у них не отмечалось на протяжении многих тысяч лет. Зато у земледельцев раннего неолита… Выдвинута даже гипотеза, что в условиях примитивного сельского хозяйства женщины чаще беременели. Что тут причина, а что следствие?
Дикие животные в африканской саванне в шесть раз продуктивнее, чем домашний скот, который к тому же опустынивает свои пастбища. И тем не менее скотоводы ширят и ширят свои земли. То есть они делают это не потому, что иначе им жрать будет нечего, а потому, что они – скотоводы. Точно так же обстоит дело и с земледельцами. Интересно, сколько народу при правильной эксплуатации смогло бы прокормить без ущерба для себя стадо диких бизонов в 60 миллионов голов? Ведь белые поселенцы Америки и индейцы их не съели с голодухи. Первые выбивали их, чтоб освободить землю под пашни и пастбища, а вторые, обзаведясь лошадьми и ружьями, им помогали, не ведая, что творят. Здесь же… Что ж, к тому времени, когда в степях добьют последнего мамонта, земледелие на юге станет реальным фактом. Центр жизни переместится туда, и на тысячи лет человечество погрязнет в "труде" со всеми вытекающими последствиями. Все пойдет по плану. И план этот мне не нравится».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
