Вскоре галера обогнула таинственную излучину, скрывшую морской горизонт, и пробиралась вверх по течению, обходя безжизненные отмели. Нигде не было видно даже крокодилов, ни единый зверь не прокладывал себе тропы к водопою, птицы и те избегали спускаться к страшной реке. Тьма, предварявшая восход луны, превратила берега в две глыбы осязаемо плотного мрака. Оттуда лишь слышалось шуршание и крадущиеся шаги да вспыхивали недобрым огнем чьи-то глаза… Один раз донесся нечеловеческий вопль, полный жуткой насмешки.
— Это обезьяна,— задумчиво молвила Бёлит и добавила: — Души грешников в наказание за неправедную жизнь попадают в их безобразные тела.
Вот тут Конан позволил себе усомниться. Некогда в Гиркании он видел существо кошмарного облика, сидевшее в клетке с золочеными прутьями. Люди сказали ему, что это большая обезьяна. Помнится, он заглянул в печальные глаза мохнатого пленника — и не увидел ни следа запредельной злобы, которая звучала в чудовищном смехе из джунглей.
А потом поднялась луна — багровый круг в непроглядной тьме неба — и джунгли наполнились звуками, приветствуя восход ночного светила. Рев, вой, рык и вопли со всех сторон заставили черных мореходов втянуть головы в плечи. Конан же сразу заметил, что ужасающий шум доносился не с берега, а изрядно дальше. Была, видимо, причина, по которой люди и звери одинаково сторонились черных вод Зархебы!
Поднимаясь над плотной, окутанной туманами чащей, луна посеребрила русло реки, галера оставляла в воде след в виде вереницы светящихся пузырьков, что поднимались, переливаясь, как драгоценные камни, и лопались на поверхности. Казалось, весла окунаются в жидкое серебро и взлетают в ночь, словно одетые в сверкающий иней. Пышные перья в головных уборах воинов кивали взад и вперед, самоцветы на рукоятях мечей и кинжалов вспыхивали при луне.
Холодный свет зажигал морозным огнем драгоценности в черных кудрях Бёлит, распростершейся на леопардовой шкуре, брошенной на палубные доски. Подперев ладонями подбородок, она смотрела, как легкий ветерок шевелил черную гриву Конана, сидевшего рядом. Гибкое тело красавицы мягко мерцало под луной, глаза казались двумя черными алмазами.
— Воздух здесь напоен жуткими тайнами,— проговорила она.— И мы плывем в самое сердце смертоносного ужаса. Тебе страшно, Конан?
Киммериец лишь передернул плечами, скованными кольчугой,— вот и весь ответ.
— Мне тоже не страшно,— задумчиво сказала Бёлит.— Я не знаю, что такое страх. Должно быть, я слишком часто заглядывала в глаза смерти. Конан, а ты боишься богов?
— Я предпочел бы не наступать на их тени,— поразмыслив, отозвался варвар.— Одни боги только ждут случая кого-нибудь поразить своим гневом, другие, напротив, рады помочь… По крайней мере, так утверждают жрецы. Взять хоть Митру, которому поклоняются хайборийцы,— надо думать, это сильный бог, даром ли его народы понастроили крепких городов по всему миру. А вот Сета, наоборот, все боятся, даже и хайборийцы. Еще есть Бэл, покровитель воров… Хороший бог. Он был не чужим мне, когда я жил в Заморе и промышлял воровством…
— А кому молится твое племя? — спросила Бёлит.— Я ни разу не слышала, чтобы ты кого-нибудь призывал.
— Наш бог — Кром, обитающий в пещере громадной горы, и призывать его без толку, ибо жизнь или смерть человека его мало волнует. Чем привлекать к себе его внимание, лучше уж промолчать, не то дождешься несчастий вместо удачи! Он угрюм и не знает любви, но при рождении он наделяет нас жизненной силой и волей драться за жизнь. И если подумать — чего еще нам просить у богов?
— А что у вас говорят о мирах, что распахиваются за рекой Смерть? — продолжала расспрашивать Бёлит.
— Вера моего народа не сулит особой надежды ни здесь, ни в будущей жизни. Земное существование есть бессмысленное страдание и борьба, обреченная на поражение, а единственная утеха для нас безумное вдохновение битвы. Когда мы умираем, наши души пускаются в вечное странствие сквозь туман, под низкими облаками, несущимися на ледяных ветрах.
— Ну уж нет,— содрогнулась Бёлит.— Самая скверная жизнь и та лучше! Но во что, Конан, ты все-таки веришь?
Он пожал плечами.
— Я,— проговорил он затем,— знавал многих богов. Тот, кто берется их отрицать, так же слеп, как и тот, кто на них бездумно надеется… Что будет после смерти? Кому о том ведомо? Это может оказаться тьма и ничто, как утверждают иемедийские скептики, либо же ледяной туман царства Крома… или пиршественные залы среди снежных полей, которые северяне называют Вальхаллой. Мне не дано знать, куда я попаду, да и не сильно меня это заботит! Пока я живу, я намерен изучать жизнь во всех ее проявлениях. Дайте мне познать сочный вкус мяса и жгучее вино на языке, горячие объятия белых рук — и чтобы кругом пылала битва, клинки звенели, вспыхивали и окрашивались алым… Вот это — жизнь, а духовные тонкости оставим философам и жрецам. Реальность, иллюзия… Я вот что тебе скажу: если этот мир иллюзорен, значит, и сам я — всего лишь иллюзия, а коли так, все окружающее для меня реально. Ну и хорошо: жизнь пылает во мне, я люблю и дерусь… Чего еще?
— Но ведь боги реальны,— сказала Бёлит, думая о чем-то своем.— И превыше всех — боги шемитские. Иштар, Ашторет, Деркето, Адонис… Твой Бэл, между прочим, тоже шемитское божество, он ведь родился в древнем Шумире. Это было очень давно. Смешливый бог с кудрявой бородой и мудрыми озорными глазами пустился в путь, намереваясь похитить сокровища королей древности… А что до жизни после смерти — она есть, Конан, она точно есть! И я еще тебе скажу, киммериец! — Бёлит гибко приподнялась на колени и ухватила Конана за плечи, словно играющая пантера.— Моя любовь сильнее любых смертей! Ибо ты сжимал меня в своих объятиях, заставляя задыхаться и изнемогать от неистовой страсти. Ибо ты победил и завоевал меня, испив мою душу своими огненными поцелуями. Ибо мое сердце прикипело к твоему сердцу, а моя душа сделалась частью твоей души. И если случится так, что я паду мертвой, а ты будешь еще сражаться за жизнь,— я восстану из бездны, приду тебе на подмету! Будет ли мой дух плыть под пурпурными парусами по хрустальным водам райского моря, будет ли он корчиться в огненном расплаве геенны,— ничто не удержит меня, и все боги Вселенной не смогут нас разлучить!
В это время раздался истошный крик впередсмотрящего, стоящего на носу корабля. Конан отстранил Бёлит и прыжком вскочил на ноги, выхваченный меч сверкнул в лунном луче. Волосы киммерийца встали дыбом от зрелища, представшего его глазам. Черный воин висел в воздухе над палубой, удерживаемый чем-то, сперва показавшимся Конану изогнутым древесным стволом. Миг спустя он разглядел, что «ствол» на самом деле — гигантская змея, которая, извиваясь, поднялась над бортом корабля и сомкнула ужасную пасть на теле несчастного! Мокрая чешуя искрилась и сверкала, схваченный воин корчился и кричал, точно мышь в зубах у питона. Конан рванулся вперед и, размахнувшись громадным мечом, всадил его в тело чудовища, превосходившее по толщине человеческий торс. Бортовые доски залила кровь, умирающая гадина качнулась назад, так и не выпуская обреченную жертву, и виток за витком канула в черную воду, сбивая ее предсмертными судорогами в кровавую пену. И вот не стало видно ни человека, ни змеи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
